осуществляется с целью использования его в необходимых случаях .именно как
оружия. Однако эта цель наличествует, она вытекает из содержания вины
данного состава преступления. Если исходить из того, что законодатель не
подразумевает определенную цель в данном составе, то можно дойти до
абсурда. Можно, например, привлечь к уголовной ответственности лицо,
которое взяло огромный нож и идет с ним к соседу, для того чтобы помочь ему
забить какое-то животное на мясо. При субъективном вменении нельзя не
учитывать «наличие» подобного рода целей в уголовно-правовых нормах.
Во-вторых, цель может играть роль и разграничительного признака,
когда с ее помощью один состав преступления отграничивается от другого,
смежного состава преступления. Отметим, что цель, а также средства и
способы, которые ею определены, вместе с другими признаками помогают нам
отличать, например измену Родине, от воспрепятствования деятельности
конституционных органов власти, действия, дезорганизующие работу
исправительно-трудовых учреждений, от злостного неповиновения требованиям
администрации исправительно-трудового учреждения и др.[16]
В-третьих, достаточно часто наличие той или иной цели законодатель
расценивает как квалифицирующий признак. Анализ имеющихся составов
преступлений показывает, что в восьми из них именно цель выступает в
качестве квалифицирующего признака.
Кроме того, наличие той или иной цели при совершении преступления
может расцениваться как смягчающее или отягчающее ответственность
обстоятельство.
Облегчить проблему субъективного вменения с учетом и на основе цели
преступления возможно в том случае, когда установлено, к какому
социальному, временному или содержательному аспекту относится цель.[17]
Иначе говоря, цели могут быть различными. Их можно, точно так же как и
мотивы, классифицировать. Еще И. Кант различал технические, прагматические
и категорические цели.
С учетом социального свойства цели могут быть социально полезными,
вредными или нейтральными. По признаку определенности цели можно
подразделить на определенные (конкретные) и неопределенные (.неконкретные).
Возможность достижения помогает выделить достижимые (реализуемые) и
недостижимые (нереализуемые) цели. Учитывая вероятность осуществления
намеченных целей, можно указать на реальные и абстрактные цели. С позиций
временной характеристики достижения целей они могут быть ближайшими,
отдаленными и перспективными. Степень опосредования цели интеллектуальными
моментами позволяет выделить прямые и опосредованные цели. С точки зрения
завершенности цели можно определить как начальные, промежуточные и
конечные. Моральный, нравственный аспект служит критерием деления целей на
возвышенные, благородные и ничтожные, низменные.
Можно привести классификации целей и по другим основаниям.
Наиболее распространенной, но, к сожалению, не выделяемой в науке
уголовного права является классификация целей по направленности
определяемых ими действий: цели, в рамках достижения которых осуществляются
действия, направленные против интересов государства, собственности,
политических, трудовых прав и свобод граждан и т. д.
Процесс субъективного вменения будет тем полнее и объективнее, чем
больше число аспектов целей будет установлено правоприменителем через
приведенные классификации и благодаря им как в процессе юридической оценки
(квалификации) действий лица, совершившего общественно опасное деяние, так
и в процессе установления пределов уголовной ответственности и наказания за
это деяние. Разумеется, можно было бы детальнее рассмотреть влияние той или
иной разновидности цели на субъективное вменение и его пределы, однако
данная тема по своему объему могла бы послужить предметом отдельного
исследования.
4. Значение мотива и цели в преступлениях совершенных по неосторожности, с
самонадеянностью и по небрежности.
Значение мотива и цели преступления для субъективного вменения в
умышленных составах не вызывает сомнений у большинства ученых и практиков,
как и то, что в данной проблеме они не видят каких-то сложностей, полагая,
что здесь все ясно и понятно. Между тем в уголовно-правовой литературе этот
аспект значимости мотива и цели раскрыт недостаточно, не говоря уже о том,
насколько сложна и многогранна проблема субъективного вменения с учетом
мотива и цели.
Еще большая неопределенность теории и практики в установлении
значения мотива и цели для субъективного вменения существует в
преступлениях, совершенных по неосторожности. Это вызвано множеством
факторов. Прежде всего тем, что некоторые ученые вообще отрицают наличие
мотива и цели в преступлениях, совершаемых по неосторожности. А также тем,
что мотив и цель имеют другой механизм формирования, проявления в таких
преступлениях, и не всегда исследователям удается его вскрыть, а уж тем
более описать и объяснить.
