Арсений Мацеевич, проведенный на пост митрополита Ростовского. По инерции от прежнего петровского и аннинского времени еще продолжалась как бы монополия епископских кафедр для уроженцев и выучеников Киевской школы. Но с Елисаветой, несмотря на роль Разумовского, начался быстрый перелом в этом вопросе. Хотя южнорусские архиереи при Елисавете и были все противниками феофановского времени и добрыми русскими консерваторами, но все же сам собой произошел перелом. Прежде всего, отпала крайняя нужда искать школьно подготовленных богословов только в Киевщине. Размножались и подымались скромные еще, но все же растущие, особенно в двух столицах, духовные школы, с традиционной еще латинской закваской. Отталкиваясь от феофановщины и вдохновляясь старорусским духом Елисаветы, русское духовенство отбросило традицию киевских дипломов для архиерейства. Елисавета подписала в 1754 г. указ: “Чтобы Синод представлял на должности архиереев и архимандритов не одних малороссиян, но и из природных великороссиян”. Иерархия быстро наполнилась великороссами. Они же, как показал опыт, психологически оказались для духа и целей оформившегося в ХІІІ в. императорского режима и наиболее родственными, толерантными сотрудниками государственной власти и ее экономических и просветительных реформах. Южноруссы этой перемене духовной атмосферы остались более чуждыми и, при всех их церковных добродетелях, явили пример отсталости и негибкости. Жертвой этого духовно- культурного перелома и явился митрополит Арсений Мацеевич.[6]
[pic]
Священномученик АРСЕНИЙ (Мацеевич; 1697 – 1722 г.г.), Митрополит Ростовский
При имп. Елисавете оно увеличилось открытием епархий Московской и
Петербургской и через выделение из бывшей патриаршей области нескольких
новых епархий, и к 1764 г. дошло до 29.[7]
Органы епархиального управления долгое время оставались прежние.
Коллегиальная форма, которая придана была Петром высшему церковному
управлению, в епархиальное управление была перенесена только с 1744 г,
когда вместо архиерейских приказов в епархиях приказано было учредить
консистории, существовавшие раньше только в южнорусских епархиях. С этого
же времени коллегиальные учреждения стали заводиться и в епархиальных
округах под именем духовных правлений.[8]
В 1723 г. Духовный приказ бывшей патриаршей епархии преобразован был в дикастерию; состав дикастерии определен был по новому коллегиальному порядку из определенного числа присутствующих членов с равным правом голоса и из канцелярий. По типу дикастерии стали преобразовываться духовные приказы и в епархиях. Указом св. Синода 1744 г. Московская дикастерия переименованна была в Московскую духовную консисторию с распространением такого названия на подобные учреждения и в епархиях.[9]
Благочестивая Елисавета Петровна опять отдала церковные вотчины в руки духовенства, но к концу своего царствования и она стала доходить до секуляризационных соображений. На одной конференции Синода и Сената в 1757 г. она определила положение вопроса о церковных вотчинах весьма выразительно, заметив, что духовные учреждения, "не имея власти употреблять свои доходы инако, как только на положенные штатом расходы, суетное себе делают затруднение управлением вотчин," и собиралась составить об них новые распоряжения, но не успела сделать этого до самой своей кончины.[10]
Елисаветенский Синод, пополняясь новыми лицами, почти исключительно
епископами, принял следующий вид. Лидером был в нем великоросс, архиеп.
Новгородский Димитрий (Сеченов). Затем: архиеп. Санкт-Петербургский
Вениамин (Григорович), псковский епископ, славившийся своим
проповедническим красноречием, Гедеон (Криновский), крутицкий архтепископ
Амвросий (Зертис-Каменский), Палладий Рязанский, Порфирий (Крайский)
Коломенский и архимандрит троице-сергиевский Лаврений.
По счастливой случайности, фигура Елисаветинского обер-прокурора в
Синоде кн. Я.П. Шаховского предстает перед нами в очень живых, даже
наглядных чертах, благодаря тому, что он оставил нам о себе свои мемуары.
