экзистенциальная напряженность духовно-нравственных исканий, в которых он
предвосхитил многие ключевые философские идеи XX в. В творчестве автора к
60-м годам XIX в. проявляется господство нигилизма. Оно спровоцировано
поражением в Крымской войне и социальными кризисами. Суть нигилизма –
отрицание ценностей, идеалов. Это архаизм, следовательно, нужно все
ниглировать и заменить культуру общественной полезностью – утилитарный
подход.
Достоевский, прежде всего, великий антрополог, все его художество –
лишь метод антропологических изысканий и открытий. Он не соглашается с тем,
что человек – сугубо природное существо. Как религиозный мыслитель,
Достоевский ставит высшим приоритетом человека веру в Бога и демонстрирует
это своими произведениями. Жизнь с верой – жизнь истинная. Если человек
потерял веру, то это заканчивается страшными последствиями.
Главная тема религиозно-философских исканий Достоевского – человек и
его отношение к Богу. Теодицея – проблема оправдания Бога: если Бог –
добро, то откуда зло? Достоевского волнует антроподицея – оправдание
человека. В романе «Братья Карамазовы» рассматривается тема зла, его
происхождения и возможных попыток освобождения от него. Достоевский
рассматривает освобождение от зла и ставит вопрос о возможности мировой
гармонии. Проблема человека трансформируется в тему гармонии и путей ее
достижения, возможности создания общества без зла. Единственный путь к
мировой гармонии лежит через сердце человека, духовное совершенствование,
сопряженное со страданиями. Достоевский, по словам Бердяева,
открыл новую мистическую науку о человеке. Человек – глубина бытия,
уходящая в недра божественной жизни. Философские искания Достоевского
оказали влияние не только на русскую, но и мировую культуру и философию.
5.3. «Легенда о Великом инквизиторе»
Возможно ли «заставить» людей быть счастливыми, решив за них – что
нужно и что не нужно им для счастья? Об этом Достоевский размышляет в
философии интродукции к знаменитому роману – «Великий инквизитор». Действие
происходит в Испании, в XVI в., в разгар террора инквизиции. Фактически
действующих лиц в этой философской притче двое: Великий инквизитор,
держащий в страхе и повиновении всю Севилью, и Иисус Христос, вновь
посетивший землю после своей смерти и чудесного воскрешения.
Инквизитор – это девяностолетний старик, высокий и прямой, с иссохшим
лицом, со впалыми глазами, но которые еще светятся, как огненная искорка.
Он не в великолепных кардинальских одеждах, в каких красовался вчера перед
народом, когда сжигали врагов римской веры. В эту минуту он лишь в старой,
грубой монашеской рясе. За ним на расстоянии следуют мрачные помощники и
рабы его и «священная» стража.
Он останавливается перед толпой и наблюдает издали. Он все видел, он
видел, как поставили гроб у ног его, видел, как воскресла девица, и лицо
его омрачилось. Он хмурит седые густые брови, и взгляд его сверкает
зловещим огнем. Он простирает перст свой и велит стражам взять его. Он
сжигает людей за «ересь», за малейшие отступления от канонов и догматов
церкви. Фанатик готов упрятать в тюрьму, приковать цепями и самого Христа,
который своим появлением мешает ему установить должный порядок в обществе.
Что же это за порядок? Это порядок всеобщей сытости и всеобщего
довольства, ведь большинству людей, считает их «пастырь», ничего и не надо.
Самое страшное преступление, за которое может быть только одно наказание –
костер, - это инакомыслие, даже малейшее сомнение в справедливости и
мудрости поступков и слов Инквизитора, который, возможно, и искренне желает
народу добра, но добра по-своему, без свободы.
Эта глава является синтезом религиозно-философского видения. Христос
приходит на землю, спускается спустя 15 веков, после того, как пророк
написал: «Се гряду скоро». Великий инквизитор, узнав его, приказывает
арестовать и в ту же ночь приходит в темницу. В диалоге с Христом, точнее в
монологе (Христос молчит), Великий инквизитор обвиняет его в том, что он
совершил ошибку, взвалив на плечи людей непосильное бремя свободы, которая
приносит одни страдания. Человек, считает инквизитор, слишком слаб, вместо
заповедного идеала богочеловека, он стремиться к малореальным благам, к
вседозволенности, власти, чтобы иметь все «здесь и сейчас», все сразу. У
человека проявляется страстное желание чуда, с которым связаны ересь,
безбожие, как осуществление вседозволенности.
Свободу проявления человеческого в этом мире сам человек ошибочно и
по причине «слабости и подлости своей» понимает как абсолютное освоение.
Начинается это с того, что вначале люди подобны детям, взбунтовавшимся в
классе и выгнавшим учителя, но заканчивается антропофагией – людоедством.
