Собранные факты были не бесспорны и даже относились к другой организации
(нечаевской). Более того, есть основания полагать, что большая их часть
была специально инспирирована с вполне определенной целью устранения
политического соперника. Обвинение было построено по поводу ведения
анархистами раскольнической деятельности внутри Товарищества при помощи
законспирированной тайной организации. Однако, предъявляемые документы
этого доказать не могли и главенствовали исключительно эмоции. Особенно
марксистов возмущал тот факт, что по деятельности бакунистов судили о
тактике и стратегии всего Интернационала.
Бакунина также обвинили в преступной связи с русским авантюристом
Нечаевым, хотя ранее Бакунин уже признал, что слишком доверился
"представителю российской революционной организации". Бакунину приписали
авторство "Катехизиса революционера", к которому он имел, по-видимому, лишь
косвенное отношение. Председатель Комиссии Куно на конгрессе заявил, что у
них в действительности нет ни одного материального доказательства,
подтверждающего приписываемые обвиняемым инкриминируемые факты, но Комиссия
"по отношению к этим гражданам имеет моральную уверенность в их виновности
и поэтому, не имея возможности представить конгрессу определенных
доказательств, Комиссия просит Конгресс довериться ее заключению". Таким
образом Интернационал был очищен от "анархистского духа".
Но победа оказалась Пирровой победой. Уже на самом конгрессе даже со стороны сторонников Маркса высказывалось недовольство его диктаторскими замашками. Чувствуя это, Маркс с целью сохранения своего руководства решил перенести Генеральный Совет Интернационала в Нью-Йорк.
"Итак, раскол в Интернационале был провозглашен" - писали Маркс и
Энгельс, Гаагский конгресс, таким образом, разделил интернационалистов на
два полюса: сторонников и противников Бакунина, а значит, и по отношению к
основным методам политической деятельности.
Идейное и организационное размежевание предопределило судьбу
Международного Товарищества Рабочих, Генеральный Совет которого вынужден
был распустить самого себя в Филадельфии. "Это произошло 15-го июля 1876
года через 2 недели после смерти Бакунина".
Много ярких и страстных страниц посвятил Бакунин всесторонней критике
государства и его разрушительного влияния на людей – как управляемых, так и
управляющих. «Государство – это самое вопиющее, самое циничное и самое
полное отрицание человечности, – писал русский анархист. – Оно разрывает
всеобщую солидарность людей на земле и объединяет только часть их с целью
уничтожения, завоевания и порабощения всех остальных». Бакунин считал, что
произвол, чинимый над человеком и обществом, государство напыщенно именует
«законом».
Государство, по Бакунину, является не чем иным, как «официальной и
правильно установленной опекой меньшинства компетентных людей ... чтобы
надзирать за поведением и управлять поведением этого большого неисправимого
и ужасного ребенка – народа». Поскольку всякая власть стремится себя
увековечить, «ребенок» никогда не достигнет совершеннолетия, пока над ним
господствует упомянутая опека. «Итак, там, где начинается государство,
кончается индивидуальная свобода, и наоборот. Мне возразят, что
государство, представитель общественного блага, или всеобщего интереса,
отнимает у каждого часть его свободы только с тем, чтобы обеспечить ему всё
остальное. Но остальное – это, если хотите, безопасность, но никак не
свобода. Свобода неделима: нельзя отсечь ее часть, не убив целиком. Малая
часть, которую вы отсекаете, – это сама сущность моей свободы, это всё...
Такова уж логика всякой власти, что она в одно и то же время неотразимым
образом портит того, кто ее держит в руках, и губит того, кто ей подчинен».
Осуждая патриотизм как государственно-националистическую идеологию рабства и ненависти, Бакунин подвергает подробной критике и представительную демократию, опирающуюся, по его мнению, на манипулирование управляемыми массами. Проблемы государства и социальной революции Бакунин анализирует в связи с национальными особенностями различных европейских народов, с их историей и культурой. Если бисмарковская Германия представляется Бакунину воплощением духа государственничества, централизма, милитаризма и бюрократии, то романские и славянские народы мыслитель рассматривает как среду, стихийно порождающую анархистов. Надо признать, что именно в славянских странах и в Южной Европе анархическое движение получило наибольший размах в 1860–1870-е гг. и позднее.
В своих произведениях Бакунин последовательно критикует государственный социализм (прежде всего марксизм). Не веря во временный характер предлагавшейся Марксом «диктатуры пролетариата» (поскольку всякая диктатура стремится себя увековечить), отрицая марксистскую идею правления «научных социалистов» и возможность введения социализма через тотальное огосударствление общественной жизни и производства, Бакунин доказывал: поскольку эксплуатация и власть неразрывно связаны друг с другом, уничтожение первой при сохранении второй неизбежно приведет к появлению нового класса – «красной бюрократии», идущей на смену старым привилегированным классам.
Бакунин призывал к социальной революции, разрушающей классово-
государственные институты общества и заменяющей их безгосударственно-
социалистической федерацией общин, коммун, трудовых коллективов. Главной
силой, способной совершить революцию, Бакунин считал в Европе пролетариат
(«чернорабочий люд»), а в России – крестьянство.
Таким образом, Бакунин радикализировал прудоновский анархизм, развил его
и популяризировал в рабочем движении. Итогом деятельности Бакунина явилось
широкое распространение анархизма – прежде всего в Испании, Италии,
Швейцарии, России, Бельгии, Голландии, во Франции. Наиболее заметным
проявлением этого процесса стали возникновение анархистского крыла в
Международном товариществе рабочих (Первом Интернационале) и Парижская
Коммуна.
