— средства массовой информации. Постсовременные события подобны побочному
продукту. Они являются событиями истории, которая больше не способна
обновиться, нереальной истории, в которой актеры — не более, чем статисты.
Война в Боснии дала нам драматический пример такого состояния. Она не была
событием. Скорее, она была символом бессилия истории. Это был застой,
«забастовка событий», как сказал Македонио Фернандес. Что означает метафора
«забастовка событий»? Она означает, что рабочую силу истории оставили без
работы. Но это означает также и то, что начинается работа траура, которая
часто и является работой средств массовой информации. Средства информации
должны заняться этим и сделать событие, также, как капитал занят
производством рабочей силы. Это парадоксальная отмена всех наших
классических перспектив. Согласно этой новой конфигурации, когда рабочая
сила является продуктом капитала, сам акт работы утрачивает свое значение
(как и шанс, что рабочая сила сможет опрокинуть капиталистический порядок).
Точно так же событие, произведенное средствами информации, больше не имеет
никакого исторического значения. Оно больше не имеет формы политического
объяснения. Единственное объяснение, еще сохранившееся, — это визуальное
объяснение средствами информации. Событие становится виртуальным.
Повсеместно виртуальность (медиатическое (mediatic) гиперпространство с его
множественным интерфейсом) уничтожает то, что мы могли бы назвать, если это
все еще имеет какое-то значение, реальным движением истории.”
11 сентября 2001-го и симуляции.
Путь к катастрофе?
11 сентября 2001 года потрясло мир. Бессмысленность и жестокость
терракта, совершенного в Америке не могла никого оставить равнодушным.
Некоторые называли произошедшее уроком на будущее, другие полагали, что
атака – дело рук американских спецслужб и заинтересованных
военнопромышленников (а размах и спланированность терракта позволяли
предполагать такое…); некоторые считали, что это лишь начало – но
безразличных не было. Все понимали, что за атакой на Америку последует ее
возмездие. Очевидно было , что возмездие будет жестоким; неясно было лишь
одно: «На кого оно падет?»
Сейчас же, по прошествии почти двух лет, завершении двух военных
компаний США хочется задаться вопросом: “Не обманули ли весь мир в
очередной раз? Не выдали ли желаемое за действительное? Не построили ли для
всех очередной мираж из аргументов, подобно Голливуду, ткущему свои грёзы
из воздуха?!” И финальным аккордом этих вопросов должно прозвучать,
кажется, следующее: не начинают ли симуляции, фантомы нашей реальности
стоить жизней невинных людей? А если так – то не стоит ли признать, что
борьба с “информационными миражами” – одна из наиболее существенных задач
современного общества.
В завершение, кажется интересным, привести одну из последних статей Жана
Бодрийара, опубликованную в “Le Monde” и посвященную оценке событий 11
сентября 2001 года и социального отклика на них.
“Дух терроризма.”
Мы постоянно сталкиваемся с событиями мирового значения: от смерти
леди Дианы до Чемпионата мира по футболу, или же с событиями реальными и
жестокими, такими как война и геноцид. Но не было ни одного символического
события мирового значения, причем, не только ставшего известным всем, но
такого события, которое обрекло бы на неудачу саму глобализацию. Стагнация,
продолжавшаяся в течение всех 1990-х годов, была настоящей "забастовкой
событий" (по выражению аргентинского писателя Маседонио Фернандеса
(Macedonio Fernandez). Теперь забастовка окончена. События перестали
бастовать. В случае с терактами в Нью-йоркском Торговом центре мы имеем
дело с событием абсолютным, настоящей "матерью" событий, событием в чистом
виде, которое концентрирует в себе все другие события, которые никогда еще
не происходили.
Ход исторического процесса и развитие отношений власти потрясены до
основания, также как нарушены условия возможного анализа. Событие диктует
время. Поскольку другие события застоялись, то следует опередить их, идти
быстрее. Когда же они ускорятся в свою очередь, нужно будет двигаться
медленнее. Но нельзя позволить похоронить себя под спудом речи и в облаке
войны, ясность незабываемых образов должна остаться незамутненной.
Во всех речах по поводу терактов и во всех комментариях опускаются
заключенный в этом событии катарсис, и ослепление, им вызванное. Моральное
осуждение, организация священного союза против терроризма - реакция
соразмерна чудесному ликованию, заключенному в созерцании разрушения
мировой мощи, больше того, созерцании ее саморазрушения, зрелище
самоубийственной красоты. Поскольку именно красота, своим именем, разожгла
всю эту ненависть, взрастила ее в мире, отчего и возникло это воображение
терроризма, которое бессознательно живет во всех нас. То, что мы словно бы
видели во сне это событие, что весь мир словно бы грезил им, - потому что
никто не может не мечтать о разрушении могущества, ставшего до такой
степени гегемонным, - вещь абсолютно неприемлемая для западного сознания
морали, но являющаяся неоспоримым фактом, что выражается в патетической
жестокости всех дискурсов, в которых хотят избежать самой этой мысли.
