очищения». «Истина заключается, в сущности, в очищении себя от всего
подобного, и не нужно ли назвать и благоразумие, и справедливость, и
мужество, и само разумение очищением?»[24]. «В соответствии с этим все
недостатки и пороки могут быть изжиты одним путем – посредством очищения:
от физического безобразия очищает гимнастика, от болезней – медицина, от
«незнания» - научение, от нравственных недостатков очищает искусство»[25].
Учение Платона достигало своего завершения в создании возвышенного типа
личности. Обращение его к музыкальному катарсису мыслилось как «морально-
жизненная тренировка человека», соединенная с любовью «высокого
эстетического характера» - все это «имело здесь также и вполне жизненный
смысл, настраивая человеческую психику на то или иное реальное поведение».
Поэтому у Платона «воспитанный человек очень остро чувствует всякое
упущение, плохое качество работы и то, что нехорошо по самой своей
природе…»[26].
У Аристотеля же в основе подхода к личности лежит взаимодействие души и
тела. Как и Платон, он видит в мусическом искусстве, музыкальном катарсисе
служение этическим целям. Тип личности по Аристотелю объединяет в себе
прекрасное с «подобающим» благородством, и с целевой направленностью
добродетели».
Вместе с тем важно подчеркнуть соединение подходов к проблемам личности
с подходами к проблемам преобразования действительности, внешнего
мироздания, когда совершенствование внутреннего мира гармонически
соотносится с совершенствованием внешнего мира. Это одушевленная, живая
структура научной позиции синтезирует в себе внутреннее и внешнее и
пронизано идеей о том, что внутреннее во многом порождает изменения во
внешнем. В этом смысле речь идет о космологически-эстетическом подходе
Платона и космологически-этическом подходе Аристотеля, в позициях которых
отводится колоссальная роль духовным возможностям и способностям личности,
а также космологической ответственности человека за сохранение этических
ценностей.
Аристотель высказал и такое свое суждение: «Ведь даже и без слова
мелодия все равно имеет этическое свойство, но его не имеет ни окраска, ни
запах, ни вкус. А потому, что только она содержит движение…Движения эти
деятельны, а действия суть знаки этических свойств»[27]. Следовательно,
«изменяя характер движения, содержащегося в музыкальных звуках, используя
различные мелодии, инструменты, ритмы и лады, можно создавать различную
настроенность человеческой психики и таким образом влиять на воспитание
характера»[28]. Вторя словам Аристотеля, «мы принимаем то подразделение
мелодий, которое установлено некоторыми философами, различающими мелодии:
этические, практические и энтузиастические (т.е. мелодии, действующие на
наши моральные свойства; мелодии, возбуждающие нашу деятельность, и
мелодии, приводящие нас в восторг)[29].
У Пифагора существовали те или иные мелодии, созданные против уныния и
внутренних язв, против раздражения, против гнева, против всякой душевной
перемены. По свидетельству философа Ямвлиха (IV в. до н.э.), «Пифагор
установил в качестве первого – воспитание при помощи музыки, тех или иных
мелодий и ритмов, откуда происходит врачевание человеческих нравов и
страстей и восстанавливается гармония душевных способностей.…И когда его
ученики отходили вечером ко сну, он освобождал их от дневной смуты и гула в
ушах, очищал взволнованное умственное состояние и приуготовлял в них
безмолвие, хороший сон.…Когда же они опять вставали с постели, он отвращал
их от ночной сонливости, расслабления и лености тем или другим специальным
пением и мелодическими приемами, получаемыми от лиры и голоса. … Он еще
полагал, что музыка многому способствует в смысле здоровья, если кто
пользуется ею надлежащим образом. И, действительно, у него было обыкновение
пользоваться подобным очищением не мимоходом. Этим наименованием он,
очевидно, и называл музыкальное врачевание. … Пользовался он и танцами. …
Пользовался он и стихами Гомера и Гесиода, произносимыми для исправления
души»[30].
Катартические особенности выразительных средств мусического искусства,
отдельных приемов ораторского искусства имели вполне определенное
теоретическое основание, главные положения которого были изложены в учениях
античных мыслителей. Свидетельство тому – многочисленные отрывки из их
учений. Вот некоторые из них, актуальность которых не утратила своей
значимости и сегодня.
Так, согласно Платону («Государство»), «ритм и гармония больше всего
проникают в глубину души и сильнее всего захватывают ее, доставляя
благообразие и делая ее благообразной». «И разве не интересно, что древние
предпочитали большие интервалы, а малые интервалы презирали, полагая, что
они отражают душевную мелочность и ничтожество…»[31]. «Благородство же
речи, ее гармоничность, благопристойность и мерность соответствуют
простодушию… действительно благородно и прекрасно сложившемуся образу
мыслей в отношении нравственном»[32].
