обнаружил, что бытие чего-либо определяется границей, очерчивающей
предмет, - это во-первых; во-вторых, неким принципом единства,
стягивающим его части в целостность, что подразумевает взаимную
согласованность частей. Аристотель идет гораздо дальше Платона,
разрабатывая, прежде всего, обобщенное учение о типах бытия. Он
исходит из возможности не одного (как у Платона), а разных типов
бытия. Таких типов четыре: 1) бытие как категория, 2) бытие как акт и
потенция, 3) бытие как акциденция, 4) бытие как истина.
Бытие как истина. Оригинальность Аристотеля в данном пункте
проявляется в том, что он четко выделил и обозначил то, что у
предшественников только намечено. У Платона истинное бытие и бытие в
общем смысле совпадают и в равной мере относятся к миру идей. У
Аристотеля истинность и неистинность бытия принадлежат человеческому
интеллекту. Если мысль, идея, рассуждения и т.д. истинны, то они
существуют. Ложь не обладает свойством бытия, т.е. правильно будет
сказать, что ложная мысль не существует, а производит видимость
существования. Ложная мысль не обладает целостностью,
последовательностью, логической строгостью, поэтому при внимательном
рассмотрении рассыпается, “растворяется”, т.е. уходит в небытие, что
и свидетельствует о ее изначальной небытийственности, Ложь возникает
тогда, когда разум соединяет с реальностью несоединимое и разъединяет
то, что не подлежит разъедитению. Иначе говоря, ложная мысль не
трудится над уяснением субстанции, т.е. того, что должно быть для
всякого соединения; такая мысль действует произвольно, поэтому
соединяет без всякого правила, по произволу. Не давая понятия
субстанции, она способна и разъединять, тем самым непроизвольно
разрывать целостность.
Бытие акциденций - это бытие случайное. Смысл выделения такого
рода бытия в том, что, по Аристотелю, в общем случае предмет
существует (по-русски можно употребить слово “бытийствует”, поскольку
слово “есть”, т.е. третье лицо глагола “быть”, неполно передает
важный в данном случае акцент, который хорошо слышится в таких,
например, сочетаниях: “быть или не быть”, “быть или казаться”) тогда,
когда имеется закон его существования. Под законом понимается, во-
первых, упорядоченная связь частей предмета между собой,
регулярность, проявляющиеся в процессе изменения предмета. Во-вторых,
это закон взаимодействия с другими предметами, их совокупности и в
пределе с миром в целом. Но закон можно установить только тогда,
когда имеется множество случаев взаимодействия. Когда же нечто
происходит нерегулярно, “не всегда и не по преимуществу”, а как
случайный эпизод, то связь не носит существенного характера.
Например, из того факта, что человек сел на данный стул, никак не
следует наличие существенной связи между этим человеком и стулом.
Однако Аристотель не отказывает бытию по акциденции (по случайности)
в праве называться бытием. В то же время отмечает, что оно не может
стать предметом научного познания, поскольку наука изучает
существенное - то, что может быть сформулировано как закон. Наличие
элемента случайности признается Аристотелем всюду, где действует
материальная причина, т.е. присутствует материя. “Бытие по
акциденции”, выделяемое мыслителем специально, - лишь наиболее
крайнее проявление случайности, когда она становится определяющей,
вытесняя проявления эйдоса.
Бытие как потенция и акт. В понятие эйдоса, или формы,
Аристотель вкладывает все, что с различных сторон определяет бытие
вещи (т.е. предмета, могущего быть мыслимым как нечто определенное),
а также условия его бытия. Эйдос прежде всего формирует, т.е.
образует, материю. Нет материи абсолютно чуждой форме, абсолютно
бесформенной или безвидной: если отнять у нее ее осязаемость, ее
видимость, составляющие ее форму, - ее мыслимые или чувственные
свойства, - она обратится в небытие. Существует в действительности
только оформленная материя, т.е. материя того или другого рода или
вида. Сама по себе материя есть только “материал” формы, возможность
или потенция формы. Напротив, образ или форма составляют всю
действительность или энергию материи. В самом деле, существуют
железо, медь, камень, растения, животные и т.д. Если же попытаться
помыслить “материю вообще”, то окажется, что ее тоже прийдется
мыслить в качестве некоторой определенности, в виде туманности или
чего-то в том же роде. Форма как бы “вбирает” в себя материю как свою
возможность.
Во-вторых, бытие как потенция и акт раскрывает эйдос, или форму,
не только как внешнюю форму - зрительную и осязательную, - но и как
существенную внутреннюю форму. Если, например, для статуи формой
является внешний вид, то для организма формой является его душа.
Смысл понятия формы в обеих случаях один и тот же - это то, что
образует целостность, организует ее, определяет внутреннюю цель. Но
характер формы - внутренний или внешний - определяет существенную
сторону предмета. Так, например, форма глазного протеза заключается в
его внешних данных; форма живого глаза выражает его целесообразное
строение и функцию: она есть само зрение. Наличие внутренней формы
отличает живое от мертвого, функционирующий живой организм от трупа.
