содержание и интерес есть не что иное, как весь путь развития»[13], — пишет
Гегель в конце книги. Практически идея — это только способ развертывания
идеи, логический метод. «Метод... есть не внешняя форма, а душа и понятие
содержания, от которого он отличается лишь постольку, поскольку моменты
понятия также и в себе самих приходят в своей определенности к тому, чтобы
обнаружиться как тотальность понятия»[14], то есть поскольку помимо метода
важны еще и промежуточные результаты, полученные с его помощью.
Гегелевский метод состоит в последовательном порождении понятий друг
другом. Очевидно, он должен иметь начало: должно существовать некое
первичное понятие, категория, из которой можно было бы последовательно
вывести все прочие категории и которая в то же время сама уже не была бы
опосредована, определена ничем другим. Такой категорией является бытие. Ни
достоверность, ни абсолютная истина и никакие другие подобные «формы» не
могут выступать в качестве начала философии, поскольку они предполагают
сопоставление чего-то с чем-то другим, в то время как начало должно быть
едино и зависеть только от самого себя. Начало не может иметь определений,
так как еще нет ничего, через что его можно было бы определить, нет
никакого другого. Это полное отсутствие определений, «чистая мысль» —
абсолютная абстракция, «совокупность всех реальностей», абстрагирование от
всего, с потерей всяческого конкретного, особенного — это и есть то, что
понимается под чистым бытием[15]. С чистого бытия, фактически с пустоты
(первое же движение мысли обнаруживает, что чистое бытие есть ничто) Гегель
начинает движение своего метода, в процессе которого будет последовательно
порождено все богатство философской теории и, шире, цветущее многообразие
всего универсума.
Гегель называет свой метод спекуляцией[16]. В повседневном
употреблении это понятие связано с денежными махинациями, и та их черта,
которая, по мнению Гегеля, позволяет ему назвать свой метод спекулятивным,—
объективирование субъективного, переход того, что задумано, в то, что есть.
Однако сразу бросается в глаза сходство по другому признаку: как при
финансовой спекуляции прибыль умножается без привлечения дополнительных
средств, сама из себя, так и в гегелевском методе мы, имея в начале только
пустое бытие, в конце концов приобретаем весь мир. Важно заметить, что в
противовес обычному отношению к спекуляции для Гегеля она — сугубо
положительное, ценное, заслуживающее уважения, так как истинной может быть
лишь та логика, в которой понятия свободно развиваются из самих себя.
Диалектика — это часть (точнее, момент) логики, который заключается в
«снятии... конечными определениями самих себя и их переходе в свою
противоположность»[17]. В этом качестве диалектика противопоставляется
рассудочному мышлению, другому моменту логического, связанному с
абстрагированием, полаганием конечных определений (конечных — то есть
абстрактных, разрывающих целостность понятий и фиксирующих их отдельные
моменты в виде самостоятельных сущностей). Диалектикой опровергается
формальная — аристотелевская — логика, но результаты этого отрицания
закрепляются все же спекуляцией; именно спекуляция «постигает единство
определений в их противоположности, то утвердительное, которое содержится в
их разрешении и переходе»[18]. Несмотря на это, гегелевский метод может
быть назван и диалектическим методом, как это обычно и делается, потому что
диалектика является ядром спекуляции, тем, что составляет в ней шаг вперед
по сравнению с формальной логикой.
Первоисточник гегелевской диалектики — бытие — абсолютно чисто от
каких-либо определений. Однако оно же в силу свой природы содержит в себе
неявно все возможные определения. Выявление, раскрытие отдельных моментов
бытия, а затем и тех категорий, которые будут из него получены, полагание
этих моментов в качестве самостоятельных понятий составляет движущую
пружину гегелевского метода: «Все движение философии как методическое...
есть не что иное, как полагание того, что уже содержится в понятии»[19]. Не
только любой реально существующий предмет, но и практически любое
логическое понятие представляет собой тотальность, то, что может быть
адекватно выражено только суммой бесконечного числа определений[20], и как
таковое оно способно, раскрывая свое содержание, самоуглубляясь, породить
бесконечное многообразие других понятий. Продолжая этот процесс дальше и
дальше, мы, отправившись от любой точки, получим веерообразно расходящееся
дерево категорий. Следует заметить, что чем более абстрактна — то есть,
фактически, чем более пуста — исходная категория, тем больше «мощность»
того бесконечного множества понятий, которое она породит («мощность» в
смысле теории множеств). А бытие, как абстракция всех абстракций, способно
выделить, разграничить в себе вообще все возможные определения.