Сторонники первой точки зрения исходят из того, что нет цели и
мотива в неосторожных преступлениях, а есть лишь, цель и мотив в поведении,
которое привело к неосторожным преступлениям.[18]
Я полагаю, что подобный подход не соответствует реальному положению
вещей, подлинно существующему психическому механизму при неосторожных
преступлениях, потому что даже при отрицании мотива и цели в неосторожных
преступлениях сторонники такого подхода признают, что данные преступления
являются волевыми. Воля же без мотива не существует, как не может она
существовать и проявлять себя без сознания. Только в этом случае можно
говорить о волевом действии; во всех остальных деяние — проявление
инстинкта, дающее основание для вывода: такое действие не должно быть
предметом уголовно-правовой оценки.
В уголовно-правовой литературе высказано мнение о том, что специфика
волевого содержания преступлений, совершаемых по неосторожности, состоит в
том, что они имеют собственные мотив и цель, которые не распространяются на
общественно опасные последствия, а заключены в актах, не совместимых с
обязанностями лица. И при совершении указанных преступлений общественно
опасные последствия являются не целью действий лица, а побочным, вторичным
результатом этих действий, последствием вторичного порядка[19]. Отчасти
этот подход соотносим с суждениями Я. М. Брайнина, который утверждал, что в
умышленных преступлениях есть мотивы к последствиям, а в неосторожных — к
действию и бездействию.[20]
Мне кажется, что подобная позиция не во всем удачно отражает
особенности формирования и проявления мотива и цели в неосторожных
преступлениях. Совершенно верно и справедливо, на мой взгляд, утверждение,
что неосторожные преступления имеют собственные мотивы и цели. Однако мысль
о том, что общественно опасные по следствия в неосторожных преступлениях
являются не целью действия, а побочным результатом, спорна.
Якушин В.А. предполагает, что механизм становления и проявления
мотива и цели в неосторожных преступлениях различается в соответствии с
видами неосторожной вины.[21]
В преступной самонадеянности цель и мотив связаны с деянием, и
последствия от него не непосредственны и прямолинейны, как часто бывает при
умысле, а опосредованы другими интеллектуальными моментами психики. Это
можно видеть на следующем примере. Водитель такси по чьей-то просьбе
существенно превышает скорость, нарушает иные правила дорожного движения и,
желая помочь гражданину успеть на поезд, сбивает человека, причиняя ему
тяжкие телесные повреждения. В данном случае действия целенаправлены и
мотивированы. Целенаправленность их определяется не только тем, что лицо
стремилось доставить пассажира к поезду (данная конечная цель находится за
пределами уголовного права), а прежде всего тем, что водитель поставил
перед собой промежуточную цель — своими действиями нарушить правила
дорожного движения — как непременное и необходимое условие, предпосылку
конечной цели. В рамках промежуточной цели лицом осознается возможный
результат, точнее многовариантность результатов указанной деятельности.
Несмотря на такое осознание, лицо не отказывается и не пресекает свою
деятельность. Это вызвано тем, что саму возможность достижения
многовариантных последствий лицо рассчитывает блокировать с помощью каких-
то обстоятельств (профессиональный опыт, хорошая реакция, надежность
транспортных средств и т. д.) и приложения волевых усилий по нейтрализации
опасных последствий (становится собраннее, внимательнее и т. д.).
Ставя промежуточной целью своих действий, нарушение правил дорожного
движения, водитель, следовательно, представляет себе возможные результаты
от реализации данной цели (последствия). Разумеется, что к этим образам,
моделям, хотя только и допускаемым в виде возможности, волевое отношение
иное, чем при умысле. Здесь лицо активно не желает достижения таких
вероятностно существующих и разветвленных целей — последствий; они не
подчиняют волю человека, не ориентируют ее на себя.
Специфичен при самонадеянности и мотив. Он прежде всего определяется
не потребностью оказать содействие опаздывающему, а другими побуждениями:
заработать больше денег; получить расположение личности, так необходимое
водителю, может быть, в будущем, и т. п. В смыслообразующую сторону данных
мотивов и процессов мотивации вклинивается личностный смысл, т. е. оценка
того, что такое деяние и последствия от него дают личности. И в подобных
случаях приоритет получают не социальные факторы (значимости) деяния и его
последствий, а побуждения, в основе которых лежит личностный смысл. Они и
определяют принцип: хотя и понимаю, что нарушаю право, но побуждение
сильнее этого, оно преодолевает социальный запрет.
Таким образом, при самонадеянности имеются мотивы и цели, но
особенностью их является то, что они многоаспектны, как бы разветвлены и
опосредованы легкомысленным расчетом, личностным смыслом совершаемого и
характером проявления воли: желаемы противоправные действия (а значит, и их
цели) и активно нежелаемы общественно опасные последствия — своего рода
абстрактные цели и нежелаемые цели, цели со знаком «минус».
Следует отметить, что легкомысленный расчет и личностный смысл
совершаемого даже при условии, что последний почти лишен низменного
характера, не исключают мотива и цели преступления при самонадеянности.
