Исторические корни этого разделения можно проследить с начала прошлого
столетия. Для Канта познание в том виде, как оно реализуется в
математической физике, все еще было отправной точкой эпистемологии. Хотя
такая основа обусловливает определенную односторонность его системы, она
объясняет также четкость его эпистемологической позиции, способствующую
большому влиянию его философии. Однако вызывает удивление, сколь мало
опирался Кант при разработке своей системы на частные научные результаты и
сколь мал естественнонаучный материал, использованный им в его главных
трудах по эпистемологии. Он рассматривал научную концепцию познания скорее
как нечто целое, порожденное его системой из того опыта, который возникает
в результате анализа чистого разума. Именно такой была концепция познания в
математической физике его времени. О том, насколько хорошо он выполнил
поставленную перед собой задачу, свидетельствует тот живой интерес, который
проявили к его концепции познания представители естественных наук.
Независимо от того, были ли они ее противниками или сторонниками, им
казалось естественным разъяснить свои позиции по отношению к точке зрения
Канта, и они постепенно стали отождествлять доктрину Канта с философией как
таковой. Однако решение Кантом эпистемологической проблемы было в тоже
время последним, где наука играла какую-то роль. Более поздние философские
системы окончательно утратили связь с наукой своего времени; и хотя
некоторые из них, такие, скажем, как натурфилософские системы Шеллинга и
Гегеля, трактовали научный материал в более широком плане, нежели Кант, их
философия природы была скорее наивной оценкой достижений науки, чем
подлинным пониманием духа научного исследования. Именно с этого времени
происходит разрыв естественных наук и философии. Спекулятивные и
рационалистически-аналитические компоненты кантовской системы были
сохранены, близость же с естественными науками утрачена. Философ чувствовал
свое родство с представителями гуманитарных наук, и если его вообще
интересовали естественные науки, то он полагал, что проблема познания
природы уже решена со времен Канта и что дальнейшее развитие естествознания
состоит только в расширении кантонской программы. Подобная концепция даже в
ее более гибкой форме у неокантианской школы не могла предотвратить
конфликта с действительным развитием естествознания. Между тем естественные
науки шли своим путем. Конечно, нельзя упрекать Канта за то, что он не смог
предвидеть такого развития, но нельзя также ожидать и того, что современный
ученый- естествоиспытатель признает философию Канта в качестве основы своей
эпистемологии. Ни в философии Канта, ни в господствующих школах философии
он не найдет той эпистемологии, которая позволит ему понять его научную
деятельность. Философия все еще относится к гигантскому комплексу
естествознания как к чему-то чуждому, не заслуживающему ее внимания.
В течение последнего столетия естествоиспытатели сами разрабатывали
эпистемологические основания одновременно с содержанием своих научных
теорий. Конечно, лишь немногие выдающиеся ученые осознавали при этом
философский характер своей методологии. Большинство результатов было
получено неосознанно, без какого-либо намерения найти именно философские
решения с целью удовлетворения специально-научных интересов, что, однако,
вело к постановке философских вопросов. Таким образом, как это ни странно,
за последнее столетие точная теория познания была создана не философами, а
представителями естественных наук. В ходе частных научных исследований было
выдвинуто больше эпистемологических принципов и положений, чем в ходе
философских спекуляций. Проблемы, решенные таким образом, были подлинно
эпистемологическими проблемами. И если спекулятивно ориентированная
философия нашего времени отрицает философский характер современного
естествознания, если она называет нефилософскими достижения таких теорий,
как теория относительности и теория множеств, относя их к области
специальных наук, то это свидетельствует лишь о ее неспособности понять
философское содержание современного научного мышления. Современная
математическая физика с ее тонкими математическими и экспериментальными
методами трактует те же самые проблемы, которые составляли основу
эпистемологии Декарта, Лейбница и Канта. Но для того чтобы понять, сколь
мощный инструмент создан сегодня для анализа философских вопросов и
осознать возможности его философского применения, необходимо адекватное
проникновение в сущность методов научного исследования.
Однако постепенно ситуация стала слишком сложной и для ученого-
естествоиспытателя. Он оказался более не в состоянии разрабатывать
собственно философские проблемы по той простой причине, что один и тот же
человек не может одновременно проводить естественнонаучные и философские
исследования. Разделение труда становится неизбежным, поскольку как
эмпирические, так и эпистемологические исследования требуют такого
количества детальных разработок, которое превышает возможности одного
ученого. К тому же философские и естественнонаучные задачи, совпадающие в
общих чертах, противоречат друг другу в рамках мыслительной деятельности
отдельного ученого. Философский анализ смысла и значения научных
утверждений может стать чуть ли не помехой процессу научного исследования,
парализовать инициативу ученого, лишить его способности с безоглядной
смелостью идти новыми путями.
