чувственное отображение действительности и рациональное отражение. Затем,
когда все больше прояснялось, что у человека чувственное в ряде моментов
пронизывается рациональным, стали приходить к мнению, что ступенями (или
уровнями, этапами) познания являются эмпирическое и теоретическое, а
чувственное и рациональное – это способности на базе которых формируются
эмпирическое и теоретическое.
В самом общем виде рациональность понимается как постоянная апелляция к
доводам разума и рассудка и максимальное исключение эмоций, страстей,
личных мнений при принятии решений, касающихся судьбы познавательных
утверждений.
Традиционно в философии рационализм противопоставлялся эмпиризму и
сенсуализму. Различие между этими концепциями было связано с вопросом об
источнике познания; является ли таким надежным источником познания разум
или чувственная познавательная способность человека, чувственный опыт? Но
применительно к характеристике научного познания такое противопоставление
разума, интеллекта чувственному опыту не имеет смысла, ибо для ученого
результаты опыта и эксперимента имеют не меньшую доказательную силу, чем
доводы разума и рассудка. Поэтому можно согласиться с предложением
английского философа науки К. Поппера называть традиционный рационализм
«интеллектуализмом», а в определение рационализма и рациональности включить
ссылку на опыт (2). Как он пишет: «Я использую слово «рационализм» для
того, чтобы обозначить, грубо говоря, позицию, которая стремиться решать
как можно больше проблем посредством апелляции к разуму, т.е. ясному
мышлению и опыту, а не посредством апелляции к эмоциям и страстям» (11).
2.2. Исторические этапы развития представления о научной рациональности
В истории философского мышления можно выделить несколько этапов
развитии представлений о научной рациональности. На первом этапе, начиная с
античности, господствовала так называемая дедуктивистская модель научной
рациональности. В этой модели научное знание пред- ставлялось в виде
дедуктивно упорядоченной системы положений, в основании которой лежали
общие предпосылки, истинность которых устанавливалась внелогическим и
внеопытным путем. Их истинность как бы непосредственно усматривалась
"очами разума" после его определенной подготовки к этому. Все же остальные
положения выводились из этих общих посылок дедуктивно. Рациональность
ученого в этой модели заключалась в доверии авторитету разума при принятии
исходных предпосылок и жестком следовании правилам дедуктивной логики при
выведении и принятии всех остальных суждений. Можно сказать, что в этой
модели рациональность в значительной степени сводилась к логической
детерминированности мышления ученого. Эта модель лежит в основании
метафизики Аристотеля, физики Декарта и наиболее яркое и триумфальное свое
воплощение она получила в "Началах геометрии" Эвклида, которые до XIX века
рассматривались как эталон научной рациональности.
Однако, с зарождением экспериментальных наук в XVII—XVIII веках,
обнаружилось, что только доводов разума и логической принудительности
научного мышления недостаточно для понимания научной рациональности.
В рамках научной рациональности пришлось искать место "доводам опыта и
эксперимента". Такая попытка была предпринята в рамках индуктивистской
модели научного знания и научного метода, основы которой были заложены Ф.
Бэконом и развиты в работах Д. С. Милля. В этой модели определяющим
фактором доказанности или обоснованности научного знания выступает опыт,
факты, полученные в ходе наблюдения и эксперимента, а функции логики
сводятся к установлению логической зависимости положений различной общности
от фактов. Но поскольку дедуктивная логика не может транслировать
истинность в индуктивном направлении (от фактов к общим положениям, к
законам), была поставлена задача создания индуктивной логики, правила
которой позволяли бы это делать. В этой модели научной рациональности
последняя отождествлялась с эмпирической принудительностью научного
мышления, с апелляцией к "доводам опыта". Но уже во второй половине XIX
века обнаружилось, что индуктивная логика не имеет надежного логического
обоснования и поэтому выводы, полученные на ее основе, не имеют
доказательного значения.
Еще ранее это понял Д. Юм. Он признавал тезис, что эмпирическое
естествознание базируется на индуктивных рассуждениях, но в то же время
полагал, что последние не имеют надежного логического оправдания. Из этого
он делал вывод, что все наше опытное знание является разновидностью
"животной веры". Тем самым неявно признавалось, что опытное познание
является в своей основе иррациональным. В последующем был предпринят ряд
попыток преодоления парадоксов индуктивистской модели с помощью
использования понятия вероятности. Другой путь выхода заключался в
разработке так называемой гипотетико-дедуктивной модели научного знания и
научного метода. Но все эти попытки успеха не имели, хотя и обогащали
представления о научной рациональности.