Прежний генерал-прокурор фельдмаршал Трубецкой, стремясь присвоить себе,
право выдвижения кандидатов в обер-прокуроры Синода, поспешил представить и
получить назначение в обер-прокурора кн. Шаховского.
Шаховской сумел осветить положение императрице, и она намеренно
подчеркнула свою волю и приказала Шаховскому лично принимать от нее все
указы и словесные распоряжения по синодскому ведомству и делать ей доклады
по делам Синода без всякого посредства. Огромная роль обер-прокурора в
делах Синода, буквально ошеломила синодских архиерев, которые изначала не
понимали компетенции “ока государева” и за десять лет его отсутствия
забыли о нем. Шаховской стал все более расширять свой контроль на все
сферы синодского управления, не на государственный только интерес, но и на
все стороны церковного быта, как бы подражая в этой универсальности самому
Петру Великому. Он вызывал членов Синода придумывать какие-нибудь меры для
устранения и случайных, бросающихся в глаза, и вековых недостатков.
Такова, например, школьная малограмотность кандидатов на священные и
церковные должности, считая возможным, чтобы они “в самую тонкость изучили
по изданным книжкам катехизис и толкование евангельских заповедей”. Перед
престольными праздниками духовенство ходило по домам богачей, расположенным
в других приходах. В церкви толпа вела себя непристойно, разговаривая и
мешая другим. Все это критика не систематическая, и попытки поправить кое-
что извне, путем указов и приказов. Это метод механический,
бюрократический. Но что же делать иначе, если все формы соборности были
принципиально упразднены петровскими церковными реформами? Петр вместо
соборной жизни Церкви верил в методы своего просвещенного абсолютизма.
Шаховской к этим методам и прибегал, подражая Петру. Он откапывал указы
великого реформатора об издании книжиц для религиозного просвещения народа,
которые все еще не были изданы.
Особенно Шаховской изнемогал, когда дела задевали материальные интересы
членов Синода. Так было в большом вековом вопросе о церковных имуществах. В
1738 г. Коллегия Экономии была целиком взята в светские руки Сената. Это
было и обидой для иерархии, и делом бездоходным в смысле экономическом. В
атмосфере православно-патриотического царствования Елисаветы оживились
желания возвратить управление церковными имуществами опять в ведение Синода
с обещанием казне выплачивать решительно все доходы сверх штатных
потребностей церковного ведомства. Шаховской встал на точку зрения Синода.
И эта повторная реформа, как в дни Петра Великого, была осуществлена. Сенат
передал Синоду управление бывшими церковными имуществами. И для этого
создана была “Канцелярия Синодального Экономического Правления”. Шаховской
мечтал о преобразовании по существу, с поднятием доходности, хотел ввести
в дело разных специалистов-хозяйственников. Придумывал разные меры,
запросы, анкеты. Но Синод и подчиненные ему духовные власти явно
саботировали эти замыслы обер-прокурора. Убедившись, однако, в “злой воле”
синодалов, Шаховской решил дать им целое сражение. Он вынул из архива
неисполняемый указ Петра І о вычете из казенного жалования членов Синода
сумм, равных денежному содержанию их, получаемому ими от епархий и
монастырей. Шаховской заявлял, что игнорировать указ невозможно, ибо имп.
Елисавета объявила указы отца своими собственными. Вывод: получение полного
жалования. Шаховской обратился к Синоду с письменным предложением – не
брать жалования до высочайшего разъяснения. Иначе он вынужден будет
доложить императрице. Но характерна психология членов синода. Они все еще
не привыкли серьезно считаться с обер-прокурорской ролью. Они начали резко
спорить с Шаховским и затем просто подписали определение о выдаче себе
жалования. Шаховской опротестовал. Члены Синода “своими путями” обратились
к Высочайшей милости, жалуясь на Шаховского. Последнему пришлось
представить подробные выписки из указов Петра. Императрица признала
действия обер-прокурора законными и указы Петра действующими, но
предоставила Синоду право обращаться к ней с особыми ходатайствами об
отмене прежних указов. В данном случае ее резолюция была такова: “Обер
прокурору кн. Шаховскому синодальным членам жалование выдать и впредь
выдавать без задержания”. Победивший Синод (как бы игнорируя Высочайшую
волю) не считал, однако, нужным входить с указанным ходатайством, а
Шаховской всячески донимал Синод. Он не позволял архиереям получать
сверхсменные прибавки из экономических доходов. И Шаховской в записках
хвалится, что таковых доходов ему удалось сэкономить для казны “более ста
тысяч рублей” Члены Синода могли отплатить обер-прокурору той же монетой.
