позже формируются национальные модели рыночного хозяйства, тем отчетливее в
них видны следы рукотворности. Современная американская модель рыночного
хозяйства несет на себе явный отпечаток “нового курса” Ф. Рузвельта,
германская модель — программ Л. Эрхарда, японская модель — концепций
американских администраторов оккупационного периода. Еще заметнее
сознательное институциональное строительство в новых индустриальных странах
и в постсоциалистических странах, осуществлявших рыночную модернизацию в
последнюю треть XX в.
Чтобы подчеркнуть качественные различия национальных путей рыночной
модернизации, современные американские экономисты Т. Фрей и А. Шляйфер
предложили выделять три основных типа условий развития бизнеса в переходных
обществах — модель “невидимой руки” (invisible hand), модель
“поддерживающей руки” (helping hand) и модель “грабящей руки” (grabbing
hand) (табл. 2). Эти модели различаются, прежде всего, тем, насколько
обеспечены права собственности предпринимателей и как это осуществляется: в
первом случае эти права защищаются законом, во втором случае —
правительственными чиновниками, в третьем случае — мафией.
Табл. 2 Основные типы условий развития бизнеса в экономиках переходного
типа
В принципе, даже то, что Т. Фрей и А. Шляйфер называют моделью
“невидимой руки”, отнюдь не тождественно полному невмешательству
государства в дела бизнеса. Просто в данном случае государство выступает в
роли не “доброго деспота”, как в модели “поддерживающей руки”, а стража
порядка, который вырабатывает единые для всех эффективные “правила игры” и
следит за их выполнением — защищает права собственности, что есть первейшая
функция государства в рыночном хозяйстве. Но и эта модель является своего
рода идеальным типом, реальная же ситуация в различных странах с
модернизируемой экономикой представляют собой, как правило, “смешение всех
трех типов”.
Таким образом, распространенное среди отечественных либералов
(особенно, в начале 1990-х годов) представление, будто для рыночной
модернизации достаточно дать экономическую свободу и затем все наладится
наилучшим образом, следует считать вредной утопией. Чтобы обеспечить защиту
прав собственности зарождающегося бизнеса, надо выбирать между “невидимой
рукой” закона, “поддерживающей рукой” государственного чиновника и
“грабящими руками” бюрократов, коррупционеров и бандитов.
По классификации Т. Фрея и А. Шляйфера, постсоветские республики
относятся к модели “грабящей руки”: хотя на словах бюрократы придерживаются
риторики в духе “поддерживающей руки”, в действительности бизнесмены
оказываются во враждебном окружении. Кто и как отщипывает “крошки” от
предпринимательского “пирога”? Для ответа на этот вопрос обратимся к данным
компаративистских исследований условий развития бизнеса, проводившихся в
1996 и 1997 гг. в некоторых постсоциалистических странах под несомненным
влиянием и по образцу знаменитых исследований Э. де Сото (табл. 3 и 4).
Таблица 3 Сравнение условий развития мелкого торгового бизнеса в
Москве и Варшаве, 1996 г
Таблица 4 Сравнение условий развития бизнеса в пяти
постсоциалистических странах, 1997 г.
Согласно социологическим опросам, в “грабеже” российских
предпринимателей первоочередную роль играют государственные чиновники.
Взимая довольно высокие налоги (порядка 30 % от выручки), они не
обеспечивают взамен предпринимателям сколько-нибудь эффективной поддержкой.
Регистрационные процедуры довольно длительны. Предприниматели реже, чем
хотели бы, обращаются в суды для разрешения конфликтов, поскольку судебные
процедуры длительны и дорогостоящи, а решения судов не всегда предсказуемы
и не имеют обязательной силы. Государственные службы буквально
терроризируют бизнесменов (особенно, мелких) требованиями мелочной
отчетности (на нее уходит почти 20 % рабочего времени руководителей фирм) и
частыми инспекциями (в мелких магазинчиках Москвы, по данным опроса 1996
г., — в среднем полтора раза в месяц), участники которых считают своим
святым долгом наложить штраф. Кредитная поддержка бизнеса находится в
жалком состоянии. В такой ситуации даже честные чиновники (те, кто не берут
взяток) воспринимались бы бизнесменами как грабители: уплатив государству
налоги, предприниматель получает взамен не просто полное равнодушие к своим
потребностям, а еще и лишние заботы. Такие налоги заставляют вспомнить
“поминки”, которыми Российское государство в XVI—XVIII вв. откупалось от
слишком ожесточенных набегов крымских татар (по принципу “заплатишь —
будешь иметь беду, не заплатишь — будешь иметь еще большую беду”).
