Узурпацию государством права защиты хозяйствующих субъектов можно отчасти объяснить особенностями советской плановой экономики. Так, М.И. Брагинский небезосновательно отмечает, что в условиях планового хозяйства и порожденной им карточной системы, установленной для основных участников оборота - социалистических организаций, создавалось гипертрофированное представление о значении реального исполнения. В подтверждение данного тезиса автор приводит пример из научного труда А.В. Венедиктова, где утверждалось, что смысл договоров выражался в "договорной дисциплине", а эта последняя означала реальное исполнение договоров. Причиной такого отношения к реальному исполнению служило то, что связка "деньги - товар" была лишена, по сути, паритета. Для приобретения товара наличия денег оказывалось недостаточно, чтобы совершилась сделка обмена денег на товары. Необходима была соответствующая легитимация по крайней мере одной из сторон, исходящая от планирующего органа. Тем самым деньги переставали играть роль всеобщего эквивалента. Отсюда, в частности, появилась идея, согласно которой возмещение убытков или возмещение неустойки представляют собой "суррогат реального исполнения". Следовательно, в условиях практически повсеместного господства государственной собственности и деградации института собственности частной необходимо было формирование жесткой вертикали управления экономикой, в основании которой находились бы хозяйствующие субъекты. При этом основная задача последних состояла в получении конечного продукта как можно в больших объемах.
Посему было бы крайне неразумно предоставлять субъектам гражданско-правовых отношений сколько-нибудь значимую свободу действий в области самостоятельной защиты собственных прав - ведь наделение их правом на отказ от принятия ненадлежащего исполнения или, что еще хуже, правом на односторонний отказ от исполнения договора, отнюдь не способствовало бы выполнению плановых заданий. В противовес этому государство в случае применения средств защиты, основанных на силе государственного принуждения, обеспечивало для себя дополнительную возможность контролировать процессы экономической жизнедеятельности. Проблема же договорной дисциплины, в том числе качества товаров (работ, услуг) в отсутствие рыночных механизмов, решалась посредством административного воздействия и не требовала наделения хозяйствующих субъектов гражданско-правовыми механизмами защиты своих прав. (Правда, следует оговориться, даже если бы хозяйствующие субъекты и получили существенную автономию в данной области, отношения между последними и государством вряд ли бы стали носить излишне напряженный характер. Ведь в действительности сколько-нибудь существенных собственных интересов у хозяйствующих субъектов быть не могло в принципе - их подменяли интересы всего государства, которое располагало исключительными правами на средства производства. И следовательно, говорить о подобных изменениях в правовом статусе предприятий было возможно, но вряд ли целесообразно, по крайней мере до тех пор, пока подобное положение вещей соответствовало общим тенденциям развития советской экономики).
В рамках упомянутых теоретических воззрений действительно крайне сложно было обосновать необходимость введения в теорию гражданского права категории оперативных мер и внесение соответствующих изменений в действующее законодательство. Поворотным моментом, как уже отмечалось, стала экономико-правовая реформа 60-х годов, существенно увеличившая самостоятельность экономических субъектов. Новые экономические реалии потребовали разработки новых для советского гражданского права средств неюрисдикционной защиты прав хозяйствующих субъектов в процессе исполнения договорных обязательств. И в этой роли как нельзя лучше пришлись меры оперативного воздействия, которые, как это ни парадоксально, приобрели в отечественной цивилистике статус эффективного средства обеспечения реального исполнения договора (причем во многом благодаря включению в их состав большого числа мер, направленных не только на прекращение, но и на изменение договорного обязательства, как, например, перевод неисправного должника на расчеты в порядке аккредитива, предоплату, оплату по приемке по качеству и количеству). А учитывая то, что долгое время в советском гражданском праве существовало, хотя и не единодушное, мнение о тождественности понятий "гражданско-правовые санкции" и "меры понуждения", для многих ученых стало естественным представление о родственности природы оперативных мер и мер ответственности - ведь и те и другие, с их точки зрения, были направлены на понуждение должника к исполнению условий договора.