Поэтому несовершенное человечество нуждается не в заповеданной Христом
свободе, ему нужны «чудо, тайна, авторитет». Чуть лишь только человек
отвергнет чудо, то тот час отвергнет и Бога, ибо человек ищет не столько
Бога, сколько чудес. Неспокойство, смятение и несчастье – это удел людей
после того, как ты претерпел свободу их. Кому же владеть людьми, как не
тому, кто владеет их совестью и в чьих руках хлебы их. Мы и взяли меч
кесаря, а, взяв его, конечно, отвергли тебя и пошли за ним.
Они сами убедятся, что правы, ибо вспомнят, до каких ужасов рабства и
смятения доводила их свобода твоя. Свобода, свободный дух заведут их в
такие дебри и поставят перед такими чудами и неразрешимыми тайнами, что
одни из них, непокорные или свирепые, истребят себя самих. Другие
непокорные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся,
слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возмолят к нам: «Да,
вы были правы, вы одни владели тайной его, и мы возвращаемся к вам, спасите
нас от себя самих». И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме
сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, хранящие тайну, только мы будем
несчастны. Будут тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч
страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла. Это понимают
немногие. Великий инквизитор принадлежит к тем, кто прозрел глубинную
истину большинства. Жажда необыкновенного, чуда, все и всех возвышающий
обман скрывают то, что на самом деле руководит человеком: «перед кем
преклониться, кому вручить совет и каким образом соединиться в бесспорно
общий и согласный муравейник».
Никакая наука не дает людям хлеба, пока они будут оставаться
свободными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам и скажут
нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас». Поймут, наконец, сами, что
свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы, ибо никогда не
сумеют они разделиться между собой. Убедятся тоже, что не могут быть
никогда и свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны и
бунтовщики. Ты обещал им хлеб небесный. Во имя хлеба небесного пойдут
тысячи и десятки тысяч, то, что станется с миллионами и с десятками тысяч
миллионов существ, которые будут не в силах пренебречь хлебом земным для
хлеба небесного.
Нет, нам дороги и слабые. Они порочны и бунтовщики, но под конец они-
то станут и послушными. Они будут дивиться на нас, и будут считать нас за
богов за то, что мы, став во главе их, согласились выносить свободу и над
ними господствовать – так ужасно им станет под конец быть свободными. Но мы
скажем, что послушны тебе и господствуем во имя твое. Мы их обманем опять,
ибо тебя мы уже не пустим к себе. В обмане этом и будет заключаться наше
страдание, ибо мы должны будем лгать.
Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись
свободным, сыскать поскорее того, перед кем преклониться. Забота этих
жалких созданий не в том только состоит, чтобы сыскать то, пред чем мне или
другому преклониться, но чтобы сыскать такое, чтоб и все уверовали в него и
преклонились перед ним, и чтобы непременно все вместе. Вот эта потребность
общности преклонения и есть главнейшее мучение каждого человека. Из-за
всеобщего преклонения они истребляли друг друга, ибо тайна бытия
человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить.
Без твердого представления себя, для чего ему жить, человек не
согласиться жить и скорее истребит себя, чем останется , на земле, хотя бы
вокруг него были бы хлебы. Нет ничего обольстительнее для человека, как
свобода его совести, но нет ничего и мучительнее.
Избранные отвергли учение Христа, но взяли его имя как знамя, лозунг,
как приманку «награду небесного и вечного» и несут массе столь желаемые ей
чудо, тайну, авторитет, избавляя тем самым от смятения духа, мучительных
размышлений и сомнений взамен счастья растительного существования, которое
как «детское счастье – слаще всякого».
Христос все это понимает. Он видит торжество безликости. Молча
выслушав инквизитора, он тоже молча поцеловал его, «вот и весь ответ».
Старик вздрагивает и идет к двери, отворяет ее и говорит: «Ступай и не
приходи больше…не приходи вовсе, никогда, никогда…».
Чтобы понять нюансы писательской мысли, следует напомнить, что
христианство изначально говорит о двух царствах – земном и небесном. Однако
оно никогда не отрицало мир материальный, социальный, мир общественных
установлений.
Христа поняли лишь «избранные», а большинство его приняло как
«внешнее», как чудотворца и гаранта вечной жизни после смерти. И это станет
явной ошибкой обычного разума, судящего по внешнему соблюдению нравственных
норм. Заповеди Бога – это призыв к нравственности в лице Христа к человеку.
Христос в «Великом инквизиторе» есть сущность и полнота свободы
человеческого мира.
Подлинная жизнь человеческого сознания осуществляется в пространстве
его свободы, в жажде и возможности своего собственного, индивидуального
самоутверждения. Но природа человека такова, что отпущенный на свободу, он
тот час бросается бунтовать против существующего порядка. Именно тут
начинает противопоставляться его скрытый индивидуализм, раскрывается
противоречивость его природы и самой свободы, к которой стремиться человек,
ведет к своеволию, приводит человека к пороку и гибели. Это путь
недостойный человека, это путь человекобожества, который мнит, что ему «все
дозволено». Это путь отрицания Бога и превращения человека в Бога. Истинный
путь свободы – путь, ведущий к богочеловеку, путь следования Бога.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11