В пределе, они это сделали, но мы этого хотели. Если не отдавать себе в
этом отчета, то событие теряет все свое символическое значение, и
превращается в чистую случайность, становится совершенно произвольным
действием, убийственной фантасмагорией нескольких фанатиков, которых
достаточно только уничтожить. Но мы-то знаем, что это не так. Весь бред,
изгнание сил зла - ничто иное как лекарство от страха, и возникает он
потому, что в нас присутствует этот мрачный объект желания. Без нашей
глубокой сопричастности событие никогда не вызвало бы такой реакции;
несомненно, символическая стратегия террористов была рассчитана на наше
молчаливое согласие.
Это намного превосходит ненависть к господствующей мировой силе, которую
испытывают обездоленные и эксплуатируемые, к которым мировой порядок
обращен своей худшей стороной. Желание зла поселилось даже в сердцах тех,
кто участвуют в разделе мирового пирога. Аллергия на установленный порядок,
на всякую установленную власть, к счастью, универсальна, а башни- близнецы
Всемирного Торгового центра олицетворяли этот порядок в совершенной форме.
Нет нужды говорить об инстинкте смерти или об инстинкте разрушения, ни о
перверсии. По неумолимой логике усиление и без того большой власти
обостряет желание ее разрушить. И она сама - соучастник собственного
уничтожения. Когда две башни обрушились, создалось впечатление, что они
покончили с жизнью в ответ на самоубийство самолетов. Говорят: "Бог не
может объявить себе войну". Нет, может. Запад, заняв позицию Бога
(божественного всемогущества и абсолютного морального закона), стал склонен
к самоубийству и объявил войну себе самому.
Бесчисленные фильмы-катастрофы свидетельствуют о существовании
определенного фантазма, образ которого словно бы заговаривают, как ячмень,
утопив его в спецэффектах. Но всеобщее внимание, которое ими вызывается,
равно как и внимание к порнографии, показывает, как легко перейти от мысли
к действию - робкая попытка к отрицанию любой системы становится все
сильнее, по мере того как сама система приближается к совершенству или
всемогуществу.
По меньшей мере, правдоподобно то, что террористы (не больше чем эксперты!)
не предусмотрели обрушение Башен -близнецов, которое, в символическом
отношении, вызвало гораздо больший шок, чем атака на Пентагон.
Символическое разрушение произошло при непредусмотренном внутреннем
соучастии, как если бы башни обрушились сами собой, покончили с собой, как
если бы башни вступили в игру, чтобы завершить действие.
В некотором смысле, система в целом, непрочная изнутри, дала начальный
толчок. Чем больше система рассредоточивается в мире, действуя в границах
только одной сети, тем более она становится уязвимой, в любом точке этой
сети (всего один маленький филиппинец-хакер со своего переносного
компьютера смог запустить вирус I love you, который облетел весь мир,
опустошив целые сети). В нашем случае, 19 камикадзе, вооруженные только
собственной смертью, помноженной на эффективность технологии, запустили
процесс мировой катастрофы.
Какой путь, кроме террористического, можно было избрать для изменения
положения вещей в ситуации монополизации мировой власти, в ситуации столь
замечательного сосредоточения всех функций в руках технократической
машинерии и при полном единомыслии? Система сама создала объективные
условия для нанесения удара по себе. Она дала все карты в руки Другого,
чтобы он изменил правила игры. И новые правила будут жестокие, потому что
ставка жестока. Система, находящаяся в безвыходном положении от избытка
власти в ней, бросила вызов, на который террористы ответили действием,
определившем новую ситуацию, что было неизбежно. Терроризм - акт
восстановления единичности, которая не устраняется до конца в системе
общего обмена. Все проявления единичного (виды, индивиды, культуры),
которые заплатили смертью за установление мирового торгового оборота,
управляемого одной властью, сегодня мстят за себя с помощью
террористического трансферта.
Террор против террора - за этим больше не стоит никакой идеологии. Мы как
нельзя дальше отошли от идеологии и политики. Энергия, которая питает
террор, не имеет причины, не может быть понята в рамках никакой идеологии,
даже идеологии исламизма. Эта энергия не нацелена больше на изменение мира,
она направлена на то, чтобы сделать его более радикальным с помощью
жертвоприношения (на что, в свое время, были направлены ереси), в то время
как система нацелена на реализацию возможностей мира с помощью силы.
Терроризм - повсюду, подобно вирусу. Терроризм проник везде, он следует как
тень за системой господства, всегда готовый выйти из тени, подобно двойному
агенту. Больше нет демаркационной линии, которая позволяла бы его
обозначить, терроризм находится в самом сердце культуры, которая против
него сражается, и видимый разрыв и ненависть, которую обращают к миру
эксплуатируемые и подчиненные Западу, тайно соединяется с внутренним
разломом в системе господства. И этот внутренний разлом можно
