Обеспечение представительства. Если выборы в полной мере соответствуют принципам честности и состязательности, они, по сути дела, становятся тем каналом, по которому общество транслирует свои требования к системе государственного управления. Если в данной политической системе не практикуется отзыва депутатов, у электората нет иных способов заставить политиков выполнить свой «наказ», кроме как не проголосовать за них на следующих выборах.
Влияние на политику. В общем плане всегда можно сказать, что фактор выборов делает правительство более осторожным и вынуждает его воздерживаться от каких бы то ни было радикальных и непопулярных мер, но о прямом влиянии выборов на политику можно говорить лишь в исключительных случаях, например, когда в избирательной кампании все вращается вокруг какой-то одной проблемы. Часто утверждают, что предлагаемые в разных предвыборных программах варианты политики весьма мало чем отличаются друг от друга, поэтому и результаты выборов мало о чем говорят. Существует также мнение, что правительство в любом случае будет формировать свою политику не по результатам выборов, а исходя главным образом из практических соображений, например состояния экономики.
Политическое просвещение общества. В ходе предвыборной кампании на избирателей обрушиваются потоки информации о партиях, кандидатах, возможных направлениях дальнейшей политики, положении дел у существующего правительства, данной политической системе и так далее. Нужно лишь сказать, что политическому образованию общества это содействует лишь тогда, когда с его стороны есть интерес к тому, что говорится и как говорится: для апатичного и отчужденного от политики общества все это может оказаться пустым звуком. Нельзя упускать из виду и того, что поскольку кандидаты и партии больше стремятся убедить избирателя, нежели «просветить» его, от них вполне можно ожидать и неполной, либо даже искаженной, информации.
Легитимация системы. Одна из причин того, что даже авторитарные режимы проводят выборы, — и это подчас при полнейшей их несостязательности, — как раз и заключается в том, что избирательный процесс всегда придает режиму легитимность в глазах общества. Практически это происходит потому, что, как ни смотри, у избирательной кампании есть свой церемониал и ритуал, это всегда дело государственной важности. Но главное, может быть, заключается в том, что участие граждан в политическом процессе, хотя бы в такой скромной форме, как голосование, так или иначе означает их согласие с данной политической системой.
Усиление элит. Однако выборы могут быть и тем средством, которое позволяет элитам манипулировать массами и контролировать их. Это заставляет вспомнить Прудона, который высказывался так: «Всеобщее избирательное право — это контрреволюция». Речь идет о том, что с выборами политические противоречия, всегда
существующие в обществе, подчас смягчаются и вообще облекаются в совершенно конституционные формы: в результате правительства меняются — режим остается. Выборы в этом отношении представляют собой тем более надежный инструмент в руках элит, что, помимо прочего, создают впечатление контроля общества над властями.
2.2 Избирательные системы
Избирательная система представляет собой набор правил, которые регулируют проведение выборов. Эти правила широко различаются от страны к стране, впрочем, и внутри отдельных стран вокруг них, бывает, идут самые ожесточенные споры. В целом избирательные системы различаются по следующим признакам:
• избирателям предоставляется делать выбор либо между кандидатами, либо между партиями;
• избиратели могут голосовать либо за одного из кандидатов, либо за нескольких, но в этом последнем случае располагать их в порядке предпочтения;
• электорат может быть либо поделен, либо не поделен на избирательные округа;
• в одном избирательном округе может выбираться либо один кандидат, либо несколько кандидатов;
• процент голосов, необходимых для избрания, может варьироваться от так называемого «простого» большинства» (наибольшего числа голосов, поданных за любого из кандидатов) до «абсолютного» большинства или до какого-либо иного принятого в данной системе показателя.
Далее, для целей самого общего анализа избирательные системы можно поделить на две большие категории в зависимости от того, как полученные голоса «пересчитываются» в места того или иного органа власти. Здесь, с одной стороны, мы видим мажоритарные системы, в которых победившие партии получают в процентном отношении больше мест, чем за них было подано голосов на выборах. Это увеличивает шансы отдельной партии сформировать парламентское большинство и править, по существу, самостоятельно. Такая ситуация характерна для Великобритании, где основательно утвердилась идея однопартийного правительства, и это при том, что начиная с 1935 г. ни одна партия никогда не получала большинства голосов на выборах. С другой стороны, существуют пропорциональные системы, гарантирующие равное или примерно равное соотношение между голосами, отданными за партию на выборах, и получаемыми ею местами. В системах строго пропорционального представительства партия, получившая 45% голосов, получит ровно 45% мест, поэтому при такой системе невелика вероятность образования однопартийного правительства: там, где она принята, обычно действует многопартийная система и формируются коалиционные правительства. Детали мажоритарных и пропорциональных избирательных систем даны во врезках «Обратим внимание на...» к настоящему разделу.
Есть страны, где не возникает особых споров по поводу существующей избирательной системы, но есть и такие, где она является предметом острейших политических дебатов, связанных с проблемами политического и конституционного значения. Это, в частности, относится к Франции, где избирательная система изменяется, кажется, столь часто, что любое ее описание грозит, так сказать, оказаться устаревшим, еще не будучи законченным. Во время парламентских выборов 1985 г. например, был отменен принцип второго тура и введена система региональных списков, но в 1993 г. страна вновь вернулась к прежней системе. В Великобритании, где всеобщие выборы по традиции проходят по мажоритарной системе, для выборов в автономные органы Шотландии, Уэльса и Северной Ирландии, а также в Совет Большого Лондона и Европейский парламент с 1999 г. были введены более пропорциональные системы. Самое интересное во всем этом то, что в тех реформа избирательных систем, которые идут в разных странах мира, невозможно уловить никакой закономерности. Так, в 1994 г., когда Новая Зеландия вместо мажоритарной системы ввела пропорциональное представительство, Италия пошла в противоположном направлении и заменила систему партийных списков менее пропорциональной системой.
Вообще об избирательных системах много говорят еще и потому, что от них напрямую зависят политические судьбы партий — во всяком случае их перспективы прихода к власти или, по крайней мере, участия в ней. Нет ничего странного поэтому в том, что отношение партии к избирательной системе подчас напрямую зависит от того, находится ли она у власти или в оппозиции. Так, крутые политические виражи французского президента Миттерана в 1980—1990-х годах главным образом и были продиктованы стремлением увеличить представительство социалистов в Национальном собрании. То же самое можно сказать и о британской лейбористской партии в 1980-х годах, когда ее интерес к реформе избирательной системы то возрастал, то снижался в зависимости от шансов партии победить по принципам мажоритарной системы. То, что лейбористы поддержали идею введения системы пропорционального представительства для выборов в автономные органы, а в 1997 г. были решительно настроены в пользу референдума об избирательной реформе для Палаты общин, можно отчасти считать следствием тех 18 лет, что партия провела в оппозиции. Примечательно, что стоило лейбористам одержать внушительные победы на выборах 1997 и 2001 годов, как их интерес к реформе системы выборов в парламент заметно снизился, а обещанный референдум так и не состоялся. Но переменчивость этих настроений в партии, возможно, связана не только с конъюнктурными соображениями. Дело в конце концов объясняется одним — «наилучшей избирательной системы» попросту не существует.
Полемика вокруг избирательных систем, в сущности, сводится к вопросу о том, на каких принципах должно быть основано «хорошее» правительство. Скажем, что важнее для правительства — быть представительным или эффективно управлять? Что лучше — искать компромиссы и консенсус или следовать принципам и своим идеологическим ориентациям ? На все эти вопросы однозначного ответа нет и быть не может. Наконец, поскольку выборы выполняют несколько функций, судить о них приходится по нескольким критериям, но здесь вполне может выясниться, что сами эти критерии, как нередко бывает, противоречат друг другу. Возможны, следовательно, лишь качественные оценки — с учетом баланса сильных и слабых сторон конкретной избирательной системы и ее достоинств относительно других систем. Итак, критерии оценки избирательных систем можно разделить на две категории — связанные с качеством представительства и эффективностью управления.
Мажоритарные системы обнаруживают свои слабые стороны, если во главу угла поставить критерий представительства. Суть заключается в том, что эти системы всегда, где в большей, где в меньшей степени, искажают позиции электората: партии, при ней всегда получают больше мест, чем они «заработали» на выборах. Во всем этом всегда присутствует «несправедливость» по отношению к малым партиям и партиям с географически рассредоточенным электоратом, — и «чрезмерная справедливость» к партиям большим и партиям с консолидированным электоратом. Примеры: в 2001 г. британская лейбористская партия получила 63% мест в парламенте при 41% набранных на выборах голосов, консервативная партия — 25 мест при 31% голосов, а либеральные демократы — лишь 8% мест при 18% голосов. С точки зрения политического представительства все это, разумеется, представляет собой острейшую проблему, тем более что обиженные «третьи» партии часто являются партиями центристского, а отнюдь, скажем, не экстремистского толка.
Можно утверждать, что всякая мажоритарная система порождает следующий политический феномен — двухпартийную систему и однопартийное правительство, что на самом деле никак не отражает действительных предпочтений электората. Но во всем этом есть и куда более серьезные проблемы. Такие, например, факты, что партии могут придти к власти, не имея и двух пятых голосов избирателей (в Великобритании, например, в октябре 1974 г. лейбористы получили большинство в Палате общин с показателем 39,2% голосов) есть, как ни смотри, весьма и весьма серьезное испытание для легитимности данной политической системы в целом. Кроме того, при этом возникают ситуации, в которых сильно «идеологизированные» партии могут вполне продолжительное время оставаться у власти, в общем-то не беспокоясь относительно своих электоральных позиций. Британские консерваторы, скажем, смогли реализовать обширнейшую программу рыночных реформ в 1980—1990-х годах, хотя на выборах они никогда не получали больше 43% голосов. Когда по факту получается, что большинство избирателей находится в оппозиции к правящей партии, весьма сложно доказать, что она имеет политический мандат вообще на что-либо.
В свете этих фактов может показаться, что пропорциональные избирательные системы полнее обеспечивают представительство. Для начала, однако, скажем, что не следует отождествлять принцип пропорциональности со справедливостью выборов. У систем пропорционального представительства тоже есть свои критики, и критикуются эти системы за то, что они склонны порождать коалиционные правительства. Хотя в отличие от однопартийных, коалиционные правительства опираются, как минимум, на 50%-ную поддержку избирателей, их политическая линия всегда определяется после выборов, и поэтому невозможно утверждать, что ее, эту линию, одобрило вообще какое-либо число избирателей. К тому же, и в этом случае реальное влияние партии внутри коалиции может не соответствовать числу полученных ею голосов: классический пример — ситуации, когда небольшие центристские партии (например, Свободные демократы в Германии), диктуют свои условия более крупным партиям (например, ХДС или СДПГ в той же Германии), угрожая примкнуть к другой партии в коалиции. Словом, получается, что «хвост машет собакой».
