«геологическая сила науки» открывало новые возможности для понимания
«геологического мышления», его эволюционного содержания, соотнесения
геологических процессов с космическими.
Такие простые вещи приходится говорить только потому, что обсуждение идей
глобального эволюционизма сплошь и рядом совершается в каком-то состоянии
эйфории. Метафоры и образы, самые немыслимые подчас гипотезы и
предположения вытесняют научные требования серьезного, проверяемого
доказательства, основанного в конечном счете на воспроизводимом
эксперименте, отодвигаются в сторону под давлением общих рассуждений о
новизне, смелости представлений о космическом Разуме, космичности жизни,
существовании таких универсальных законов развития Вселенной, которые
фактически доступны лишь вере, но не знанию. Зачастую малообразованные, а
то и просто невежественные в вопросах естествознания публицисты разжигают у
публики интерес к экстрасенсам, проникшим в тайны аргументы, сам стиль
научного мышления. Наука, ее исконные треприроды, ясновидцам, пришельцам из
внеземных цивилизаций. С экранов телевизоров, страниц газет вещают о
человечестве как объекте эксперимента Высшего Разума.
Проще простого сделать вид, что ученые не имеют никакого отношения ко всей
этой «паранауке», к вспышке оккультизма и мистики. Но, во-первых, это
неправда: среди «вешающих», особенно на многочисленных конференциях и
симпозиумах, немало кандидатов и даже докторов медицинских, биологических,
технических наук. Во-вторых, ученые имеют ко всему этому отношение самим
фактом своего невмешательства. Равнодушное или брезгливо-пренебрежительное
отношение — тоже позиция. Она способствует в данном случае укреплению
уверенности в том, что ничего страшного не происходит, объявленный
плюрализм мнений естественно распространяется и на важнейшие
мировоззренческие вопросы. При этом, коли ученые не встают на защиту науки,
не бьют в колокола, оказывается возможным все дальше и дальше продвигать
идею о совместимости научных данных с «новым» мифотворчеством и даже
выдавать его за «новое слово науки».
Скорее всего возникший мировоззренческий хаос не промелькнет как эпизод, а
будет сопровождать нас длительное время. Именно поэтому глубоко тревожит
тот факт, что разгулу ненаучных представлений о глобальном эволюционизме, о
космизме противостоят, как правило, лишь благостные футурологические
мечтания о ноосферогенезе, о грядущей гармонии Человека и Природы, о
гуманистичной направленности процесса коэволюции. Реальное место конкретных
естественных наук в изучении коэволюции почти не рассматривается. Засилие
предельно широких, общефилософских рассуждений о ноосферогенезе лишь по
видимости повышает престиж философии, поскольку при этом игнорируется
сложность совмещения философского и конкретного научного знания.
Эта сложность несравненно возрастает, если дело касается глобального
эволюционизма. Возникает потребность более четко определить содержание того
или иного подхода х этим проблемам, его возможностям и пределам. В этом
отношении нельзя не поддержать позицию Н.Н. Моисеева при обсуждении
перспектив синтеза знания, необходимого в исследовании коэволюции: «Будучи
по образованию математиком и физиком, я выбрал, естественно, тот путь
синтеза, который утвердился физикой, и попытался последовательно провести
«физикалистскую» позицию на всех этапах анализа». Подчеркивая
недостаточность лишь такого подхода, автор отмечает, что ряд коренных
вопросов «не укладывается» в него и требует новых гипотез.
Такая установка ученого на рефлексию над собственными моделями эволюционных
процессов безусловно способствует созданию атмосферы диалога. Может быть,
мы действительно являемся свидетелями возникновения нового типа знания,
которое уже не естествознание и еще не философия? Как считает Н.Н. Моисеев,
«учение о ноосфере выходит далеко за пределы естествознания, оно
представляется основой для синтеза естественных и общественных наук».
