По - видимому, и А.П. Керн, Н.В. Путята по-своему правы. Но, кажется, нельзя не отметить какую-то стереотипность в пушкинском поведении, стремление А.С. Пушкина к «романтической» или «байронической» маске.
Вместе с тем нельзя не отметить, что этот «бытовой» байронизм был, разумеется, хорошо рассчитанной игрой, был маской, которая позволяла декларировать ориентацию на определенный культурный код, более или менее понятный собеседнику.
Одной из возможных интерпретаций этой маски является «дендизм». Если педант пренебрегает светскими обычаями потому, что знает их слишком плохо, то денди - потому, что знает их слишком хорошо.
Дендизм в России ассоциировался, конечно, с английской аристократической бытовой культурой и, в частности и прежде всего, с репутацией Д.Г.Байрона и Дж. Бреммеля. По словам Ю.М. Лотмана, «если Байрон противопоставлял изнеженному свету энергию и героическую грубость романтика, то Бреммель - грубому мещанству «светской толпы» изнеженную утонченность индивидуалиста» Лотман М.Ю. Пушкин. Биография писателя.: Статьи и заметки. 1960-1990. «Евгений Онегин». Комментарий. - СПб.: Искусство, 2003. - сс.432-467..
В связи с эти напомню, что сам Байрон (во всяком случае, в начале 1820-х гг.) вовсе не склонен был отождествлять себя с денди. В «Разрозненных мыслях» Д.Г. Байрон говорит всего лишь о своем «мирном» сосуществовании с кружком денди, о «налете дендизма» Байрон Д.Г. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 3.- М.: Правда, 1981. - СС. 311-334., достаточным для того, чтобы поддерживать это сосуществование, и о краткости «юношеского» увлечения «дендизмом». Другое дело, что поведение Байрона могло восприниматься в России в контексте дендизма и обретать соответствующий статус.
Но помимо этого существует и другая точка зрения. Она заключается в том, что поведение А.С. Пушкина в обществе вообще вряд ли может быть определено как «дендистское». Дело в том, что такие детали одежды, как английский фрак и лорнет, и такие особенности поведения в свете, как апатия, замкнутость, мрачность и т.п., на самом деле мало что решают: все это, разумеется, легко доступно самым поверхностным подражателям.
Подлинный денди этим удовольствоваться не может. Если не Байрон, то уж во всяком случае Бреммель (с их поведением Лотман Ю.М. готов соотносить поведение А.С. Пушкина) был в центре внимания людей своего круга именно как законодатель светской моды. Но репутация А.С. Пушкина в высшем свете ничего подобного в себе не заключает: роль законодателя, в общем, Пушкину несвойственна.
Заглавного героя пушкинского романа в стихах У. Миллз Тодд III характеризует как человека, который строит жизнь свою по литературному образцу. Он - денди, холодный, насмешливый, деструктивно безнравственный. Хотя к такой роли его и подготовило воспитание, играет он ее с педантическим совершенством, которым обязан только себе самому, - ест только то, что следует, носит только то, что следует, появляется только там, где следует. Его жизнь в обществе подобна произведению искусства, имеющему цель в самом себе, она - объект созерцания.
Денди прославляет форму и, по знаменитому определению Бодлера, диктует ее. В этом он - мужская параллель хозяйке салона, какой становится Татьяна в последней главе. Но в то время как создание Татьяны, ее «текст» - салон - задает нравственный императив светского общества тем, кто посещает его, «текст» Евгения - он сам - объединяет членов общества в любовные треугольники, которые держатся на Овидиевой науке любви, на аристократической боязни показаться смешным и на том, что Евгений владеет, по меньшей мере, тридцатью условными масками» William Mills Todd III. Fiction and Society in the Age of Pushkin. Ideology, Institutions and Narrative. Cambridge: Harvard University Press, 1986, pp. 123-126..
Эта характеристика во многом справедлива, но не точна. Во-первых, Онегин именно «не диктует форму»: ведь он полностью, как подчеркивает исследователь, подчинен ей. Во-вторых, если все же Онегин - денди, то очень странный: это денди, который в свете пользуется репутацией педанта. Напомню хрестоматийно известные строчки:
Онегин был по мненью многих
(Судей решительных и строгих)
Ученый малый, но педант:
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре,
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм. Пушкин А.С. Евгений Онегин. - М.: Художественная литература, 1986. - с.188
Итак, Онегин, которого современный исследователь считает денди, в глазах того общества, которое его окружает в романе, является педантом. Здесь уместно напомнить ,что А.С. Пушкин нигде не называет своего героя денди. Быть одетым как денди еще не значит быть денди.
