вещей. Одна и та же пища, принимаемая различными людьми, оказывает на них
различное действие. В области психической главным доказательством
всестороннего и даже безграничного различия в мыслительных способностях
людей оказываются разногласия и споры, происходящие между философами» как
вообще о вещах, так и особенно о том, что следует выбирать и что отклонять.
Третий «троп» основывается на различном — даже для одного и того же
человека — устройстве органов чувственного восприятия. Есть люди, которые,
соглашаясь с ненадежностью суждений других лиц, считают предпочтительными и
достоверными свои собственные суждения о вещах. Однако даже собственные
впечатления происходят от различных органов чувств, говорят различное об
одной и той же вещи. Так, картина живописца порождает впечатление глубины и
рельефа для глаза, но не для осязания, которому она представляется плоской
и гладкой. Мед, сладкий на вкус, может быть неприятен своим видом и т. д.
Поэтому даже собственные наши впечатления дают нам право говорить не о том,
какова по своей природе каждая из воспринятых нами вещей, а лишь о том,
какой она в каждом отдельном случае нам кажется. Четвертый «троп» исходит
из различий в «распределении состояний». Одни и те же предметы
воспринимаются по-разному — в зависимости от бодрствования и сна, от
возраста, от движения или покоя, от ненависти или любви, от недоедания или
сытости, от опьянения или трезвости, от храбрости или трусости. В
зависимости от предшествующего состояния одно и то же вино кажется кислым
тому, кто перед тем поел фиников или фиг, и сладким тому» кто ранее наелся
орехов. Тепловатая передняя согревает тех, кто входит в дом с улицы, и
кажется холодной
тому, кто замедлил бы, выходя через нее из дому. А так как каждый
высказывающий суждение по всем этим вопросам непременно должен находиться в
одном из этих или подобных состояний, то он сам необходимо будет «частью»
разногласия и отнюдь не надежным судьей по вопросу о вне лежащих предметах.
Кто предпочитает одно представление или впечатление другому, должен
представить доказательство, которое оправдало бы оказанное ими
предпочтение. Но такое доказательство невозможно, так как оно предполагает
правильный критерий, на котором оно может быть обосновано; критерий же в
свою очередь нуждается в доказательстве для того, чтобы он мог почитаться
правильным критерием.
Впоследствии, классифицируя «тропы» ранних скептиков, Секст Эмпирик
объединил четыре «тропа» как аргументирующие от субъекта суждения, ибо
субъект это есть либо животное, либо человек, либо восприятие, и притом в
известной окружающей обстановке.
Пятый «троп» исходит из зависимости суждений от положения, от
расстояния и места. И здесь предпочитающий одно суждение другому не может
обосновать это свое предпочтение, так как всякое явление созерцается на
известном расстоянии, в известной среде и в известном положении, каждое из
которых производит большие перемены в представлениях. Так, одно и то же
весло кажется надломленным, если рассматривать его в воде, и кажется
прямым, если рассматривать его на суше.
Шестой, «троп» указывает на зависимость суждений от «примесей»: если из
предметов, подлежащих суждению, ни один не воспринимается обособленно, сам
по себе, а всегда лишь в соединении с каким-нибудь другим, то даже при
условии, если бы судящий мог сказать, какова будет смесь, составленная из
этих предметов, он не будет вправе судить о том, .каким окажется в «чистом»
виде предмет, входящий в эту смесь.
Седьмой «троп» рассматривает зависимость суждений от соотношений
величин и от устройства предметов, подлежащих определению. Так, говоря о
предметах, составленных из маленьких частиц, например о куче песка,
чемерицы, вине и пище. мы можем обсуждать соотношение их с чем-нибудь, но
никак не природу их саму по себе: песчинки, рассматриваемые каждая 9
отдельности, кажутся жесткими, собранные же в
большую песчаную кучу, они производят впечатление мягкости и т. д.
Восьмой «троп» базируется на относительности всех явлений.
Невозможность суждения выводится в нем из того, что каждая вещь существует
всегда по отношению к чему-нибудь и потому скорее кажется такою-то, нежели
по природе есть такова, какой она нам представляется.
Девятый «троп» указывает на зависимость суждения от того, постоянно или
редко встречается рассматриваемое явление. Одна и та же вещь признается
ценной или не имеющей цены не на основании учета ее действительной природы,
а в зависимости от своей распространенности. Так, Солнце по своей природе
должно было бы поражать нас гораздо больше, чем, например, комета. Но
редкость появления комет делает то, что комете приписывается значение
небесного знамения. Солнце же никого не удивляет, кроме- как в случае,
когда происходит затмение.
Десятый «троп» устанавливает зависимость суждения от поведения,
обычаев, законов, баснословных верований и догматических предрассудков.
«Троп» этот указывает на такой огромный разнобой в суждениях, определяемых
нравственными и теоретическими различиями, что ввиду этого разнобоя
очевидной становится наша обязанность ограничиваться в наших суждениях лишь
указанием на то, каким является обсуждаемое представление по отношению к
данному образу поведения, к данному закону, к данному обычаю и т. д.