Значит, пришло время сосредоточить внимание на трудностях и проблемах этого
синтеза. По мнению Н.Н. Моисеева, идеология, способная преодолеть
традиционный разрыв двух культур; естественнонаучной и гуманитарной,
заключена в представлении о едином мировом процессе самоорганизации. Именно
этот процесс может быть назван универсальным, или глобальным,
эволюционизмом. Он охватывает все существующие и мыслимые проявления
материи и духа. Остается лишь не совсем ясным, какие конкретно
универсальные закономерности самоорганизации должны иметь в виду биолог,
физик, геолог, историк, философ, культуролог, этнограф и т.д., чтобы
добиться взаимопонимания? Не заходя вглубь времен, можно вспомнить, как
В.А. Энгельгардт не только теоретически обосновал, но и экспериментально
проверил роль самоорганизации на молекулярно-гснетическом уровне живого и
раскрыл механизм «самосборки» молекул РНК. До этого И.И. Шмальгаузен создал
интересную концепцию эволюции самоорганизации и автономизации
индивидуального организма. Целая плеяда отечественных ученых (Л.С. Берг,
А.Г. Гурвич, А.А. Любищев, С.В. Мейсн, Л.В. Белоусов, М.А. Шишкин и др.)
придавала огромное значение аспекту организации. Иными словами, для
биологии проблема самоорганизации давно столь же важна, как и проблема
эволюции. Но эти два направления биологических исследований, как правило,
конфронтировали. Что же касается необратимости времени как важнейшего
положения синергетики, то «возраст» этой идеи в биологии придется
отсчитывать, скорее всего, от Аристотеля, создавшего первую «лестницу
существ». До настоящего времени ни одна наука о природе не пронизана идеей
необратимости времени так глубоко, как биология. Появление нового качества
и случайный характер сложившейся «канализованности» времени изучаются на
разных уровнях организации с достаточно не совпадающими выводами о
причинах.
На том же естественнонаучном языке можно обсудить интересное замечание Н.Н.
Моисеева о направленности процессов самоорганизации Вселенной: «...на
протяжении всей истории развития Вселенной непрерывно усложняется
организация материи. Природа как бы запасла определенный набор возможных
типов более или менее стабильных организационных структур, и по мере
развития единого мирового эволюционного процесса в нем «задействуется» все
большая доля этого запаса. Растет не только сложность, но и разнообразие
существующих форм организации как косного, так и живого вещества и — что
очень важно — организационных форм общественного бытия». Против последней
фразы возразить нельзя — это эмпирическое обобщение, как любил выражаться в
таких случаях Вернадский. Что же касается «набора» запасенных Природой
типов организационных структур, то сразу возникает вопрос, откуда они
взялись. На биологическом языке такой способ объяснения назывался
преформизмом. В нем была своя правда, что и подтвердило бурное развитие
генетики в XX в. Но абсолютизация посылок о предзаданности не вызывала
вопросов только в одном случае — когда признавался Бог как создатель плана
строения всех тварей земных. Как же сегодня объяснить «начало порядка»,
переход от хаоса к порядку, да и был ли он в «чистом виде» во Вселенной?
Если да, то откуда взялась самоорганизация? Если нет, то как быть
естествоиспытателю с той «дурной бесконечностью», которая возникает при
желании проследить эволюцию самоорганизации?
Вот мы и перешли незаметно из сферы естествознания в сферу философии.
Отметим при этом, что универсализация самоорганизации была предложена
естествоиспытателями. Но очередное изменение картины мира уже никак не
обойдется без наук о жизни, и они призваны быть не простыми комментаторами
того или иного фундаментального свойства материи. Известно, что понятийный
и математический аппарат синергетики используется в молекулярной генетике,
поскольку эта область биологии наиболее близка к точным наукам. Львиная же
доля биологических дисциплин с синергетикой еще не пересекалась. Пока не
оправдалось предвидение Вернадского о включении наук о жизни в картину
мира.
Ближе к мечте Вернадского и к ожиданиям биологов то «оживление» Космоса,
которое содержится в концепции В.П. Казначеева. Буквальное истолкование
«космичности жизни», ее «всюдности» основано на выдвинутой им гипотезе о
существовании формы жизни, отличной от белково-нуклеиновой. Эта «полевая»,
«информационно-энергетическая» форма пронизывает, как полагает ученый не
только земную жизнь, но и безграничные космические пространства, создавая
тем самым единое основание для глобально-эволюционных процессов. Но мешает
принять эту концепцию, во-первых, недостаточная научная ее доказательность
и, во-вторых, неправомерное смешение научных и философских срезов проблемы
и способов аргументации. Нельзя не видеть и постоянного присутствия
«убеждения чувств», веры в предзаданные установки.
В научном плане синергетика несравненно доказательнее, но она, можно
заметить, безжизненна и внечеловечна. Действительно, человеческое
существование встраивается в картину мира так же, как это происходило во
времена господства ньютоновского мировоззрения. Сохраняется основная логика
«встраивания»: если наука доказала универсальность процессов
самоорганизации, если это свойство можно считать фундаментальным для всех
материальных систем, то это значит, что человек и созданное им общество
могут быть поняты на основе концепции самоорганизации.
