Таким образом модель экономической эволюции организованных преступных
сообществ выглядит следующим образом: рэкет - контроль над инфраструктурой
- азартные игры, ростовщичество - наркобизнес - “беловоротничковая”
преступность - легальный бизнес. Эта модель отражает обобщенную
закономерность развития, очищенную от случайных обстоятельств (каким был,
например, “сухой закон” в США, породивший массовое бутлеггерство и резко
ускоривший развитие и консолидацию организованной преступности в стране).
Некоторые стадии в этой модели могут меняться местами, сжиматься и даже
выпадать.
Из этой схемы четко видно, что называть “государством в государстве”
можно, скорее, ранние формы организованной преступности, специализированные
прежде всего на рэкет - бизнесе, чем развитые, ориентированные на
преобладание иных форм извлечения доходов. Впрочем, в той мере, в какой
отдельным преступным организациям удается приблизиться к монополизации
подпольного ростовщичества, наркобизнеса и т. д., зрелые формы
организованной преступности также приобретают сходство с государственными
институтами.
3. Социальная опасность организованной преступности
Самый важный аспект в экономической теории организованной преступности
— это вопрос о степени ее общественной опасности. В современной
отечественной криминологической литературе (особенно, популярной)
господствует мнение, что именно организованная преступность несет обществу
наибольшую опасность и потому должна быть главным объектом
правоохранительной деятельности. Экономисты глядят на эту проблему
принципиально иначе.
Для анализа рэкет - бизнеса целесообразно использовать предложенную
американским экономистом М. Олсоном логическую модель, сравнивающую
“бандита-гастролера” и “оседлого бандита”. Рациональный преступник, который
постоянно меняет объекты преступных посягательств (воровства или грабежа),
практически совершенно не заинтересован в благосостоянии своих жертв и
потому будет забирать у них все, что только можно. Естественно, “в мире,
где действуют бандиты-гастролеры, никто не видит никаких… побудительных
мотивов производить или накапливать все, что может быть похищено…” Ситуация
принципиально меняется, указывает М. Олсон, когда вместо многих кочующих из
одного района в другой бандитов-гастролеров формируется одна преступная
организация, монополизирующая преступную деятельность на какой-либо
территории. “Пастуху” выгодно, чтобы его “овцы” были сыты; чтобы у
мафиозной “семьи” были стабильно высокие доходы, ей необходимо заботиться о
процветании местных жителей и бизнесменов. Поэтому рациональная мафиозная
“семья”-монополист не будет воровать или грабить на своей территории сама и
не позволит делать это посторонним преступникам. Преступная организация
“увеличит свою выручку, торгуя “охраной”, защитой от преступлений, которые
она готова совершить сама (если ей не заплатят), и преступлений, которые
совершат другие (если она не будет держать на расстоянии посторонних
преступников). Следовательно, если какая-либо “семья” имеет абсолютные
возможности для того, чтобы совершать и монополизировать преступления на
конкретной территории, преступность там будет невелика, или (за исключением
“охранного” рэкета) ее не будет вообще. Это может показаться удивительным,
но модель М. Олсона убеждает, что с экономической точки зрения и
преступники, и законопослушные граждане заинтересованы в максимальной
монополизации криминальных промыслов.
Таким образом, экономическая теория доказывает, что для общества
организованная преступность (монополизация преступных промыслов)
предпочтительнее преступности дезорганизованной (конкурентной организации
преступных промыслов). Экономисты авторитетно предостерегают против
популистских “крестовых походов” на организованную преступность,
результатом которых станет не снижение, а увеличение социальных издержек.
Таковы основные идеи общей экономической теории мафиозного рэкет -
бизнеса. Посмотрим теперь, в какой степени их можно использовать для
понимания российских реалий.
2. Причины возникновения экономики рэкета в постсоветской России
Американский политолог Стивен Фиш (профессор Калифорнийского
университета, Беркли) в своей статье рассматривает криминальный рэкет как
явление, которое имманентно присуще постсоветской российской экономике.
Особую ценность данной статье придает компаративистский подход, при котором
автор сравнивает экономику рэкета России и других постсоциалистических
государств, выделяя черты их сходства и различия.
“Российская экономика рэкета – стала результатом слияния пяти
факторов. Ни один из них не является уникально присущим лишь России,
каждый, как правило, можно обнаружить и в некоторых других странах
посткоммунистического и иного мира”. Однако совокупная комбинация этих
факторов – явление достаточно необычное.
Факторы формирования экономики рэкета:
1. Проклятие достатка. Первая причина возникновения в России экономики
рэкета – избыток (supremacy) сырья и продукции добывающих отраслей
промышленности. Отчасти это результат наличия крупных месторождений
полезных ископаемых (цветных металлов, драгоценных камней, нефти, газа и
др.) на территории России. Кроме того, во времена коммунистического режима
правительство целенаправленно развивало именно сырьедобывающие отрасли,
используя их продукцию для экспорта. Особенно эта деятельность
активизировалась в постхрущевский период, когда доходы от добычи и экспорта
сырья позволяли игнорировать необходимость модернизации советской
экономики.
