Признание за мужем права участвовать в принятии решения относительно производства аборта его женой (т.е права давать или не давать свое согласие на медицинское вмешательство) означало бы по существу признание законным самую возможность "принуждения" женщины к материнству, легитимизацию так называемых "вынужденной беременности" и "принудительного материнства". Именно к "принудительному материнству" привел бы полный запрет абортов, о чем часто ратуют определенные круги нашего общества и что не является, как оказалось, столь уж невероятным в наше время, как показал опыт Польши. Доведенным до абсурда логическим следствием этой ситуации явилось бы признание возможности "установления материнства в судебном порядке". К счастью, такое решение представляется невозможным у нас в стране (хотя оно и восстановило бы формально гендерную симметрию в этом вопросе) и приводится в основном в качестве примера абсурдности требований введения запрета абортов.
Принципиально иная ситуация применительно к аспекту гендерного равенства в ряде случаев складывается в результате стремительного развития новых репродуктивных технологий. В первую очередь это касается определения судьбы эмбрионов, зачатых «in vitro» и хранящихся в криоконсервированном (замороженном) виде в клинике по лечению бесплодия. В российском законодательстве этот вопрос пока вообще не урегулирован. Вместе с тем зарубежный опыт показывает, что отсутствие правовых подходов и механизмов решений возникающих в этой связи проблем приводит к трудноразрешимым коллизиям.
Дело заключается в том, что методика проведения искусственного оплодотворения с последующей пересадкой эмбриона в тело женщины предполагает, во-первых, "заготовку" большего числа эмбрионов, чем это необходимо для имплантации, и, во-вторых, хранение эмбрионов в криоконсервированном виде в течение определенного, иногда весьма продолжительного периода времени.
В этой связи возникает вопрос, кто определяет судьбу тех эмбрионов, которые по каким-либо причинам остались неиспользованными, если между супругами (или партнерами в незарегистрированном браке) нет по этому вопросу согласия, обладает ли один из них каким-либо преимуществом в решении этого вопроса, и если "да",то почему?. Должно ли право подходить в регулированию этих вопросов иначе, нежели это делается в случае зачатия ребенка в естественных условиях?
На последний вопрос ответ, по моему мнению, должен быть дан безусловно положительный, и это определит позицию по данной проблеме в целом. В результате применения методов вспомогательной репродукции создаются совершенно иные условия осуществления мужчиной и женщиной своих репродуктивных прав, совершенно иные условия решения вопроса об отцовстве и материнстве. В отношении эмбриона, созданного "по заказу" бесплодной пары, до тех пор, пока он находится вне тела женщины, каждый из будущих родителей должен быть наделен абсолютно равными правами, и, возможно, это единственная ситуация, когда права женщины в отношении ее будущего ребенка, могут быть и должны быть ограничены в пользу ее мужа (или партнера).
В данном случае основное отличие заключается в том, что при вспомогательной репродукции на предимплантационной стадии эмбрион еще не находится к теле женщины, она еще не является беременной, и в этом смысле мужчина и женщина по отношению к своему будущему ребенку находятся в равном, даже физиологически, положении, что и обуславливает необходимость закрепления за каждым из них равных прав по определению судьбы эмбриона.
2.3. Суррогатное материнство с позиции гендерного аспекта
Если говорить об институте суррогатного материнства с позиции гендерной симметрии, то следует отметить особо два аспекта.
Первый касается соотношения суррогатного материнства и презумпции отцовства. В российском семейном праве закреплено положение, известное как презумпция отцовства, согласно которому отцом ребенка, рожденного в браке, считается муж его матери (п.2 ст.48 СК). При регулировании отношений, возникающих в связи с суррогатным материнством, СК сохраняет за суррогатной матерью право оставить рожденного ею ребенка у себя и быть зарегистрированной в органах загса в качестве его матери.
Это положение вытекает из ст. 51 (ч.2 п.4), которая предусматривает, что "лица, состоящие в браке между собой и давшие свое согласие в письменной форме на имплантацию эмбриона другой женщине в целях его вынашивания, могут быть записаны родителями ребенка только с согласия женщины, родившей ребенка (суррогатной матери)".
Однако, ни в Семейном кодексе, ни в каких-либо иных нормативных и правовых актах нет даже упоминания о тех правах и, главное, обязанностях, которые возникают в этой связи у мужа суррогатной матери, если она состоит в браке. При оформлении договора в медицинском учреждении о выполнении услуг по вынашиванию ребенка женщина, желающая выступить в роли суррогатной матери, подписывает соответствующий документ, в котором она выражает свое согласие на применение по отношению к ней соответствующих процедур. Согласия ее мужа при этом никто, как правило, не спрашивает. По крайней мере, такое требование нигде официально не закреплено.
Таким образом, если суррогатная мать, состоящая в браке, воспользуется своим правом оставить ребенка и зарегистрирует его в органах загса на свое имя, это автоматически будет означать, что отцом этого совершенно чужого ему ребенка будет зарегистрирован ее муж (со всеми вытекающими отсюда последствиями и, в первую очередь, обязанностью его содержать), хотя он мог возражать против того, чтобы его жена выступала в роли суррогатной матери либо вообще об этом не знать, если супруги живут раздельно. Нарушение прав мужчины в данном случае налицо, и его право оспорить впоследствии в судебном порядке свое отцовство, как представляется, не является надлежащим механизмом защиты его интересов. Единственной адекватной мерой, гарантирующей соблюдение его прав в рассматриваемой связи, является получение в обязательном порядке согласия мужчины на выполнение его женой услуг по вынашиванию ребенка. Необходимость получения такого согласия является объективно обусловленной, хотя это и ограничивает "свободный репродуктивный выбор" женщины. Представляется, что это именно та ситуация, которая в полной мере укладывается в рамки ст. 55 Конституции РФ, предусматривающей возможность ограничения прав и свобод человека "в целях защиты... прав и законных интересов других лиц" (п. 3).
