тезис о том, что традиция препятствует ассимиляции нового, вступает в
противоречие с дальнейшим признанием ее наличия. Кун не осветил механизма
научных революций, механизма формирования новых программ, не
проанализировал соотношение таких явлений, как традиции и новации. Ученый у
Куна жестко запрограммирован, философ всячески подчеркивает его
парадигмальность, но не учитывает того, что многообразие парадигмальных
программ порождает свободу выбора.
Во-вторых, модель Куна неспецифична и не решает проблему демаркации
науки и ненаучных форм знания. Традиция и отход от нее противостоят друг
другу не только в масштабах науки как целого, но и применительно к любым
традициям более частного характера. Кун же в основном говорит именно о
науке, в результате традиция предстает едва ли не единственной сущностной
характеристикой науки.
Неудивительно, что куновская философия науки подверглась серьезной
критике. Куна упрекают за идеи некритичности ученого к парадигме, за
иррационализм, проявляющийся в отрицании объективных критериев перехода,
устранение от вопроса о движущей силе развития науки; за исключение Куном
возможности рациональной реконструкции знания, чрезмерное
психологизаторство его концепции в ущерб логике.
С другой стороны, возникновение концепции Куна является первой попыткой
описания «большой науки» современности, с коллективным характером работы в
ней, разделением труда, доводящим деятельность большего числа научных
работников до выполнения только определенных функций и далеко не всегда
имеющих ясное представление об исследовании в целом. Его несомненная
заслуга состоит в том, что он, рассматривая науку как изменяющееся,
развивающееся живое целое, выдвинул теорию, которая расширила поле
исследования, вполне определенно сформулировала проблему изучения механизма
смены научных теорий и роли научных революций в истории науки.
3.2. М. Полани: концепция неявного знания
Полани, так же как и Кун, исходит из отличных от попперовских
представлений о развитии науки, рассматривая в качестве ее сущностных
характеристик культурно-исторические предпосылки, формирующие не только
облик науки как общественного института, но и сами критерии научной
рациональности. Вместе с Куном он считает задачей философии науки выявление
ее человеческого фактора. Отказываясь от неопозитивистского
противопоставления объекта и субъекта познания, Полани настаивает на том,
что человеку свойственно не абстрактное проникновение в суть вещей самих по
себе, но соотнесение реальности с человеческим миром. Любая попытка
устранить человеческую перспективу из картины мира ведет не к
объективности, а к абсурду. По его мнению, основу научного прогресса
составляет личностное проникновение ученого в суть исследовательской
задачи. Условием же успешного функционирования научного коллектива является
приобретение его членами общих интеллектуальных навыков, составляющих
основу совместной работы ученых.
Смысл научного исследования, по Полани – проникновение в объективную
рациональность и внутреннюю структуру реальности. По его мнению, научные
гипотезы не могут быть выведены непосредственно из наблюдения, а научные
понятия – из экспериментов; невозможно построить логику научного открытия
как формальную систему. Концепция Полани нацелена на отказ и от чисто
эмпирического, и от формально-логицистского подходов – ее основу составляет
эпистемология неявного знания.
Основой концепции неявного знания является тезис о существовании двух
типов знания: центрального (явного) и периферического (скрытого, неявного).
При этом последнее рассматривается не просто как неформализируемый избыток
информации, а как необходимое основание логических форм знания. Любой
термин, по Полани, нагружен неявным знанием, и адекватное понимание его
смысла возможно лишь в теоретическом контексте употребления.
Полани принадлежит приоритет в изучении роли таких форм передачи знания,
где логико-вербальные формы играют вспомогательную роль (посредством
демонстрации, подражания и т. д.). Предпосылки, на которые ученый опирается
в своей работе, невозможно полностью вербализовать, т.е. выразить в языке.
Именно знания такого типа Полани назвал неявными. «...В самом сердце науки
существуют области практического знания, которые через формулировки
передать невозможно»[9]. К ним можно отнести традиции и ценностные
ориентации.