Ритм, музыка и их воздействие на человека были тесно связаны с
красноречием. Глава риторической школы в Риме Марк Фабий Квинтилиан («О
подготовке оратора». «Ораторские наставления. О пользе музыки») специально
рассматривал вопрос о значении музыки в воспитании и в ораторском
искусстве. Он считал, что и в «речи, так же как и в музыке, порядок и звуки
располагаются, смотря по предметам. Предметы величественные поются
возвышеннее, приятные – нежнее, средние – плавнее; для сего потребно
приличие и голоса, и речей: музыка во всем сообразуется со страстями, какие
выразить хотим. Равно и оратора напряжение, понижение и другие различные
изменения голоса должны быть направлены к возбуждению страстей в
слушателях»[33].
Обобщив свой 20-летний риторический опыт, Квинтилиан, к примеру,
советовал: «… при теме серьезной голос и модуляция становятся
торжественными, при теме приятной – нежными, при обычной – спокойными: так
музыка всем своим строем соответствует тем состояниям души, которые она
выражает. Так и оратор должен пользоваться повышениями, понижениями,
движениями своего голоса, чтобы вызывать у слушателей нужные состояния
души… Телодвижения также должны быть уместными и изящными»[34].
В). Катарсис Аристотеля в интерпретации А.Ф. Лосева.
Одной фразы из «Поэтики» о том, что трагедия через возбуждение страха
и сострадания доставляет очищение страстей мало для того, чтобы понять
Аристотеля. Именно поэтому существует столько много толкований катарсиса.
Одни видят катарсис в превращении порочных наклонностей в добродетельные
установки, сводя «очищение» на моральное удовлетворение и торжество; другие
видят очищение в непосредственном чувстве, сводя его на чисто
гедонистические переживания; третьи сравнивают трагическое очищение с
очищением желудка и серьезно утверждают, что сущность очищения сводится к
облегчению и разгрузке души от ненужного балласта; четвертые вспоминают
историко-религиозные корни понятия очищения, возводят его к практике
мистерий и понимают его у Аристотеля мистически. Но, как заметил А.Ф.
Лосев, комментаторы Аристотеля «не заглядывали в главный труд Аристотеля о
«первой философии», не сравнивали с учениями о сходном предмете там, где
даны все принципы мировоззрения Аристотеля вообще»[35].
В «Метафизике» дано и понятие прекрасного во всей его полноте и описано
то состояние вечного самоудовлетворения и блаженного пребывания в себе
самом, в «эросе» Ума к самому себе. Если прекрасное таково вообще, в
космосе, то таково же оно и в частности, в отдельных субъектах и в
отдельных произведениях искусства. «Это блаженное самодовление, наступающее
после пережитого его разрушения, и есть подлинное «очищение», о котором
говорит Аристотель». Лосев отметил некоторые особенности понятия
«очищения», вытекающие из Аристотелева учения о всеблаженстве умной
первоэнергии, в своей работе «Очерки античного символизма и мифологии».
Он считает, что к понятию «катарсис» не подходит ни одна из
психологических характеристик очищения. Дело в том, что новейшая психология
в корне отличается от античной, предполагая некоторый стационарный субъект
и в нем уже находя сторону интеллектуальную, волевую и сторону чувства. Как
бы психология ни объединяла эти стороны и как бы она не говорила о единстве
психической жизни, все равно субъект для нее – последняя опора всего
психического, и он – носитель всех своих состояний. Совершенно обратное
этому находим в античной психологии (и у Аристотеля, как считает Лосев).
Здесь все душевные силы, постепенно освобождаясь от потока становления, в
котором они только и возможны, превращаются в некое единое духовное
средоточие, в ум, который не есть интеллектуальная сторона души, но который
выше самой души и представляет собою высшую собранность всего
растекающегося множества психической жизни в некое неподвижное
самодовлеющее пребывание в одной точке. Об умном состоянии нельзя сказать,
что в нем преобладает момент чувства или момент интеллектуальный. Умное
состояние выше самой души со всеми присущими ей отдельными силами. Поэтому
катарсис, как умное состояние – вне характеристики с точки зрения отдельных
психических актов. Следуя из этого, Лосев критикует теорию Э. Мюллера,
который «наряду с моральным и почти религиозным истолкованием излишне
выдвигает в катарсисе момент удовольствия»[36]. Также неправильно, как он
считает, и рассуждение Кока, «который очищение от сострадания видит в
«мысли» о том, что потерпевший не вполне невинен, а очищение от страха – в
«убеждении» в том, что мы не пострадаем, если не будем так ошибаться»[37].
Эту интеллектуалистическую мораль отвергает и Э. Целлер.
Катарсису не подойдет также и никакая нормативная характеристика в
новейшем смысле этого слова. Существуют три рода норм, или оценок, -
логическая, этическая и эстетическая. Катарсис не является достижением
логической нормы. Миф - не система силлогизмов и не отвлеченная диалектика,
а сцепление происшествий. Значит, пережить очищение можно только путем
вживания в самые происшествия и в их собственную логику. Логика очищения не
есть логика силлогизмов, но логика жизни. Иметь очищение не значит вывести
умозаключение из тех или иных отвлеченно данных посылок. Но когда речь
заходит об этической норме, то уже многие «сбиваются и начинают трактовать
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