Суждение же о том, какова действительная природа обсуждаемых вещей, не
должно быть высказываемо.
В позднейшей классификации Секста Эмпирика седьмой и десятый «тропы»
Энесидема были объединены в одну, вторую по порядку, рубрику, как
аргументирующие от предмета, «подлежащего суждению», и, наконец, пятый,
шестой, восьмой и девятый — также в одну, третью по порядку, рубрику, как
аргументирующие «от того и другого», или, по выражению Гегеля, имеющие
предметом и то, что содержит в себе отношение между субъектом и объектом.
Агриппа
После Энесидема одним из наиболее значительных представителей античного
скептицизма был Агриппа. Ни даты его жизни, ни обстоятельства его
деятельности неизвестны.
Диоген сообщает только, что Агриппа присоединил к десяти
энесидемовским «тропам» пять новых. Но эти позднейшие «тропы» очень важны,
и впоследствии они всегда привлекали особое внимание историков скептицизма.
Так, Гегель находил, что, в отличие от ранних энесидемовских, «тропы»
Агриппы «обозначают совершенно другую точку зрения и ступень культуры
философской мысли», ибо они больше уже не являются, подобно энесидемовским,
продуктом мыслящей рефлексии, а «содержат в себе ту диалектику, которую
определенное понятие имеет в самом себе».
Первый из добавленных Агриппой «тропов» выводит необходимость
воздержания из понятия о противоречии. Согласно этому тропу мы признаем
существование неразрешимого спора о каждой обсуждаемой вещи как в жизни,
так и среди философов, а следовательно, и возможность выбрать или
отвергнуть какое-нибудь одно из противоречащих суждений.
Второй «троп» Агриппы доказывает, что попытка суждения о природе вещей
необходимо ведет к бесконечному регрессу. Посредством этого «тропа» Агриппа
выводит, что все приводимое в доказательство обсуждаемой вещи требует
другого доказательства, это второе — в свою очередь другого и так до
бесконечности.
Третий «троп» Агриппы заново выдвигает относительность всех
представлений. В силу этой относительности вещь, подлежащая суждению,
всегда лишь кажется той или иной — отчасти в зависимости от отношения ее к
субъекту, отчасти от отношения ее к другим вещам, отсюда Агриппа выводит
необходимость воздержания от суждения об ее безотносительной природе.
Четвертый «троп» Агриппы посвящен критике «предположения». Под
«предположением» Агриппа разумеет предпосылку, принимаемую без всяких
доказательств, на веру, в тех случаях, когда попытки доказательства
суждения приводят к явному регрессу в бесконечность. Такое «предположение»
не может быть основанием для достоверного вывода: если автор
«предположения» заслуживает доверия, то не в меньшей степени заслуживает
его и скептик, предполагающий обратное. Даже в случае, если предполагающий
предполагает нечто истинное, он делает это истинное подозрительным,
поскольку высказывает его лишь в виде «предположения».
Наконец, пятый «троп» Агриппы исходит из взаимной доказуемости, т. е.
из тех случаев, когда положение, которое должно было бы служить
подтверждением исследуемого утверждения, нуждается во взаимном от него
подкреплении и когда — ввиду этой взаимности доказательств — остается
только признать, что ни одно из них не может быть взято для обоснования
другого и что и здесь надо воздержаться от суждения.
Секст Эмпирик
В лице позднейших руководителей скептицизма — Менодота, Феода, Секста и
Сатурнина — школа философского скепсиса сливается со школой врачей-
эмпириков. По-видимому, первым мыслителем, объединившим оба течения, был
Менодот. Его эмпирические исследования использовал Гален в своем изложении
принципов эмпирической медицинской школы. Однако позднее Секст отрицал
тождество учения скептицизма с учением врачей-эмпириков. Согласно Сексту,
медицинская эмпирическая школа категорически утверждает недоступность для
познания того, что невидимо нашему восприятию, и потому впадает в не
свойственный скептикам догматизм. Однако утверждение Секста должно быть
объясняемо не столько существованием действительно серьезных различий между
скептиками и врачами-эмпириками, сколько стремлением Секста тщательно
отделить скептицизм от всех, в том числе и от самых близких к нему,
течений. По-видимому, правы те ученые, которые, как, например, Брошар, не
находят никаких существенных различий между скептиками и эмпириками этого
времени. Подобно тому как скептики еще со времен Пиррона и Тимона
отказывались от исследования природы самих вещей и ограничивали свои
высказывания областью одних лишь явлений, так и врачи-эмпирики уклонялись
от установления не доступных восприятию скрытых причин болезней и
занимались изучением одних лишь чувственно обнаруживающихся признаков, или
симптомов, болезни. Впоследствии параллельно со школой врачей- эмпириков
возникает и развивается, соперничая с нею, школа врачей-«методиков».
Одним из наиболее осведомленных и обстоятельных писателей позднего
скептицизма был Секст, младший современник Галена, живший приблизительно во
