в самом скором времени увидеть вокруг себя совсем иных людей, чем прежние,
если только получит всеобщее преобладание метод воспитания, который Руссо
мудро вывел из самой природы. В идеале школы, указанном Руссо, Гердер видел
образец всему человечеству, современному и будущему.
Единство философских воззрений и художественных взглядов Руссо
отчетливо обнаруживается в его знаменитом «Письме к Даламберу о театральных
представлениях» (1758). Здесь, возвращаясь к своей обычной антитезе
добродетельной природы и пагубной цивилизации, Руссо продолжает линию,
начатую им в «Рассуждении о науках и искусствах», и дает резкую критику
театра как яркого выражения порчи общественных нравов. Красноречиво и
подробно он развивает мысль о безнравственности самой идеи театра как
подражания жизни и воссоздании в сценических образах ее страстей и пороков.
Не менее красноречиво он обличает распущенность нравов лиц, занимающихся
актерской профессией и подающих тем самым дурной пример обществу. Руссо
подробно разбирает аморальные стороны классической и современной
драматургии, в особенности не щадит Мольера и изобличает его «Мизантропа»,
усматривая в нем осмеяние добродетели.
В итоге Руссо приходит к выводу о крайнем вреде, который причиняется
театром, этим наиболее утонченным и изощренным продуктом современной
цивилизации, добрым и здоровым нравам граждан. А так как письмо к Даламберу
было написано в ответ на его статью о Женеве в 7 томе «Энциклопедии», где
Даламбер предлагал учредить в этом городе театр, Руссо не упускает случая
вернуться к одной из своих излюбленных тем – идеализации патриархального
женевского быта. Он подчеркивает свою любовь к Женеве как к одному из
немногих уголков Европы, где еще сохранилась «естественная чистота» нравов.
Его страшит мысль о возможной порче этих нравов путем прививки им соблазнов
безнравственной цивилизации. Театр не нужен женевцам. Он не только
бесполезен, но и вреден для них в экономическом, бытовом и моральном
отношениях. Добродетельные женевцы знают иные способы и формы общественных
развлечений, имеющие непосредственный и народный характер, как то:
спортивные состязания, общественные праздники и т.д. Ведь именно в среде
женевских ремесленников Руссо, по его словам, получил то общественное
воспитание, которое дается не при помощи формальных учреждений (театра), а
традициями и правилами, переходящими от поколения к поколению и внушающими
юношеству достойные чувства. Среди этих традиций и навыков отметим
сравнительно высокий уровень грамотности и даже образованности, а также
стремление к политическим знаниям. Так, например, английский путешественник
Джон Мор был поражен тем, что видел в Женеве людей труда за чтением
сочинений Локка и Монтескье.
Опыт массовых любительских женевских увеселений подсказывает Руссо
мысль о том, что в Женеве и в подобных ей добродетельных государствах и
коммунах место театра должны занять народные празднества, посвященные тем
или другим памятным дням из жизни свободного, равноправного и
добродетельного народа. Эту мысль (не отказываясь, впрочем, от театра как
мощного средства политической пропаганды) осуществит впоследствии
Французская буржуазная революция с ее грандиозными и пышными массовыми
праздниками и торжествами, с ее обрядами посадки «дерева свободы», с ее
церемониями, апофеозами и театрализованными чествованиями братства,
равенства и свободы.
Было бы неверно, однако, думать, что Руссо восстает против всякого
театра и других видов профессионального искусства вообще. Уже в своем
«Рассуждении о науках и искусствах» он достаточно ясно дал понять, что
восстает лишь против современного состояния тех и других, обусловленного
ложной, искусственной цивилизацией. В ряде своих писем и высказываний Руссо
неоднократно подчеркивает свою веру в добродетельное действие искусства в
условиях здорового общественного строя, в условиях, свободных от извращений
современной культуры. Он защищает Женеву от французского театра, потому что
стремиться сохранить женевскую республиканскую общину как некий живой музей
идеального или почти идеального уклада жизни. Что касается остальных стран,
то здесь окончательное разрешение вопроса о судьбе театра зависит от
развития дальнейших форм общественного устройства. Во всяком случае, Руссо
не отказывается от мысли о моральном искусстве, вдохновляемом идеалами
добродетели и чистоты нравов.
«Письмо к Даламберу» положило конец всяким отношениям Руссо к группе
энциклопедистов. Оно содействовало также разрыву его с Вольтером, который
энергично пропагандировал театральные начинания на женевской территории,
осуществляя их назло кальвинистским властям города.
7. РЕЛИГИОЗНОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ.
В восьмой главе четвертой книги «Общественного договора» Руссо кратко
изложил свое отношение к религии. Он был далек от мнения, что религия –
«опиум для народа». И все же в этой главе содержатся острые выпады против
официальной феодально-клерикальной идеологии.