На этом фоне хотелось бы особо подчеркнуть значительный научный вклад В.П. Грибанова в развитие теории оперативных мер, работы которого фактически предопределили современное понимание этого института в теории права. Именно В.П. Грибанов одним из первых смог сформировать целостную научно обоснованную концепцию оперативных мер как самостоятельного вида гражданско-правовых правоохранительных мер в противовес доминировавшему в то время взгляду на меры оперативного воздействия как на разновидность гражданско-правовых санкций. Более того, во многом благодаря ему правовая доктрина отошла от восприятия материального права на защиту как исключительно права на обращение с соответствующими требованиями о защите к компетентным государственным или общественным органам. Совершенно верно ученый отмечал, что едва ли правильно сводить содержание права на защиту в материально-правовом смысле только к возможности обратиться с требованием защиты права к соответствующим государственным или общественным органам. Право на защиту в его материально-правовом значении, т.е. как одного из правомочий самого субъективного гражданского права, представляет собой возможность применения в отношении правонарушителя мер принудительного воздействия. При этом возможность применения в отношении правонарушителя мер принудительного воздействия неправильно понимать только как приведение в действие аппарата государственного принуждения. Анализ действующего законодательства свидетельствует - право на защиту по своему материально-правовому содержанию включает в себя:
во-первых, возможность управомоченного лица использовать дозволенные законом средства собственного принудительного воздействия на правонарушителя защищать принадлежащее ему право собственными действиями фактического порядка (самозащита гражданских прав);
во-вторых, возможность применения непосредственно самим управомоченным лицом юридических мер оперативного воздействия на правонарушителя, которые в литературе иногда не совсем точно называют оперативными санкциями;
в-третьих, возможность управомоченного лица обратиться к компетентным государственным или общественным органам с требованием понуждения обязанного лица к определенному поведению.
Хотя существуют и иные мнения, многие из которых смешивают понятия «самозащита» и «меры оперативного воздействия». В частности в юридической литературе высказывались различные суждения о сфере реализации права на самозащиту. Так, В.П. Грибанов, В.А. Рясенцев утверждали, что самозащита допускается во внедоговорных отношениях. М.И. Брагинский, Н.И. Клейн полагают, что она возможна во внедоговорных отношениях и в некотором объеме - в договорных отношениях. Наконец, Ю.Г. Басин обосновал мнение о возможности самозащиты как во внедоговорных, так и в договорных отношениях.
Для наглядности приведём точку зрения доцента кафедры гражданского права и процесса Белгородского госуниверситета, кандидата юридических наук Е.Е. Богдановой: «Содержание ст. 12 и 14 ГК РФ не дает повода для сомнения в возможности самозащиты как во внедоговорных, так и в договорных отношениях. Другое дело, что возникает вопрос о специфике самозащиты в тех и других отношениях. Очевидно, что во внедоговорных отношениях самозащита может осуществляться преимущественно фактическими действиями (например, необходимая оборона). В договорных отношениях на первый план выступают юридические действия управомоченного лица. Например, отказ от исполнения договора (ст. 463, 484, 523 и др.); отказ от товара (ст. 464, 466, 468 и др.). Однако в договорных отношениях не исключается самозащита и посредством фактических действий управомоченной стороны. Например, устранение недостатков товара (ст. 475); производство капитального ремонта (ст. 616) и др.
Отличие самозащиты в названных отношениях состоит также в том, что во внедоговорных отношениях способы самозащиты и условия ее реализации определяются законом, в то время как в договорных способы и условия реализации могут быть установлены договором. При этом необходимо учитывать определенные законом изъятия из принципа свободы договора. Так, в соответствии с п.4 ст. 401 ГК РФ соглашение об устранении или ограничении ответственности (следовательно, и самозащиты) за умышленное нарушение обязательства ничтожно.
1.2 Понятие и признаки мер оперативного воздействия
Все специфические черты мер оперативного воздействия, удовлетворяющие данному критерию, так или иначе уже были упомянуты в юридической литературе» причем, очевидно, наиболее полно это было сделано В.П. Грибановым, что позволяет в очередной раз взять предложенную им систему взглядов, в данном случае - на свойства оперативных мер, за основу, проанализировав и дополнив ее с учетом тех изменений, которые произошли за последнее десятилетие в отечественном законодательстве и цивилистической доктрине.