В 50-х годах XX века проблема научной рациональности оказалась в центре
внимания научной общественности. Внимание к этой проблеме привлек К. Р.
Поппер. Он поставил задачу преодоления иррационалистической интерпретации
научного познания Д. Юмом. Вместе с тем он подчеркивал, солидаризируясь в
какой-то степени с индуктивистами, что "доводы опыта" в эмпирическом
естествознании должны иметь решающий характер. Но парадоксальность его
подхода к решению проблемы рациональности заключалась в том, что он с
самого начала в принципе отвергал возможность доказательства истинности
научных положений на основе фактов. Он считал, что мы просто не располагаем
для этого необходимыми логическими средствами. Дедуктивная логика
транслировать истинность в индуктивном направлении не может, а индуктивная
логика является "мифом". В нашем распоряжении, согласно Попперу, есть
только один способ дедуктивного рассуждения, который позволяет ставить нам
судьбу законов и теорий в зависимость от опыта — это modus tollens
дедуктивной логики, известной со времен Аристотеля. Применительно к
научному знанию это означает, что если из принятой нами теоретической
гипотезы "Т" выводится эмпирически 'проверяемое следствие "е" и при
проверке оказывается, что оно опровергается, то с логической необходимостью
считается опровергнутой и •проверяемая теория. И это, согласно Попперу,
единственный надежный логический механизм, позволяющий принимать во
внимание опытные данные при решении судьбы теории. Опора на этот "механизм"
является единственным шансом спасения науки как рационального предприятия.
Основным критерием научной рациональности является не доказуемость и
подтверждаемость знания, а его опровергаемость. Только та теория является
научной, и соответственно рациональной, если она допускает такие мыслимые
эмпирические ситуации, которые она запрещает и актуальная проверка которых
могла бы ее опровергнуть. Класс таких потенциально мыслимых эмпирических
ситуаций называется классом потенциальных фальсификаторов теории. Научная
деятельность сохраняет свою рациональность до тех пор, пока сохраняется
фальсифицируемость ее продуктов в виде законов и теорий. Но последнее
возможно только в том случае, если в науке сохраняется постоянное
критическое отношение к выдвигаемым теоретическим гипотезам, и готовность
отбросить теорию в случае факта ее актуальной фальсификации.
Свою концепцию Поппер именует как "критический рационализм", в которой
рациональность отождествляется с критическим отношением к результатам
научного исследования. Такая модель научной рациональности предполагает и
определенную гносеологическую трактовку научного знания. У Поппера она
выражается в двух базисных тезисах: тезис гипотетизма и тезис фаллибилизма.
Первый утверждает принципиально положительный, гипотетический характер
научного знания, а второй принципиальную подверженность научного знания
ошибкам, которые в ходе научного познания должны элиминироваться.
Соответственно и свою модель научного метода он именует методом
"догадок и опровержений".
Издержки попперовского подхода к сохранению рациональности велики:
. Первое, пытаясь преодолеть иррационализм юмовской трактовки
научного знания как "животной веры", Поппер вынужден признать
принципиально предположительный характер научного знания -
знание только догадка. Но разница между утверждением, что знание
- разновидность живой веры, и утверждением, что оно является
догадкой, не особенно существенная.
. Во-вторых, та модель рационального поведения, которую Поппер
предлагает науке, настолько жесткая и упрощенная, что ни один
реально работающий ученый не может ей следовать.
Хотя критическое отношение к получаемому знанию является одним из
характерных признаков рационального научного мышления, в реальной науке
присутствует и догматический элемент, который позволяет ученым, вопреки
обнаруженным эмпирическим опровержениям и логическим противоречиям,
продолжать сохранять приверженность теории, надеясь на успешное преодоление
этих противоречий в будущем. Это означает, что кроме эмпирической и
логической детерминанты научного мышления в нем действуют и другие
детерминанты, которые логико-эмпирической моделью рациональноги не
принимаются в расчет (2).
В 60—80-х годах в философии появился ряд работ, которые значивльно
обогатили наше представление о научной рациональности. В том отношении
примечательны работы Т. Куна и И. Лакатоса. Т. Кун в своей книге "Структура
научных революций" развивает так называемую "парадигмальную модель"
научного знания, в рамках которой научная деятельность является
рациональной в той степени, в которой ученый в своей деятельности
руководствуется определенной дисциплинарной матрицей, или парадигмой,
принятой научным сообществом. Парадигму он определяет как "одно или
несколько прошлых научных достижений, которые в течение некоторого времени
признаются определенным научным сообществом как основа для развития его
дальнейшей практической деятельности" (12).
По мнению Куна, научный этап в развитии той или иной области
исследования и начинается с момента принятия научным сообществом
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