Диалектический процесс в том виде, в котором он нами описан, носит еще
достаточно хаотический характер. Однако Гегель придает ему четкую
систематическую форму, определяя, что порождение понятий должно строится по
принципу триады. В каждом предмете выделяются три момента: первый —
непосредственное, сплошное единство рассматриваемого объекта (предмет в
себе); второй — объект как сложность, как множество, расчлененность, как
рефлексия (предмет для себя); третий — воссозданное единство, в котором не
теряются внутренние различия, выявленная истина (предмет в себе и для
себя). Каждый из этих моментов полагается в качестве самостоятельного
понятия и вновь подвергается триадическому исследованию. Система категорий,
таким образом, приобретает вид троичного дерева. Нужно сказать, что
понятия, которыми оперирует Гегель и которые он расставляет по узлам этого
дерева, почерпнуты из повседневных представлений; философ не создает свою
особую терминологию для обозначения исследуемых им объектов.
Терминологические изыски кантианства и формальной логики подвергаются едким
насмешкам: «Такие выражения, как трансцендентальное единство самосознания,
кажутся очень трудными, как будто бы за ними скрыто нечто страшное, но дело
в действительности проще»[21]. Сам Гегель пользуется только такими на
первый взгляд прозрачными словами и словосочетаниями, как бытие,
существование, идея, положенность, свечение видимостью, в себе и т. д.,
однако он придает им точный смысл, включая в контекст своей системы.
«Философия делает единственно только то, что превращает представления в
мысли»[22], то есть выявляет внутреннюю сущность обыденной лексики,
разграничивает и конкретизирует общеупотребительные представления.
Гегелевские термины так относятся к обычным словам, как третий член триады
к первому: в них именно в явном виде положено то, что эти слова означают по
своей истине.
Гегель не дает определений своих категорий. Это и понятно: поскольку
понятия — тотальности, постольку они не могут быть описаны конечными
определениями. Значение категорий определяется их местом в общей
триадической системе. Здесь уместна аналогия с периодическим законом
Менделеева: простое перечисление свойств химического элемента (его цвета,
плотности и др.) тоже мало о чем говорит, в то время как номер в таблице
позволяет однозначно идентифицировать элемент и предсказать все его
свойства. Более того, попытка дать дедуцированному понятию конечное
определение, разобраться, что оно из себя представляет, приводит к
выявлению в нем трех других понятий, соответствующих все тем же трем
сферам, и так до бесконечности. Реально философ останавливается на уровне,
исчерпывающем точность языка (см. Приложение, где раскрытие Гегелем
категории качества приведено полностью и на последнем его уровне заметно
повторение, проистекающее из-за нехватки отдельных слов для обозначения
каждой позиции — повторяются термины бытие, для-себя-бытие, количество).
Таким образом, в качестве ключевых элементов гегелевской логики могут
быть выделены диалектическая самопротиворечивость понятий и триадичность,
позволяющая систематически вырабатывать новые категории на основе этой
противоречивости. Поскольку логика, как говорилось выше, становится
онтологией, то нужно признать, что самопротиворечивость и триадичность были
изначально присущи абсолютной идее, порождающей мир, и только затем
отразились в остальном универсуме; причина диалектического характера
окружающей действительности — в диалектизме самого ее сверхъестественного
источника. Однако помимо развертывания Идеи в мир, которое позволяет
говорить о тождестве онтологии с логикой, гегельянство рассматривает и
обратный процесс — «свертывание» мира в идею — человеческое познание. Оно
составляет третью (связанную, как мы помним, с мотивом возвращения в
единое) сферу внешней триады «Логика — Природа — Дух», то есть Дух.
Человечество, развиваясь, постепенно выделяет в окружающем мире те
логические структуры, которые были положены в его основу его идеальным
источником; следовательно, субъективное человеческое мышление будет
опосредованно — через природу — подчиняться тем же законам, что и
объективное Абсолютное мышление, логика. Так логика, побывав онтологией,
становится теорией познания, где она есть уже не то, из чего дедуцируется
мир, а то, что индуцируется из мира. Сам Гегель даже допускает возможность
излагать философию в порядке, который соответствует именно познавательному,
а не онтологическому (как в «Энциклопедии») процессу: «...Дух, который мы
знаем как индивидуальное, деятельное, есть также середина, а природа и
логическая идея суть крайние члены. Именно дух познает в природе логическую
идею и возвышает, таким образом, природу до ее сущности»[23].
В этой части гегелевская теория познания без изменений принимается
марксизмом — гегельянским материализмом. Приведем несколько известных цитат
из ленинских конспектов «Науки логики»:
Тут есть очень глубокое содержание, чисто материалистическое. Надо
перевернуть: практическая деятельность человека миллиарды раз должна была
приводить сознание человека к повторению разных логических фигур, дабы эти
фигуры могли получить значение аксиом.
Диалектика вещей создает диалектику идей, а не наоборот.
Гегель действительно доказал, что логические формы и законы не пустая
оболочка, а отражение объективного мира. Вернее, не доказал, а гениально