Итак, во-первых, мнения большинства ученых сходятся в признании правоохранительного характера оперативных мер, который, по мнению В.П. Грибанова, проявляется в возможности применения оперативных мер исключительно в связи с фактом нарушения контрагентом договорных обязательств, который по времени обязательно должен предшествовать применению названных мер, и в том, что применение управомоченным лицом данных мер в значительной степени направлено на устранение для него в будущем возможных убытков. Таким образом, вряд ли удачным можно назвать точку зрения некоторых авторов, определяющих оперативные меры как «установленные законом или договором средства самостоятельного (автономного) стимулирующего воздействия хозорганов друг на друга в целях укрепления договорной дисциплины в хозяйственных отношениях».
Так ст. 328 ГК РФ, предоставляющей кредитору право приостановить исполнение своего обязательства либо отказаться от его исполнения и потребовать возмещения убытков в случае наличия обстоятельств, очевидно свидетельствующих о том, что надлежащее исполнение не будет произведено должником в установленный срок. В подобных случаях кредитор получает возможность совершения соответствующих действий еще до момента нарушения договора. Это в полной мере соответствует функциональным задачам оперативных мер, которые служат для кредитора, помимо прочего, как средством минимизации неблагоприятных последствий нарушения договора со стороны неисправного, должника, так и средством, обеспечивающим реальное исполнение последним своих обязанностей. Однако на данную проблему можно взглянуть и с иной точки зрения. Ведь, в сущности, сторона, подобным образом исполняющая договорное обязательство, как представляется, уже, по сути, допускает правонарушение, т.к. в силу ст. 309 ГК РФ обязательства должны исполняться надлежащим образом, а указанное поведение должника, очевидно свидетельствующее о неминуемом наступлении просрочки исполнения, все же следовало бы отнести, к примеру, ненадлежащего исполнения договорных обязанностей. Несмотря на небесспорность такого суждения, оно все же позволяет еще раз подтвердить неразрывную связь оперативных мер с фактом правонарушения даже в том случае, если речь идет о мерах превентивного характера.
В юридической литературе был также поднят вопрос о возможности рассмотрения предусмотренного в законе права стороны в любой момент отказаться от исполнения договора в качестве разновидности меры оперативного воздействия (ст. ст. 687, 699, 782 ГК РФ и т.д.). В частности, В.П. Грибанов отмечал, что предусмотренные законом случаи одностороннего отказа от договора не всегда являются мерами оперативного воздействия. Отказ от договора может быть отнесен к мерам оперативного воздействия только в тех случаях, когда он применяется управомоченным лицом в ответ на нарушение обязанностей другой стороной. В тех же случаях, когда закон допускает отказ от договора «в любое время», т.е. независимо от нарушения договора другой стороной, отказ от исполнения договора следует рассматривать лишь как способ одностороннего прекращения обязательства, но не как меру оперативного воздействия. К сказанному выше можно добавить, что в предусмотренной в законе возможности отказа стороны от исполнения договора в любой момент отсутствует обеспечительная функция, свойственная оперативным мерам. Ведь в данном случае возможность досрочного и упрощенного прекращения договорного правоотношения никак не связана с последствием нарушения одной из сторон договорного обязательства, а, следовательно, ни в коей мере не стимулирует должника к надлежащему исполнению своих обязанностей. Это в частности подтверждается и предусмотренными в законе правилами о распределении расходов, связанных с односторонним расторжением договоров: применение отказа от договора как меры оперативного воздействия на неисправного контрагента влечет за собой также и обязанность последнего возместить причиненные кредитору убытки, тогда как, воспользовавшись правом одностороннего отказа от договора, при отсутствии нарушения договора обязанным лицом управомоченный субъект сам в раде случаев обязан возместить другой стороне ущерб, причиненный своим отказом.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13