Ведь по странному непониманию роли ни со стороны светской, ни со стороны
духовной власти он свое жалование получал не от казны а из сумм того же
Синода. Члены Синода вдруг заявили, что они не имеют точного указа о
производстве обер-прокурорского жалования из сумм духовного ведомства и
потому не обязаны подписывать соответствующее назначение. Шаховской кинулся
к государыне, но Елисавета целых шесть месяцев не отвечала на письменное
доношение Шаховского. “Одно слово не инако заключал я, - признается
Шаховской в своих мемуарах, - что-то происходит по коварным препонам моих
ненавистников, и я... довольно видел опытов, что первый тогда фаворит, граф
А.Г. Разумовский, Св. Синода членам особливо благосклонен был и
неотрицательно по их домогательствам и прошениям всевозможные у Ее
Величества предстательства и заступления употреблял”. Пришлось Шаховскому
поклониться тому же Разумовскому. Прошлое еще два месяца, и получилось
Высочайшая резолюция о беспрепятственной выдаче ему жалования.
Но Шаховской не слагал оружия и, раздосадованный, решил помучить членов
Синода придиркой в одном щекотливом деле, которое могло бы пройти, как дело
секретное, без шума. Один хорошо известный членам Синода архимандрит был,
застигнут in flagrante и озлобленными на него крестьянами привезен узником
в Синод вместе и с самой грешницей.
Виновный архимандрит в закрытом заседании Синода, но и в присутствии
Шаховского, чистосердечно сознался в своем грехопадении, но у членов Синода
не хватило мужества и мудрости покончить дело показательно строгим
приговором. Резолюцию отложили и начали заминать дело. Одни из членов
Синода смиренно явился к Шаховскому на дом уговаривать его замять дело. Но
Шаховской возражал, ссылаясь на широкую огласку. Тогда члены Синода
подговорили виновного архимандрита отказаться от первоначального покаяния,
якобы вынужденного у него грозящим ему террором крестьянского озлобления.
Он написал просьбу обер-прокурору, чтобы в новом заседании Синода дать
дополнительные показания. И вот, к полной неожиданности Шаховского, в новом
закрытом заседании Синода архимандрит начал решительно отрицать свою
виновность. Но нервы его не выдержали – он пал в обморок. Члены Синода учли
это в благоприятную для себя сторону. А Шаховский упорствовал в своем
недоверии. Во всяком случае, члены Синода получили проволочку, которой
воспользовались, чтобы по-своему убедить императрицу, что здесь злостная и
опасная крестьянская клевета и что обер-прокурор своей формальной
строгостью наносит огромный вред духовенству.
Больно было членам Синода. Уязвленные и взволнованные, они решились на
крайний прием. Они явились к Елисавете и со слезами умоляли ее избавить их
от невыносимого человека, терзающего их дерзкими, оскорбительными
предложениями. Просили уволить Шаховского или уволить их самих из Синода.
Им показалось, что они достигли цели, и генерал-прокурор Трубецкой уже
посоветовал Шаховскому не ходить на службу и ждать другого назначения. Но
Шаховской удачно рассчитывал на поверхностность впечатлений императрицы и
на ее переменчивость. Прикинувшись ничего не знающим, Шаховской на другой
же день явился в Синод и выдвинул самые неприятные для членов Синода дела
из серии «нерешенных», требуя их неотложного решения и угрожая донести в
случае проволочки. Синод сослался на неполный состав собравшихся членов и
отложил вопрос до будущего полного собрания. В приватных разговорах
синодалы уверенно острили, что обер-прокурор, вероятно, хорошо высыпался и
потому так смело вцепился в самые трудные дела.