Внутренняя существенная форма проясняет и то, что в аристотелевском
смысле она есть “что” вещи, ее смысл, что вещь собой представляет -
“чтойность”. Материя есть возможность “чтойности”, точнее ряд
возможностей, но ряд не бесконечный, а всегда определенный и
ограниченный. Душа есть форма (“чтойность”) человека и “энтелехия”,
т.е. энергия его тела.
Бытие как категория. Аристотель отмечает следующие главные
категории: 1) субстанция или сущность; 2) качество; 3) количество; 4)
отношение; 5) действие; 6) страдание; 7) место; 8) время. Смысл этого
вида бытия - в утверждении сводимости всего бесконечного многообразия
эйдосов к определенным и наиболее общим классам или группам. Каждый
из классов имеет, следовательно, свой особый эйдос и может быть
рассмотрен сам по себе, независимо от отдельных предметов, входящих в
данный класс, или от других характеристик предмета. Поэтому бытие как
категория может быть охарактеризовано так же, как “бытие в себе”.
Однако самостоятельное существование имеет лишь первая из категорий -
субстанция, или сущность. Остальные же основаны на ней, отсылаются к
ней. Субстанция есть та “часть” эйдоса вещи и одновременно отдельный
эйдос со своей собственной материей, без которой вещь перестает
существовать как таковая. Субстанция есть основа отдельности вещи,
оправдание очерченности ее границ, основа единства вещи и условие ее
жизни. Постановка вопроса о субстанции, заведомо логически
предполагающая наличие наиболее общей субстанции - “субстанции всех
субстанций”, - уже условие мыслимости чего бы то не было - будь то
отдельная вещь, категории или мир в целом. Кроме того, через понятие
“субстанция” Аристотель соединяет вопрос об основе мира с его бытием.
Он показывает, что чувственные вещи, не переставая быть текучими,
обладают предметностью (“чтойностью”) не в меньшей мере, чем мыслимые
сущности.
Учение о бытии и его четырех типах (бытие как категория, бытие
как акт и потенция, бытие акциденций, бытие как истина) подводит к
следующему разделу аристотелевской метафизики - учению о
сверхчувственной субстанции.
В первом приближении сверхчувственная субстанция - это душа,
взятая в аспекте прежде всего интеллекта. Душа есть внутренний эйдос
движущегося тела. Она есть энергия его движения, причем движения,
взятого в самом широком понимании, - не только механического
перемещения в пространстве, но и разнообразной деятельности.
Одновременно душа - принцип единства организма, благодаря которому
при всех изменениях он не разрушается, а остается самим собой. Вот в
этом-то смысле она и является его сверхчувственной субстанцией. Но
она базируется на субстанции чувственной - на тех материальных
частях, которые составляют ядро целостности организма, хотя душа не
совпадает с ними. Более того, именно душа есть их интегративное
выражение. Интегративность здесь понимается как сверхсуммативность,
т.е. нечто большее, чем простая арифметическая сумма частей.
Поскольку организм функционирует как слаженное целое, поскольку он
есть нечто большее, чем сумма своих частей. Сверхчувственная
субстанция есть план, или проект организма - то, что идеально его
объединяет.
Душа управляет телом. Но, по Аристотелю, это управление не
логическое, не механическое, не этическое, а художественное. Душа для
Аристотеля не что иное, как принцип художественного оформления тела.
Таким образом, всякий организм обладает душой, которая выступает
его сверхчувственной субстанцией. Но отсюда следует, что должна
существовать “субстанция вообще”, как таковая, т.е. “субстанция всех
субстанций”. Таков, как легко заметить, один из логических приемов
аристотелевского мышления: понятие рассматривается не только как
обобщение некоторого класса предметов, но и как логическая функция, в
том числе и от самого себя - “форма всех форм”, “принцип всех
принципов”, “субстанция всех субстанций”. С логической стороны это
есть операция непрерывного и все более широкого обобщения. По своей
же онтологической сущности обобщение выступает не чем иным, как
утверждением иерархической структуры мира. Действительно, по
Аристотелю, каждая субстанциальная форма выступает таковой по
отношению ко всем менее общим, которые становятся для нее материей.
Следовательно, можно абстрагировать субстанцию как таковую. Это будет
означать, что процесс не уходит в бесконечность, а завершается
наиболее высокой - субстанцией-принципом. Это и есть иерархическая
вершина всего бытия - как чувственного, так и сверхчувственного -
философский Бог Аристотеля. Он же космический и сверхкосмический Ум,
или Нус.
Космический и надкосмический Ум аристотелевской метафизики (и
физики) можно рассматривать как аналог человеческого ума: это то же
самое, что мы обычно понимаем под умом. Вводя понятие Ума, Аристотель
обнаруживает факт несовершенства человеческого ума, каким бы
гениальным ни был ум отдельного человека. Существует, однако,
идеально совершенный Ум, идеальная модель, на которую стремятся быть
похожи умы отдельных людей, поскольку они мыслят. С другой стороны,
метафизический Ум, о котором говорит Стагирит, есть аналог