Поскольку в постсоветский период конкурентоспособными на мировом
уровне оставались лишь топливная энергетика, добыча драгоценных металлов и
прочих полезных ископаемых, это стимулировало политические игры вокруг
доступа к доходам от продажи природных ресурсов. Подобная ситуация является
обычной для многих стран, богатых природных ресурсами (Нигерия, Заир,
Венесуэла, Индонезия и др.)
2. Приватизация государственной политики. Другая причина возникновения
экономики рэкета кроется в своеобразии экономических реформ, проводимых в
России после 1992 г.
Российская ваучерная приватизация привела на практике к приобретению
контрольных пакетов акций новых фирм представителями заводской
администрации, которая ранее только руководила этими предприятиями, но не
владела ими. Не случайно в России она стала известна как “номенклатурная
приватизация”. После завершения ваучерной приватизации началась вторая фаза
приватизации, по принципу “loans-for-shares”, когда правительство стало
продавать свои доли акций многих крупнейших фирм (в том числе нефтяных) за
ничтожные суммы в управление (clutch) частным банкам.
В результате осуществления подобной программы приватизации в частном
секторе постсоветской России стала доминировать олигархия “финансово-
промышленных групп” (ФПГ), состоявших обычно из сети предприятий (часто из
разных отраслей) под контролем банка. К концу 1996 г. эти ФПГ во многом
сильно напоминали довоенные японские “дзайбацу” и послевоенные корейские
“чоболи”. История Японии и Южной Кореи показала, что подобные
организационные структуры способствовали экономическому процветанию этих
стран, хотя и есть сомнения в том, что их господство будет способствовать
экономическому динамизму в современных условиях. Для исследуемой темы важно
подчеркнуть, что такое сосредоточение власти и богатства в руках немногих
олигархов рождает коррумпирование политиков, объединение экономической и
политической власти, стирание грани между частным и государственным. Если
такая ситуация складывалась в Японии и Корее, то в России она проявилась в
особенно гипертрофированной форме. В результате олигархические ФПГ смогли
проникнуть в государственную администрацию – такие лица, как Борис
Березовский из “Сибнефти” и Владимир Потанин из “ОНЭКСимбанка” пользовались
де-факто статусом министров, не прекращая при этом руководить своим
бизнесом. “Захват государственного аппарата лидерами ФПГ стирает различия
между государственным и частным, коррумпируя политическую систему”. Близкие
к правительству олигархи добиваются для своих фирм непозволительных
налоговых льгот и привилегий, что снижает налоговые поступления до
ничтожных 40% от ожидаемого дохода (в процентном отношении к ВВП налоги в
России на 1/3 ниже, чем в Польше или Чехии.)
Специфическая форма олигополизма, когда капиталисты и политики – одни
и те же люди, встречается в некоторых странах третьего мира, где султаны и
их родственники являются не только правителями, но и крупнейшими
собственниками. Однако российский олигополизм, в отличие от режимов Дювалье
(Гаити), Самосы (Никарагуа) или Сухарто (Индонезия), не основан на семейных
связях. “Фактически те связи, что объединяют сейчас участников большинства
ФПГ, не старее, чем сам постсоветский период”.
3. Примитивный либерализм, или дикая и беззаконная свобода. Третьим
фактором, который содействовал развитию экономики рэкета, было решение
либеральных лидеров начала 1990-х гг. об отказе государства от правового
регулирования бизнеса. Воистину трагично, что либералы (такие, как Е.
Гайдар, В. Шейнис, Г. Явлинский) не понимали необходимости в сильном
правоохранительном аппарате. Как следствие, либеральная политика
ненамеренно создала в России климат безнаказанности: каждый, кто занимается
преступной деятельностью, практически не сталкивается с риском быть
пойманным и наказанным. Показательно, в частности, что за 1994–1997 гг. не
было раскрыто ни одно заказное убийство.
Пренебрежение проблемой поддержания государственного порядка
свойственно не только российским либералам – скорее, это основная черта
всех версий классического либерализма со времен Локка и Канта. Однако в
современных странах Запада господствует более реалистическое понимание
принципов либерализма, допускающее узаконенное применения насилия. В России
же государство не склонно брать на себя какую-либо ответственность за
пресечение преступлений против личности или нарушение контрактов. Отказ
государства от правоохранительных функций привел к стремительному и буйному
росту частного рэкета, что не имеет аналогов ни в советские времена, ни во
времена генезиса капитализма на Западе. Даже в эпоху “баронов =