Неявное знание включает в себя не только периферическое знание элементов
некоторой целостности, но и те интегративные процессы, посредством которых
оно включается в целостность. Процесс познания, по Полани, предстает как
постоянное расширение рамок неявного знания с параллельным включением его
компонентов в центральное знание. Любые определения отодвигают, но не
устраняют область неявного. Получаемая через органы чувств информация
значительно богаче той, которая проходит через сознание, человек знает
больше, чем может выразить. Такие неосознанные ощущения и образуют
эмпирический базис неявного знания.
Можно выделить два типа неявного знания и неявных традиций. Первые
связаны с воспроизведением непосредственных образцов деятельности и
передаются на уровне непосредственной демонстрации образцов деятельности
(социальных эстафет), они невозможны без личных контактов; вторые
предполагают текст в качестве посредника, для них такие контакты
необязательны. В основе неявных традиций могут лежать как образцы действий,
так и образцы продуктов. Так, абстракция, обобщение, формализация,
классификация, аксиоматический метод не существуют в виде установленной
последовательности операций. Более того, таковые вовсе не обязательно
должны существовать.
С концепцией неявного знания связана теория личностного знания Полани.
Он указывает, что знания получаются конкретными личностями, процесс
познания неформализуем, качество знаний зависит от оригинальности
конкретного ученого, хотя и уделяет недостаточно внимания социальным
аспектам познания, а тезис о личностном характере последнего приводит его
вслед за К. Поппером к выводу об относительности любого знания. Главным
моментом, определяющим принятие ученым той или иной научной теории, по
Полани, является не степень ее критического обоснования, ее сознательного
соотнесения с принятыми в науке нормативами, а исключительно степень
личностного «вживания» в эту теорию, доверия к ней. Категория веры является
для Полани центральной в понимании познания и знания. Само приобщение
человека к науке он рассматривает как акт некоего личного обращения, по
аналогии с обращением в религиозную веру.
Недостатком теории Полани можно считать то, что он не обращается к
генетической взаимосвязи явного и неявного знаний. Кроме того, подчеркивая
роль неформальных, содержательных компонентов в научном исследовании,
Полани из тезиса о невозможности полной алгоритмизации и формализации
познания делает весьма спорный с точки зрения науки вывод о малой пользе
методологических исследований вообще. (На мой взгляд, здесь он в какой-то
мере предвосхищает работы П. Фейерабенда).
Работы Полани во многом определили дальнейшую эволюцию
постпозитивистской философии. Так, именно он впервые сформулировал ряд
стержневых идей этого направления: несоизмеримость различных концептуальных
систем, изменчивость норм научной рациональности, представления об
аномалиях научного развития и т. п.
3.3. П. Фейерабенд: критический плюрализм
Пол Фейерабенд представляет, пожалуй, наиболее радикальное крыло в
постпозитивистской философии, что находит выражение как в его методологии
науки, так и в характере критики им неопозитивизма. В последней под ударом
оказываются два важнейших неопозитивистских тезиса: тезис о дедуцируемости
или/и совместимости теорий, и принцип инвариантности значений терминов,
входящих в разные теории. Фейерабенд демонстрирует неудовлетворительность
первого из них: требование совместимости новой теории со старой приводит к
элиминации новой теории, результатом чего является застой научного знания.
Трудности вскрываются им и в тезисе об инвариантности значения терминов
(который является выражением жесткого разделения эмпирического и
теоретического уровней знания в неопозитивизме). Критикуя данный тезис,
Фейерабенд придает попперовской идее теоретической нагруженности наблюдения
универсальный характер. Проявлением этого явилась попытка обоснования
методологической роли теоретического знания, что, по его словам, составляет
суть «теоретического реализма». Он подчеркивает роль детерминационной
основы восприятия опыта и вообще любого явления: нет и не может быть
никакого иного значения терминов, кроме определяемого базовыми положениями
данной конкретной теории. Поскольку для каждой теории характерен свой набор
исходных постулатов, значения их терминов не только неинвариантны, но и
несопоставимы. Более того, в силу автономности теорий для каждой из них
желателен собственный язык наблюдений. Некритическое заимствование «чужих»
терминологии и языка может повредить деятельности ученого. Здравый же смысл
как средство познания следует отбросить.
Таким образом, Фейерабенд выступает как антикумулятивист и сторонник
тезиса о несоизмеримости теорий. Существующие теории, по его мнению, часто
взаимно противоречивы именно из-за того, что устанавливают свои стандарты и
нормы.