Во-первых, Руссо резко осуждает христианство за связи с существующими
политическими организациями. Он часто критиковал христианство и за то, что
оно слишком мало ценит земную, гражданскую жизнь и вопреки здравому смыслу
занято почти исключительно «небесными помыслами».
Во-вторых, в христианских государствах, продолжал Руссо, никогда
нельзя с точностью узнать, кому следует повиноваться – светскому повелителю
или священнику. И вообще христианская религия учит главным образом
повиновению и смирению. Христианин с глубоким безразличием выполняет свой
гражданский долг; для него не важно и то, кто и как управляет людьми.
Свои религиозные воззрения Руссо с достаточной полнотой изложил в
работе «Исповедании веры савойского викария».
Рассуждая о мироздании, единстве целого, активности бытия, об
установленном порядке во Вселенной, Руссо не деист, как Вольтер, он
исповедует теизм, т.е. не только признает бога как первопричину,
определяющую весь мировой порядок, но и предполагает, что бог присутствует
в любом творении, постоянно вмешиваясь в той или иной степени в ход
событий.
Религиозность в понимании Руссо имеет два истока – культ природы и
культ человеческого сердца. В этом заключен принципиальный отказ от
рационалистического подхода к проблеме религии. Руссо имеет в виду
религиозность наивную, внецерковную, тем сам входящую в качестве
необходимейшей части в его целостную философско-моральную систему. Еще в
«Рассуждении о науках и искусствах» Руссо писал: «Когда люди были невинны и
добродетельны, они хотели, чтобы боги были свидетелями их поступков, и они
жили с богами под одной и тою же крышею; но вскоре, когда люди стали
недобрыми, им наскучили эти неудобные свидетели и они удалили их в
великолепные храмы. В конце концов, они изгнали богов и оттуда, чтобы
обосноваться в этих храмах самим, или, по меньшей мере, храмы богов уже
перестали отличаться от домов людей.»
Корни идеи «естественной религии» савойского викария следует искать
отчасти в осмыслении Руссо некоторых догматов кальвинистского вероучения,
отчасти в некоторых сентиментально-мистических религиозных учениях XVII-
XVIII вв., вроде религии любви и экстаза Франциска Сальского или
«квиетизма», проповедавшего мадам Гюйон.
Руссо пытается построить «идеальную религию». Он принимает веру в
некоторое верховное существо, создавшее мир, природу и человека и
наделившее человека сердцем и совестью. Религия этого человека должна быть
религией сердца и чистой совести. Храмом этой религии является вся природа
и сам человек. Этой религии чужды всякие искусственные культовые формы, и
она является религией «естественной», свободной и глубоко индивидуальной по
характеру чувств верующих. Она не знает никакой догмы и является религией
глубоко интимных переживаний совести и «сердечного воображения». Она
требует лишь искренности чувств, прямодушия и добрых дел. Вместе с тем ,
она является мощной силой, противостоящей дурным влияниям искаженной
цивилизации.
Решая вопрос о природе души, Руссо в духе христианского богословия
признавал, что душа бессмертна, что в загробном мире ее ждет другая жизнь
и, чтобы заслужить счастливую загробную жизнь, люди должны вести
добродетельный и честный образ жизни. Именно этот образ жизни Руссо и
возводит в ранг религии: «Вот истинная религия, единственная, не
допускающая ни злоупотреблений, ни нечестия, ни фатализма… Пусть себе
проповедуют еще более возвышенные религии, - я не признаю никакой другой».
Но для истинной религии, считает мыслитель, нет необходимости верить,
что человек испорчен от рождения, что на нем якобы лежит проклятие
первородного греха. Поэтому человек от природы должен быть добр и
совершенен.
«Догматы гражданской религии, - писал Руссо, - должны быть просты,
немногочисленны, выражены точно, без разъяснений и комментариев.
Существование божества могущественного, разумного, благодетельного,
предусмотрительного и заботливого; загробная жизнь, счастье праведных,
наказание злых, святость общественного договора и законов – вот догмы
положительные». Не быть фанатиком, не требовать от других беспрекословного
соблюдения нелепых обрядов, а реально творить добро – вот что должно быть
смыслом деятельности верующего человека.
К догмам «гражданской религии» Руссо сделал следующие дополнения: нет
религии одного народа, которая исключает все остальные религии, следует
терпеть все религии, которые не противоречат долгу гражданина.
Такова, в основном, религиозная программа Руссо, закономерно
дополняющая его морально-философское учение о природе и человеке. Эта
религиозная программа требовала все того же возврата к природе, возрождения
чувства непосредственного, интуитивного ее переживания, растворения себя в
ней и растворения ее в своем собственном существе. Эта программа в
значительной степени стала достоянием французской буржуазной революции.
Якобинцы с их культом «верховного существа», противопоставлявшимся культу
разума и атеистическим тенденциям «бешенных», явились во главе с
Робеспьером, верными учениками Руссо с его религией добродетели и
чувствительного сердца.
Религиозность воззрения Руссо, однако, не были вполне определенными:
