много работников, и я не в состоянии принять всех желающих" Уже в 1924 г объем научной продукции павловского коллектива достиг уровня 1913 г
Вместе с тем Ленин задался целью сделать Павлова лояльным советской власти и возложил эту миссию на Бухарина. Задача была не из легких.
25 сентября 1923 г Павлов читал вступительную лекцию студентам второго курса Военно-медицинской академии. Незадолго до этого он посетил Париж,Нью-Йорк, Чикаго, Баттл-Крик, Эдинбург, нигде не допуская ни единого нелояльного высказывания в адрес Советской России и большевиков, хотя его провоцировали на это. А приехав домой, заявил студентам, что "не нашел следов мировой революции". Напротив, в Европе под влиянием нашей революции зародился фашизм.
Свою лекцию Павлов построил на критическом анализе двух брошюр Бухарина (одна из них имела соавтора — Е.А Преображенского): "Азбука коммунизма" и "Пролетарская революция и культура" Здесь уместно заметить, что Павлов, конечно же, не знал о ленинском поручении Бухарину и невольно поставил его в труднейшее положение
На следующий день стенограмму лекции изучали ответственные товарищи в Кремле и Смольном. Первым (27 сентября) проявил себя Троцкий, приславший Ивану Петровичу письмо, в котором просил разъяснить различия между учениями Павлова и Фрейда. В начале 1924 г последовала реакция официальной прессы: появились статьи Зиновьева и
Бухарина, в отличие от письма Троцкого, — ругательные.
Статья Бухарина, опубликованная в журнале "Красная новь" и перепечатанная в "Нашей искре" (журнале Военно-медицинской академии), вызвала гнев Ивана Петровича, которого возмутили бухаринские "литературные" приемы — передергивание, купюры и пр. Теперь Павлов еще яростнее нападал на политическое руководство страны, клеймил революционные идеи и средства достижения большевиками своих целей Так, 20 апреля 1924 г. он читал лекцию в здании бывшей Городской думы на тему: "Несколько применений новой физиологии мозга к жизни" В лекции прямо говорилось о несовместимости инстинкта свободы, с которым рождается каждый человек, и окружающей его действительности в условиях диктатуры пролетариата.
Процитировав Ленина, утверждавшего, что "диктатура пролетариата обеспечит себе победу путем террора и насилия ", Павлов
заявил, что насилие — это палка о двух концах. Подавляя врожденный инстинкт свободы, "террор, да еще в сопровождении голода <.. > прививает населению условный рефлекс рабской покорности". В результате такой "бесспорно скверной воспитательной практики" нация будет забита, рабски принижена. Ее будут составлять не свободные люди, а жалкие рабы. Но нужно знать, говорил Иван Петрович, и о другом конце этой палки: "Инстинкт свободы живуч <...> до конца его не вытравить никакими террорами ". Он будет жить даже в рабских душах и возродится в самый неподходящий для насильников исторический момент.
Вместе с тем преследование частной собственности, попрание традиций, верований и других святынь гражданина прежде великой России вызывает в головах многих людей "сшибки" процессов возбуждения и торможения, чем "приводится в полное расстройство вся нервная система населения, это почва для сплошных неврозов". В таком состоянии, продолжал свою мысль Павлов, в деятельности мозга возникает парадоксальная фаза, для которой характерно прекращение ответов на сильные стимулы (действительность) при сохранении и даже усилении реакций на слабые раздражители (слова). Поэтому к седьмому году революции у многих людей утратилась восприимчивость к действительности и обострилась восприимчивость к словам: "Их условные рефлексы координированы не с действительностью, а со словами. Слова для них значат больше, чем факты. " В подтверждение своих выводов Иван Петрович приводил пример поведения тяжелого невропата — пациента клиники нервных болезнен. На включение красной лампочки он совсем не реагировал, а слово "красный" вызывало у него бурную реакцию.
Текст павловской лекции 1924 г не сохранился Я воспроизвел его по цитатам из упомянутой критической статьи Н А Гредескула, опубликован-
ной в журнале "Звезда".
"Насилие даже над наукой"
Иван Петрович продолжал шокировать партийное руководство и правительство страны (в первую очередь — Ленинграда) своими речами, поступками и письмами в Совнарком
"Вы в Вашей работе, — писал Павлов Бухарину в 1931 г, — слишком упрощаете человека и рассчитываете его сделать истинно общественным, запирая его, например, на всяческих и бесконечных собраниях для выслушивания выслушивания одних и тех же поучений < > Революция для меня это действительно что-то ужасное по жестокости и насилию, насилию даже над над наукой; ведь один
ваш диалектический материализм по его теперешней жизненной постановке ни на волос не отличается от теологии и космогонии инквизиции" [Ц]. В другом письме утверждал "А введенный вустав Академии [наук] параграф, что вся научная работа Академии должна вестись на платформе учения о диалектическом материализме Маркса и Энгельса, разве это не величайшее насилие даже над научной мыслью Чем это отстает от средневековой инквизиции и т.д., и т.д., и т.д. ?"
Отказываясь выполнять рекомендации управления делами Академии наук по укреплению трудовой дисциплины, Иван Петрович заявил "Научная лаборатория — не фабрика, а я не надсмотрщик... нельзя третировать умственный труд вполне по шаблону физического" Так же резко он отверг требования аппарата Академии наук составлять многолетние детальные планы научной работы
Иван Петрович болезненно реагировал на отмену в начале 20-х годов докторских диссертаций, не считал правильной организацию в стране в течение 1929—1930 гг. более 30 медицинских институтов, считая, что для них нет ни кадров, ни материальной базы, и протестовал против существования вузовских кафедр, на которых не ведется научная работа. "В конце концов должна восторжествовать здравая мысль, — писал он в Академию наук, — что в высших учебных заведениях необходимы не только преподаватели, но и научные деятели с исследовательскими лабораториями. Иначе наши высшие учебные заведения превратятся в гимназии, и мы, не в пример всему культурному миру, будем лишены высших учебных заведений"
Протесты Павлова вызывали досаду и озабоченность правительства, особенно на рубеже 20—30-х годов, когда он выступил против планов такой реорганизации Академии наук, которая должна была усилить влияние партии.
6 октября 1928 г он писал в Совнарком
"Я считаю своим долгом обратить ваше внимание на важную черту приближающихся выборов в Академию наук. Впервые в истории нашей Академии, насколько мне известно, государство перед выборами заявляет о желательности избрания тех или иных кандидатов. Все органы государства (пресса, руководство высших учебных заведений и общественных организаций) воинственно настаивают на исполнении его желаний. Мне кажется, что это оскорбляет достоинство Академии и ляжет тяжелым грузом на совесть академиков. Было бы справедливее, если бы государство прямо назначало в Академию лучших, с его точки зрения, людей. А как действует на людей его нынешний образ действий? I
Я приведу в пример событие, происшедшее три или четыре года назад. Тогдашний председатель Горисполкома Зиновьев подверг работников образования следующей процедуре: "Выдвинута резолюция. Кто против Молчание. Резолюция принята единогласно ".
В те дни я встретил одного моего товарища-профессора и поделился с ним своим возмущением по этому поводу. Я должен добавить, что этот мой товарищ имел репутацию человека исключительной чести. Ответ его был следующим: "А чего вы хотите Разве вы не знаете, что сейчас любое возражение это самоубийство Нельзя не признать, что наша текущая ситуация возлагает на нас огромную ответственность "
Непременный секретарь Академии наук С.Ф Ольденбург считал, что во имя спасения Академии нужно покориться требованиям властей Во время одного особенно жаркого спора В И Вернадский выступил за то, чтобы принять настойчивые указания компартии и голосовать за баллотирующихся кандидатов не персонально, а по спискам Павлов взорвался "То, что вы предлагаете, — это лакейство!" Попытки успокоить его не увенчались успехом "Павлов почти кричал, что мы должны заявить о себе большевикам, что нечего их бояться, что не нужно никаких предварительных переговоров, что каждый может и должен действовать самостоятельно и т.д. Сергей (Ольденбург) решительно заявил, что ему, Ивану Павлову, позволено говорить все, что угодно, его не тронут, поскольку он находится в привилегированном положении, поскольку, как всем известно и как утверждают сами большевики, он идейный лидер их партии. Павлов снова вскипел. Это было ужасно!"
После этого инцидента Иван Петрович до конца своей жизни не посетил ни одного общего собрания Академии наук, считая поведение своих академических коллег в 1928—1929 гг штрейкбрехерством и капитуляцией перед грубой силой
На горькие раздумья об одиночестве Ивана Петровича в научной среде наводит ответ президента Академии наук СССР А П Карпинского Пред
седателю Совнаркома В М Молотову, который переслал ему один из павловских протестов против репрессий в Ленинграде после убийства Кирова и требовал дать оценку этому письму.
"Я высоко ценю научные заслуги моего коллеги, — отвечал Карпинский Молотову, —уважаю его независимый характер и способность создавать как для работы его Института, так и для его личной исключительно благоприятные условия; я всегда сожалел,
что он не принимает участия в общей академической жизни. Письмо акад. И.П.Павлова меня глубоко огорчило не потому, что будучи таким же плохим политиком, как я, если не хуже, он возражает против мероприятий Правительства... Я неоднократно хотел просить у Вас свидания, чтобы побеседовать с Вами как о делах Академии, так и по ряду общих вопросов жизни нашей страны, ибо, мне думается, почему не выслушать иногда мнение хотя и недостаточно компетентного, но исключительно и искренно благожелательного лица. Вот этой благожелательности я не нахожу в письме моего коллеги И.П.Павлова, отделяющего себя и свою родину от нашей общей страны и нашего общего дела, и это именно то, что меня глубоко опечалило ".
"Факт повального арестования"
Иван Петрович постоянно обращался в Совнарком с требованиями освободить из-под ареста знакомых ему людей (от академика Д.Н.Прянишникова до уборщицы институтского вивария А.И.Бархатовой), прекратить репрессии и террор в стране, а также гонения на церковь.
"Привязанный к своей Родине, — писал он в Совнарком 20 августа 1930 г., — считаю моим долгом обратить внимание Правительства на следующее. Беспрерывные и бесчисленные аресты делают нашу жизнь совершенно исключительной. Я не знаю цели их (есть ли это безмерно усердное искание врагов режима или метод устрашения, или еще что-нибудь), но не подлежит сомнению, что в подавляющем числе случаев для ареста нет ни малейшего основания, то есть виновности в действительности. А жизненные последствия факта повального арестовывания совершенно очевидны. Жизнь каждого делается вполне случайной, нисколько не рассчитываемой. А с этим неизбежно исчезает жизненная энергия, интерес к жизни. В видах ли это нормального государства? "
Не менее жестким предостережением воспринимается обращение в Совнарком 21 декабря 1934 г. Оно уже частично цитировалось в начале статьи. Здесь уместно продолжить:
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13