Точно так же «это значит» звучало в отношении человека в механической
картине мира. Преуспела ли наука о человеке, увлекаясь аналогиями то с
механизмами, то с кибернетическими системами? Безусловно, каждый раз
открывались новые возможности в изучении свойств природно-биологического
субстрата человека, но даже как природное существо человек «сопротивлялся»
абсолютизации роли физикалистских подходов.
Целостность человеческого организма, как и любого другого живого существа,
есть продукт эволюции, а биологическая эволюция не сводится лишь к
самоорганизации. Какие бы разумные аргументы против дарвиновских концепций
эволюции сегодня не выдвигались, именно Дарвин, как гениальный натуралист,
показал далеко не полное совпадение проблем организации со всем объемом
общебиологических проблем. Простые примеры «комфортности» жизни
(специализации) низкоорганизованных существ не только показывают
относительность понятий «простое» и «сложное», «низшее» и «высшее», но и
заставляют задумываться над тайной жизни в целом. Как бы жизнь ни была
«схожа» с неживой материей по тем или иным параметрам, но в ее исследовании
точными методами постоянно сохраняется «остаток», не объяснимый с их
помощью. И почему, кстати, при этом не сопоставляется важнейшая идея В.И.
Вернадского о принципиальном различии живого и косного вещества с совсем
иными идейными посылками синергетики?
Очевидно, что некий критический настрой в отношении синерге-тической
модели глобального эволюционизма должен быть выражен более определенно.
Сформулируем прямой вопрос: вносит ли что-либо новое синергетика в
биологию, дает ли какой-то стимул для развития биологического знания
концепция глобального эволюционизма, построенная на понятии
самоорганизации? Безусловно, да. Необходимо признать благотворное влияние
новых достижений физико-математических наук и философских их обобщений.
Во-первых, эти обобщения — еще один удар по механистической картине мира,
которая, увы, оказалась удивительно живучей в силу соответствия «здравому
смыслу».
Во-вторых, выдвижение понятия самоорганизации в качестве основного в
идеологии глобального эволюционизма созвучно новым методологическим
тенденциям в биологии, связанным с переосмыслением роли организации. В
настоящее же время системно-структурный подход все больше консолидируется с
историческим, эволюционным, проясняя при этом упущенные эволюционизмом
моменты. Но этот процесс не терпит легковесного подхода, замены реальных
исследовательских задач общими декларациями. Сохраняются жгучие проблемы в
теории морфогснеза, теоретических концепциях индивидуального развития,
нуждается в прояснении роль формы, структурных закономерностей в эволюции.
Это значит, что проблемы организации живого составляют заботу самого
биологического знания, обращенного, с одной стороны, ко всем общенаучным
новациям, а с другой — к собственной истории, собственному опыту
многотрудных попыток совместить организацию и эволюцию. Именно этот опыт,
как исторически накопленный, так и современный, способен, думается,
скорректировать обобщающие эволюционные концепции и определить место
биологии в их создании.
Главная цель сказанного состоит в том, чтобы разрушить привычные
представления о способах проникновения идей биологического эволюционизма я
культуру, в обсуждение актуальных общенаучных и даже общечеловеческих
проблем. Происходит вовсе не простое «использование» понятий эволюционной
биологии, но поистине творческий процесс их переосмысления, в равной мере
плодотворный как для биологии, так и для других наук, «подключенных» к
проблемам коэволюции Человека, Природы и Общества. Область исследования
коэволюции, ведущие проблемы этого исследования предстоит обозначить более
определенно. Но постановка проблем коэволюции стимулирует не только
научный, но и общемировоззренческий поиск
Заключение.
Ориентация на идею коэволюции как на одну из основных составляющих новой
парадигмы, формирующейся в современной культуре, дает возможность более
четко и системно осознать изменения, происходящие в понимании регулятивов,
определяющих характер человеческой деятельности.
В цивилизациях древних традиционных обществ среди основных регулятивов,
определяющих человеческую деятельность, были ориентации на традиции,
преемственность, созерцательность в отношении к внешнему миру. Человек в то
время выступал, как правило, элементом в строго определенной системе
социальных связей. Отсюда преимущественная ориентация на корпоративность,
замедленность темпов изменений, экстенсивность развития.