Классический пример описанной П. Фейерабендом ситуации – различие
определений молекулы в химии (носитель химической индивидуальности
вещества) и физике (обладатель молекулярного спектра). Различен и подход
физики и химии к описанию ряда сложных физико-химических процессов. Однако,
например, определения массы, энергии, объема и др. тождественны в обеих
науках, так же как термодинамика и т. п. Поэтому выдвигаемая философом идея
представляется слишком категоричной.
Критикуемым тезисам Фейерабенд противопоставляет собственные принципы
полиферации – размножения – научных теорий и контриндукции. Первый
выражается в том, что при столкновении теории с научным фактом для ее
опровержения нужна еще теория, причем любая вводимая таким образом идея
будет правомерна. Наука предстает как процесс размножения теорий и
допускает сосуществование множества равноправных типов знания. Наличие
универсального метода познания Фейерабендом отрицается. Критерии
рациональности не абсолютны, они относительны, и нет таких, которые были бы
приемлемы везде и всегда.
Контриндукция заключается в требовании вводить и разрабатывать гипотезы,
которые несовместимы с широко признанными теориями или/и широко
обоснованными фактами. Этот принцип, будучи возведен Фейерабендом в ранг
методологической максимы, породил так называемую теорию
«эпистемологического анархизма». Если Кун утверждал относительность
научного знания и принципов научной рациональности, связав их с научным
сообществом, то Фейерабенд заменил научное сообщество отдельным индивидом:
ученый не должен следовать каким-либо нормам, а исследовать факты и события
сам, не поддаваясь давлению каких-либо идей и теорий. Опора ученого на
традиции, нормы, парадигмы, приверженность его тем или иным темам еще не
является гарантом объективности и истинности принимаемой субъектом теории –
необходимо всемерно поддерживать научную заинтересованность и терпимость к
другим точкам зрения. По мнению Фейерабенда, стандарты научного мышления
обладают большей силой материального воздействия, нежели метафизической
силой, т. к. ученый во многих случаях вынужден приспосабливаться к ним.
Кроме методологических аспектов, Фейерабенд впервые в современной
философии науки уделяет значительное внимание взаимодействию научного
познания и вненаучных факторов, причем последние обладают самостоятельной
ценностью. Он подчеркивает, что основания науки лежат не только в сфере
самого знания, но и в культуре вообще. Научное познание происходит в
широком контексте культурных, идеологических, политических традиций. Как
следствие, характер выдвигаемых теорий определяется не только эмпирическим
базисом, но также целым рядом субъективных факторов: традициями того
общества, в котором родился и вырос ученый, его вкусами, эстетическими
взглядами, мнением его коллег и т. д.
Принимая во внимание социологическую обусловленность теоретических
концепций, релятивизм Фейерабенда принимает радикальный характер. Видимый
успех теории, считает он, никоим образом нельзя рассматривать как признак
истинности и соответствия с природой. Более того, отсутствие значительных
трудностей с высокой вероятностью является результатом уменьшения
эмпирического содержания за счет устранения альтернатив развития и тех
фактов, которые могли быть открыты с их помощью. Иначе говоря, достигнутый
успех может быть обусловлен превращением теории в ходе своей эволюции в
жесткую идеологию, успешную не в силу согласия с фактами – но потому, что
факты были подобраны так, чтобы их было невозможно было проверить, а
некоторые – вообще устранены. Такой «успех» является целиком искусственным.
С определенных позиций «эпистемологический анархизм» Фейерабенда можно
толковать как «произвол идей», иррационализм[10]. Действительно, он уделил
недостаточно внимания обоснованию преемственности знания, факторам,
приводящим к реально существующей устойчивости развития науки. Однако
создается впечатление, что резкая его критика может быть вызвана и тем, что
при описании реальной науки он часто оказывался безжалостно прав. Глядя на
современную науку «изнутри», необходимо признать его несомненной заслугой
отказ от архаизирующихся идеалов классической науки, провозглашение так
необходимых современной науке принципов: плюрализма, толерантности, права
на творческий поиск каждого ученого, а не одной лишь избранной научной
элиты – принципов, игнорирование которых может привести – и в отдельных
направлениях уже приводит – научное познание к стагнации.