Стиль современной науки постепенно обрел стремительность техники,
вызванную конкуренцией; можно было бы и сожалеть об этой негуманитарной
тенденции, но она, видимо, относится к необходимым формам современной
производительной деятельности. Мы можем противодействовать этой тенденции
не путем отказа от применения технических средств, а только посредством
философского анализа самого процесса познания, путем раскрытия смысла и
значения этого машинизированного познания. Такое познание рассматривается
иногда как чистая технология, но его система в целом обнаруживает более
глубокое содержание, которое может быть постигнуто только благодаря
совместному труду организованного коллектива ученых.
Создание такой философии познания природы должно быть поэтому
прерогативой особой группы ученых, которые, с одной стороны, хорошо владеют
математической техникой, а с другой -- не подчинены этой технике до такой
степени, что за деталями теряют философскую перспективу. Ибо точно так же,
как философское созерцание может стать препятствием на пути ученого-
исследователя, так и узкоспециализированное научное исследование может
стать помехой философской интерпретации достижений науки. Упрек со стороны
философов в адрес естествоиспытателей в непонимании философских проблем не
менее справедлив, чем высказываемое другой стороной обвинение в непонимании
проблем научных. Однако из этого не следует, что философию необходимо
развивать в спекулятивном духе, в отрыве от точных наук. Напротив, к
естественным наукам нужно подходить с философской точки зрения и попытаться
создать с помощью их отточенных инструментов философию такого технически
оснащенного познания (10).
ГЛАВА 2
Научное познание и научная рациональность
На протяжении всей истории человеку было присуще желание исследовать
окружающий его мир и пытаться понять природу вещей, что со временем привило
к возникновению науки как таковой и подняло вопрос о научной
рациональности. В истории философского мышления развитие представлений о
научной рациональности прошло через множество этапов, начиная с
дедуктивистской модели характерной для античности, постепенного принятия
значимости «доводов опыта и эксперимента» и, наконец, концепции
иррациональности в современной науке. Научна ли иррациональность?
Существуют ли абсолютные критерии рациональности ученого или необходимо
учитывать исторические и социокультурные условия его деятельности?
2.1. Отличия научного и обыденного познания. Научная рациональность
Познавательная деятельность человека сформировалась задолго до
возникновения науки как специфического способа духовно-практического
освоения действительности (1) и осуществляется в различных формах - в форме
обыденного познания, познания художественного, религиозного, наконец, в
форме научного познания. Первые три области познания рассматриваются в
отличие от науки как вненаучные формы (3,4). Научное познание выросло из
познания обыденного, но в настоящее время эти две формы познания довольно
далеко отстоят друг от друга (3).
Можно выделить следующие их основные отличия:
1. Когнитивный элемент органически вплетен во все вненаучные способы
духовной деятельности человека. Однако если в других формах духовной
деятельности когнитивная компонента является лишь одной из составляющих
процесса освоения мира, в науке эта компонента является основной и
доминантной (2).
2. У науки свой, особый набор объектов познания в отличие от познания
обыденного. Наука ориентирована в конечном счете на познание сущности
предметов и процессов, что вовсе не свойственно обыденному познанию
(3).
3. Научное познание требует выработки особых языков науки (3). Тот факт,
что наука осваивает мир в понятиях, является предпосылкой научной
рациональности. Научно-теоретическое мышление прежде всего
характеризуется как понятийная деятельность, в то время как, например,
в искусстве основной формой освоения мира является художественный
образ. Именно оперирование понятиями и позволяет выполнять науке
основные познавательные функции: описание, объяснение и предсказание
явлений определенной предметной области (2).
4. В отличие от обыденного познания научное вырабатывает свои методы и
формы, свой инструментарий исследования (3).
5. Для научного познания характерна планомерность, логическая
организованность и обоснованность результатов исследования (3).
Логическая взаимосвязь научных понятий и суждений лежит в основе
системности и доказательности - еще 2 чертами, характеризующими научное
познание в плане рациональности (2).
6. Наконец, отличны в науке и обыденном познании и способы обоснования
истинности знаний (3).
В недалеком прошлом считалось, что познание имеет 2 ступени:
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