Может быть, единодушный приговор «судей решительных и строгих» характеризует не столько Онегина, сколько их самих, их забавную ограниченность и недогадливость? Так или иначе, высшее общество, представленное в первой главе романа в стихах, как бы дезориентировано в том, что касается Онегина: его дендизм никто не замечает, более того, его объявляют педантом, т.е. его поведение «прочитывают» с помощью прямо противоположного культурного кода. При этом сама «светскость» поведения Онегина может быть, очевидно, поставлена под сомнение: ведь «выставлять напоказ» в обществе «свою ученость», разумеется, не принято, точно так же, как и «с апломбом судить обо всем» Пушкин А.С. Евгений Онегин. - М.: Художественная литература, 1986. - с.192-196.
.
Можно сделать вывод о том, что высшее общество изображено в первой главе иронически, оно чересчур поспешно в своих приговорах. Но как воспринимает Онегина петербургское избранное общество в восьмой главе. В салоне Татьяны, где «разумный толк» был «без педантства»?
Если в первой главе решительные судьи не склонны трактовать поведение Онегина как розыгрыш, то здесь говорится о его склонности «морочить свет», т.е., очевидно, заставлять свет теряться в догадках о причинах его не совсем обычного поведения, игровой характер которого дополнительно подчеркивает список масок, в которые Онегин может облечься («мельмот, космополит, патриот, гарольд, квакер, ханжа…» Пушкин А.С. Евгений Онегин. - М.: Художественная литература, 1986. - с.317.
).
Но, как и в первой главе, о нем не говорят как о денди. Более того, поведение Онегина в обществе готовы объяснить его стремлением походить на «ханжу» и «квакера»:
Стоит безмолвный и туманный?
Для всех он кажется чужим.
Мелькают лица перед ним,
Как ряд докучных привидений.
Что, сплин иль страждущая спесь
В его лице? Зачем он здесь? Там же.
Разумеется, в этом строгом приговоре не больше истины ,чем в том, согласно которому Онегин был признан педантом.
Так или иначе, если Онегин - денди, то в петербургском обществе этого никто не замечает. Следовательно, если мы признаем, что А.С. Пушкин действительно считал своего героя денди, то мы должны признать и то, что в петербургском высшем свете эта роль была маргинальной и не имела сколько-нибудь существенного значения. Ведь денди не просто хочет эпатировать общество: он вместе с тем и нуждается в нем, как актер нуждается в театральных подмостках.
Таким образом, можно выделить следующее основное положение, характерное для развития дендизма в России: русский денди обязательно сочетал в себе блеск внешних форм и утонченность умственной культуры («Евгений Онегин есть арабеск мира нравственного, то - есть урод... но образованный эстетически"» Гроссман Л.П. Пушкин и дендизм //Гроссман Л.П. Собр. соч. в 4-х томах. Т.1.М., 1928 . - с.21.).
В заключении я хотела бы привести цитату Л.П. Гроссмана : «Русский дендизм - явление мало замеченное и еще совершенно неизученное » Гроссман Л.П. Пушкин и дендизм //Гроссман Л.П. Собр. соч. в 4-х томах. Т.1.М., 1928.- сс.24- 29..
ІІ. Отражение идей дендизма в литературе XІX века
1. Общая характеристика развития идей дендизма в литературе.
Дендизм -- бытовое явление художественного порядка, получившее выпуклое и разнообразное отражение в европейской литературе первой половины XIX века.
Денди постоянно присутствует в литературе XIX века как узнаваемый персонаж, а в 20-е годы в английской литературе с легкой руки издателя Генри Коулберна начинает процветать жанр “модного” романа (fashionable novel). Эпитет “модный” в данном случае имел двойной смысл: главный герой, как правило, увлекался модой и представлял собой тип светского денди. Но благодаря занимательному сюжету из жизни высшего общества и сами книги, как рассчитывал издатель, должны были привлечь внимание и стать модными в читательских кругах.
Коулберн проницательно оценил социальную ситуацию: к 1825 году в Англии уже сложилось сословие богатых буржуа, которые жаждали приобщиться к тайнам аристократического обращения. Истинная аристократия, напротив, брезговала общаться с банкирами и толстосумами-промышленниками, вменяя им в вину вульгарность манер. Самые знаменитые клубы эпохи регентства -- “Олмак”, “Уайтс”, “Уатье” -- были сугубо элитарными заведениями закрытого типа, устав которых был специально сформулирован так, чтобы отсеять нуворишей.
Клуб “Олмак” считался “седьмым небом модного мира”. В нем вопрос о допуске решал совет из десяти дам-патронесс (их сравнивали с венецианским Советом десяти), которые безжалостно отсекали лиц незнатного происхождения, и никакие капиталы не могли помочь дочке банкира попасть на заветный бал по средам в “Олмаке”. Билеты на бал стоили недорого, закуска была скромная -- лимонад и сандвичи с ветчиной, ведь основная цель дам-патронесс состояла в том, чтобы избежать ostentation -- “выставления напоказ”, афиширования богатства. Т. Веблен в конце XIX века придумает целую теорию, что именно “выставление напоказ” -- признак буржуазного мышления, но эти социальные механизмы были прекрасно известны и раньше.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