Заключение
Почему же невозможно предугадать
действительность? Потому что никто не может
быть так отважен, как она сама.
Ст. Лем
Изначально ограниченный объем работы, посвященной столь неоднородному
философскому направлению, каким является постпозитивизм, неизбежно влечет
за собой некоторую конспективность изложения. Тем не менее, подводя итог,
представляется возможным выделить ряд характерных для этого направления
тенденций. Это отказ от кумулятивизма в понимании развития знания; от
жесткого противопоставления фактов и теории, осознание теоретической
нагруженности фактов, Это обращение к истории науки, создание историко-
логических концепций, где логика и история научного знания образуют
неразрывное целое. В этом отношении особенно показательны работы Куна и
Фейерабенда.
Существенным достижением постпозитивизма является признание тесной
взаимосвязи философии и науки (особенно это характерно для Фейерабенда), а
также переход от анализа только внутринаучных проблем к обсуждению связей
науки и философии с внешними для нее социальными институтами, такими как
политика, государство, религия; рассмотрению философии и науки как
органических частей жизнедеятельности общества. Эти давно назревшие
проблемы и вовсе были поставлены постпозитивистской философией впервые. Ее
эволюция показала, что построение философии науки невозможно вне широкого
мировоззренческого контекста.
Именно это обстоятельство является, на мой взгляд, важнейшей причиной
того, что несмотря на всю внутреннюю сложность и противоречивость
постпозитивизма, уязвимость многих его концепций, «мозаичная картина»
последних создает удивительно точный образ «живой» науки конца ХХ века –
чем придает этому философскому направлению несомненную ценность.
Список литературы
1. Баженов Л. Б. Строение и функции естественнонаучной теории. М.: Наука,
1978. – 256 с.
2. В поисках теории развития науки. М.: Наука, 1982. – 296 с.
3. Герасимов И. Г. Структура научного исследования. М.: Мысль, 1985. – 218
с.
4. Денисов. С. Ф., Дмитриева Л. М. Естественные и технические науки в мире
культуры. Омск, 1997. – 448 с.
5. Канке В. А. Философия. М.: Логос, 1998. – 352 с.
6. Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс, 1977. – 304 с.
7. Мамчур Е. А. Проблема выбора теории. М.: Наука, 1975. – 232 с.
8. Панин А. В. Диалектический материализм и постпозитивизм. М.: Изд-во МГУ,
1981. – 240 с.
9. Полани М. Личностное знание. М.: Прогресс, 1985. – 344 с.
10. Поппер К. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс ,1983 – 608 с.
11. Ракитов А. И. Философские проблемы науки: системный подход. М.: Мысль,
1977. – 272 с.
12. Современная философия науки. М.: Логос,1996. – 232 с.
13. Соколов А. Н., Солонин Ю. Н. Предмет философии и обоснование науки.
СПб, Наука, 1993. – 160 с.
14. Степин В. С., Горохов В. Г., Розов М. А. Философия науки и техники. М.:
Контакт-Альфа, 1995. – 380 с.
15. Структура и развитие науки. М.: Прогресс, 1978. – 488 с.
16. Философия / Под ред. В. Н. Лавриненко. М.: Юристъ, 1996. – 512 с.
17. Философия и методология науки / Научн. ред. В. И. Купцов. Ч. 1. М.: SvR-
Аргус,1994. – 304 с.
-----------------------
[1] Грязнов Б., Садовский В. Проблемы структуры и развития науки //
Структура и развитие науки М., 1978. С. 23.
[2] Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983. С. 245.
[3] Мамчур Е. А. Проблема выбора теории. М., 1975. С. 102.
[4] Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции // Структура и
развитие науки. М., 1978. С. 219.
[5] Кун Т. Структура научных революций. М., 1975. С. 31
[6] Кун Т. Структура научных революций. М., 1975. С. 43.
[7] Кун Т. Структура научных революций. М., 1975. С. 45.
[8] Там же. С. 48.
[9] Полани М. Личностное знание. М., 1985. С. 59.
[10] См., например: Панин А. В. Диалектический материализм и
постпозитивизм. М., 1981.