В сформировавшейся цивилизации техногенных обществ, идущих по пути научно-
технического развития, все эти регулятивы постепенно, но неуклонно
оказались вытесненными и замененными на диаметрально противоположные.
Приоритет традиции сменился признанием безусловной ценности инновации,
новизны, оригинальности, нестандартности. Экстенсивное развитие сменилось
на интенсивное. Корпоративность человека была заменена на утверждение
полной автономности, независимости личности, полной свободы в выборе
человеком своего жизненного пути. Деятельностное отношение к миру стало
доминантой нового мировоззрения
Особенности новой парадигмы — стремление найти общий язык с противоположной
стороной, достичь взаимопонимания, компромисса, согласия воль, мыслей,
действий. Выражение этой парадигмы — в системе ценностей, для которой
характерны подчеркивание признания самоценности Другого и ценности
коммуникативного сотрудничества, коммуникативности разума, включающего в
себя направленность на другого, самооценку и оценку другого, диалогичность
ума, предполагающую отношения равноценного партнерства, свободу и
ответственность участника коммуникации, тяготение к ненасильственным
методам воздействия и разрешения конфликтов. Очевидна связь этой ориентации
с трансформацией отношения человека к природе, к другому человеку, к самому
себе. Новая парадигма — парадигма единства человека и природы. Ее
особенности — признание не только целостности природных экосистем, но и их
самоценности; осмотрительность вторжения в природу; поиск динамичного
равновесия между деятельностью человека и природными биогеоценозами.
Используемая литература.
Аршавский И.А. Некоторые методологические и теоретические аспекты
анализа индивидуального развития организмов.— ВФ, 1986, N 11. С. 103.
Вернадский В.И. Проблемы биохимии // Тр. Гиэдгеохимичесхой лаборлгорч.'
Вып. XVI. М., 1980. С. 26С.
Грант В. Эволюционный процесс. Критический обзор эволюционной теории.
Гумилев Л.Н. География этноса в исторический период. Л., 1990
Грант Д. Эволюционный процесс. Критический обзор эволюционной теории.
М., 1991. С. 432.
Иванов Вяч. Об эволюционном подходе к культуре. // Тыняновский сборник:
Вторые тыняновские чтения. Рига, 1986. С. 174.
Казначеев В.П. Концепция биосферы и ноосферы В.И. Вернадского.
Новосибирск, 1989.
Казначеев В.П., Спирин Е.А. Космопланетарный феномен человека.
Новосибирск, 1991.
Ламсден Ч., Гушурст А. Генно-культурная коэволюция: человеческий род в
становлении.— Человек, 1991. N 3. С. 11.
M., 1991. С. 351. N3.
Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т. 1. Таллин, 1992. С. 472, 478.
Моисеев Н.Н. Российский выбор // Человек. 1990. N 1. С. 145; Моисеев Н.Н.
Универсальный эволюционизм (позиция и следствие). //Вопросы философии.
1У91.
Петров М.К. Язык, знак, культура, м., 1991. С. 28—29.
Родин С.Н. Идея коэволюции. Новосибирск, 1991. С. 233.
СвирежевЮ.М. Коэволюция человека и биосфера. Современная глобалистика и
концепция русской классической школы.— Онтогенез, эволюция, биосфера. М.,
1989. С. 254—264.
Соколов Б.С. Предсказательная сила идеи // Моисеев Н.Н. Алгоритмы
развитая. М., 1978. С. 4.
Тойнби А. Понимание истории. М., 1991.
Чайковский Ю.В. Элементы эволюционной диатропики. М., 1990. С. 203.
Я. Юэкскюль первый из биологов обратил внимание на своеобразие мира,
воспринимаемого органами чувств животных и соотносимого с определенными
способами их поведения: Uexkull J. Streifzuge durch die Umwelten von
Tieren urnd Menschen. Frankfurt. 1934 (2АчП. 1956).
Coevolution of Aminals and Plants. Eds. Gilbert L., Raven P.H. Berkeley.
1975;
Coevolution. Eds. Futuyma LJ., Slatkin M. Sunderland (Mass.), 1983.
Jantsch E. The Selforganizing Universe: scientific and human implicatory
of emerging paradigm of evolution. Oxford. N.Y., 1980. P. 16.
JantschE. Op. cit., p. 10.
Jantsch Е. С. 85.
Jantsch Е. С. 133.