Второй аспект связан с отношением к суррогатному материнству в принципе, которое в мире далеко не однозначное. Есть страны, в которых суррогатное материнство либо вообще запрещено, либо возможность его использования серьезно ограничена. Предложения о запрете суррогатного материнства высказываются и у нас в стране. В этой связи целесообразно привести мнение, высказанное в зарубежной юридической литературе о том, что запрет суррогатного материнства в значительно большей степени ущемляет права мужчин, чем женщин. Гендерный дисбаланс связан с тем, что женщины в случае бесплодия своих мужей, могут прибегнуть к искусственной инсеминации с использованием донорского материала, а мужья, в случае бесплодия их жен или невозможности выносить ребенка, без привлечения суррогатной матери такой возможности будут лишены, а значит - будут лишены вообще возможности иметь своего собственного сына или дочь.
2.4 Доступ к методам вспомогательной репродукции
В известном смысле дискриминационной по отношению к мужчинам может быть также признана норма, закрепленная в ст.35 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан, предусматривающая право каждой совершеннолетней женщины детородного возраста на искусственное оплодотворение и имплантацию эмбриона. Однако это не означает, что мужчина в случае бесплодия лишен возможности обратиться в медицинское учреждение по лечению бесплодия. При формулировании данной нормы не ставилась цель ограничения прав мужчин в этом отношении (методы лечения мужского бесплодия к тому времени уже широко применялись на практике); скорее всего в данном случае "сработал" автоматизм, предполагающий, что и в случае мужского бесплодия в медицинское учреждение обращается не один мужчина, а супружеская пара, и, следовательно, предполагающий обязательное наличие у него жены или какой-то определенной женщины, в отношении которой и будут применяться методы лечения бесплодия (искусственная инсеминация и др.).
Можно с уверенностью сказать, что в начале 90-х гг., когда велась работа над Основами законодательства об охране здоровья граждан, вопрос о праве мужчины на искусственное оплодотворения и имплантацию эмбриона и необходимости защиты его интересов в этой области наравне с женщинами всерьез не обсуждался (если он вообще ставился в таком ракурсе), и никакие соображения гендерной симметрии не принимались в расчет. Стремительное развитие медицины последних лет значительно опережает наши представления о возможных социальных последствиях тех или иных достижений, и хотя, строго говоря, с точки зрения формального равенства "автоматический" взгляд на проблему бесплодия "через призму женщины" являлся неверным с самого начала, только сейчас он начинает приобретать практическое значение. Дело заключается в том, что с внедрением в практику суррогатного материнства вопрос о доступе мужчин к методам вспомогательной репродукции наравне с женщинами перестает быть лишь только умозрительным и приобретает совершенно реальные очертания. В качестве примера достаточно привести случай, обошедший практически все ведущие западные газеты, об однополой мужской паре, для которой суррогатная мать вынашивала ребенка.
2.5 Союзы между однополыми партнерами
Любопытное преломление получает в последнее время проблема гендерного равенства в связи с движением однополых пар за юридическое признание заключаемых ими союзов. Наиболее веский аргумент, который используется однополыми парами в отстаивании ими своего права на заключение брака и на семейную жизнь, - это дискриминация по признаку пола. Одним из наиболее нашумевших дел, рассмотренных в США (штат Гавайи), является дело Baehrv. Miike (1996), в котором три гомосексуальные пары добились известного успеха в своих требованиях признать норму закона, не позволяющую выдать им разрешение на заключение брака из-за того, что они являются лицами одного пола, дискриминационной по признаку пола и поэтому противоречащей Конституции штата.
Это - совершенно новый поворот в гендерном подходе к анализу норм права, и проблема гендерной симметрии приобретает в связи с феноменом однополых союзов неожиданно новое звучание. Все это свидетельствует о чрезвычайной подвижности категории гендера и наших представлений о гендерном равенстве.
Несмотря на биологическое различие между мужчиной и женщиной, не подвластное изменениям со временем, категория гендерного равенства – очень подвижная, она изменяется вслед за изменением социально-экономических условий. Задача юристов заключается в том, чтобы, в той мере, в какой это возможно, реагировать на эти изменения, чтобы предоставить и женщине, и мужчине наиболее благоприятные условия для самореализации. В этой связи уместно привести слова судьи канадского Апелляционного суда (провинция Онтарио):
"Равенство есть эволюционирующее понятие, в силу самого процесса развития и по своей сути; оно набирает силу по мере развития, оно немыслимо вне контекста, и мы постоянно обращаемся к нему снова и снова. В любом случае, равенство есть свобода от враждебной дискриминации. Но то, что составляет враждебную дискриминацию, меняется со временем, по мере приобретения информации, опыта и развития нашей интуиции. Наше общество совсем не обязательно должно мириться с тем, с чем оно мирилось 100, 50 или даже 10 лет назад. Таким образом, равенство есть процесс, процесс постоянного и гибкого исследования, бдительного самоанализа, настойчивой непредубежденности. И если в этом процессе постоянного движения вперед мы не всегда в точности знаем, что же обозначает "равенство", большинство из нас хорошо понимает, что является "справедливым".
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12