Промарксистский Генеральный совет Интернационала вел борьбу с Бакуниным
довольно постыдными методами; в ход было пущено всё: закулисные аппаратные
интриги; организация фиктивных секций, создавших мнимое марксистское
большинство на Лондонской конференции 1871 г. и на Гаагском конгрессе 1872
г.; бездоказательные обвинения, клевета. Однако достигнутая подобными
средствами победа Маркса оказалась Пирровой – после «исключения» Бакунина
из Интернационала «весь Интернационал восстал против недостойной комедии
Гаагского съезда, так грубо подтасованного Главным советом». Почти все
секции Интернационала: бельгийские, французские, английские, испанские,
итальянские, голландские, швейцарские и американские – отвергли решения,
принятые в Гааге, и отказались подчиниться Генеральному совету,
поддержавшему Маркса. Большинство этих секций, соединившись, образовали
новый, анархический Интернационал, просуществовавший до 1879 г. Попытка
Маркса превратить Международное товарищество рабочих в централизованную
партию, исповедующую одну – «научно-социалистическую» – доктрину, полностью
провалилась.
Поддержавшие Бакунина секции Интернационала, объединявшие десятки тысяч
рабочих по всей Европе, дали толчок мощному развитию анархического движения
в 1870-е гг. В некоторых странах, где был высок уровень социальной
напряженности и отсутствовали реальные гражданские свободы (в Испании, в
Италии), это движение вылилось в ряд восстаний; в других (в Швейцарии, в
Бельгии) сложились открыто действующие рабочие союзы анархической
направленности. Роль идейного центра этого движения играла Юрская федерация
(в Швейцарии).
Наиболее грандиозным выступлением народных масс, в котором анархисты сыграли видную роль, конечно, стала Парижская коммуна (март–май 1871 г.).
Анархисты (прудонисты) составляли значительную часть Совета коммуны.
Важнейшим мероприятием Коммуны в социально-экономической сфере,
осуществленным по инициативе прудонистов, был принятый 16 апреля 1871 г.
декрет о передаче бездействующих предприятий, брошенных бежавшими из Парижа
предпринимателями, в руки рабочих производственных ассоциаций. Этой и
другими подобными мерами прудонисты стремились подготовить создание мощного
сектора коллективизированных самоуправляющихся предприятий, альтернативных
и частнокапиталистическим, и государственным. Декларация «К французскому
народу», принятая Парижской коммуной 19 апреля, провозглашала вполне
анархические идеи: федерализм, децентрализацию, самоуправление и автономию
коммун – в качестве принципов устройства будущей социалистической Франции.
Сама Коммуна, по признанию Карла Маркса, уже не была «вполне государством»:
ликвидация чиновничьей иерархии, регулярной армии, самоуправление снизу
доверху, опирающееся на принцип делегирования, – всё это куда больше
походило на прудоновские и бакунинские модели общества, нежели на
марксистскую «диктатуру пролетариата». Известно, что, учтя опыт Коммуны,
Маркс, по образному выражению Ф.Меринга, снял перед ней шляпу и в работе
«Гражданская война во Франции» несколько пересмотрел свою доктрину в
прудоновском духе.
Однако полуанархический социально-революционный эксперимент, как известно, длился недолго – 72 дня. Памятником «штурмующим небо» коммунарам осталась песня – «Интернационал», созданная участником тогдашних событий, анархистом Эженом Потье.
История нашей страны наглядно показала утопичность взглядов марксистов на построение социального будущего путем усовершенствования пролетарского государства, также как и справедливость критики Бакуниным некоторых черт коммунистической организации. Сегодня мы на историческом опыте можем подтвердить, что государство в любой его ипостаси, как институт власти, несомненно, является насилием над личностью, а, с другой стороны, может существовать само по себе и для себя, независимо от демократических преобразований в обществе.
Существование же казарменного социализма, который вывев страну на ведущее место в мире, превратил человека труда в безмолвный винтик прогресса, однозначно не может оправдать потерю личной свободы. "Это - не свободное общество и не действительно живое объединение свободных людей, невыносимое принуждение насилием, сплоченное стадо животных, преследующих исключительно материальные цели и ничего не знающих о духовной стороне жизни и доставляемых ею высоких наслаждений".
Анархо-коммунизм П.А. Кропоткина
В отечественной историографии советского периода существовало устойчивое
мнение, что начиная "примерно с 90-х годов Кропоткин отходит от активного
участия в революционном движении, которое пошло совсем не по тому пути, как
это представлялось идеологу анархизма". С.Н. Канев, например, считал, что
Петр Алексеевич с первых дней эмиграции, включившись в западноевропейское
анархистское движение, "не заметил наступления новой эпохи в международном
рабочем движении", а также "не понял и не принял перемены в освободительном
движении в России, связанные с деятельностью "Земли и воли" и "Народной
воли" и в этом была причина его самоизоляции.
Однако исторические факты неумолимо утверждают обратное: до последних дней своей жизни Кропоткин оставался не только верен своей анархистской концепции, но являлся духовным вождем (если можно применить это слово к антиавторитаристам) российского анархистского движения и по мере физических сил включался в сложные идейные дискуссии.
Возвращение в революционную Россию после длительной эмиграции было продиктовано не столько ностальгическими нотками, сколько желанием активно включиться в российскую общественную жизнь, личным примером подвигнуть революционные массы на достижение высот свободного общества. Отрицание государства и его власти и насилия над личностью, природное право человека на свободу - эти идеи находили свое отражение и в русском сектантстве, и в теориях славянофильства. Протест против бесправия в обществе характерен и для первой волны отечественного революционно-освободительного движения первой половины XIX века.