Однако честный, не вымогающий взяток чиновник в современной России
рискует оказаться музейным экспонатом. Опросы свидетельствуют, что примерно
9 бизнесменов из 10 считают взяточничество повседневным явлением: давать
“барашка в бумажке” приходится и при регистрации фирмы, и при регулярных
“наездах” проверяющих инспекций. Взятки, с одной стороны, снижают издержки
бюрократического надзора (вместо выполнения массы формальностей достаточно
выполнить “просьбу” проверяющего инспектора). С другой стороны, повальное
взяточничество приучает бизнесменов видеть в государственных чиновниках не
доброжелательных помощников, а обладателей “лицензии на грабеж”.
Соответственно, и государственные служащие привыкают рассматривать свой
пост как своего рода “кормление” (по образцу институтов средневекового
Московского государства), не связанное к тому же с полезной деятельностью.
Возникает одна из институциональных ловушек, когда сиюминутный выигрыш
оборачивается тупиком в скором будущем.
Позиция рэкетира выглядит едва ли не наиболее благопристойно. Когда
бизнесмен платит дань представителям организованной преступности, он знает,
что идет на сомнительную сделку с заведомыми нарушителями закона, не
прикрывающимися служебным удостоверением, а потому здесь не возникает
искаженного представления об общественных функциях. Частота столкновений с
уголовным рэкетом оказывается примерно такой же, что и частота встреч с
чиновниками-вымогателями.
Таким образом, в постсоветской России мы видим не одну “грабящую
руку”, а целых три: бюрократа, который не помогает бизнесмену, но взимает с
него налоги и выматывает административным контролем; взяточника,
отказывающегося одобрять деятельность предпринимателя без “бакшиша”;
рэкетира, обеспечивающего защиту прав собственности бизнесмена (часто —
защиту только от насилия самого рэкетира) в обмен на уплату дани. Первые
две социальные роли на практике обычно персонифицируются одним лицом —
чиновники налагают на предпринимателей административную узду, чтобы затем
иметь возможность ослаблять ее за личное вознаграждение. Такую ситуацию
американский советолог Стивен Фиш называет “экономикой рэкета”:
вымогательство у предпринимателей, постоянные посягательства на их права
собственности становятся нормой действий и нелегальных, и легальных
структур. “Экономика рэкета” — это институциональная форма российского
бизнеса второй половины 1990-х годов.
3.2. Препятствия для легальной защиты прав собственности
Негативный имидж российского бизнеса. Почему же отечественные
предприниматели оказались в столь незавидном положении, когда все
рассматривают их как объект вымогательства, но никто не спешит на помощь?
Можно назвать много причин, препятствующих нормальной, легальной защите
прав предпринимателей: низкая законопослушность россиян (традиция
неправовой свободы); слабость и малоэффективность самих законодательных
норм, направленных на защиту прав собственности; низкие ресурсы органов
правопорядка, которые не в силах поддерживать даже те законодательные
нормы, которые уже есть. Однако по большому счету все эти факторы трудно
назвать первостепенными. Главная причина заключается в том, что большинство
россиян (включая законодателей и стражей закона) просто не считают защиту
бизнеса первостепенной задачей. В самом деле, с начала радикальных рыночных
реформ прошло почти десятилетие, а степень защищенности предпринимателей
если и улучшилась, то отнюдь не качественно.
Почему же беды предпринимателя в постсоветской России не считают
объектом первостепенных забот? Для любого россиянина ответ не составит
особого труда: в бизнесменах видят не трудолюбивых производителей, а
нахрапистых и аморальных хищников, грабить которых — не преступление, а
своего рода восстановление социальной справедливости (“экспроприация
экспроприаторов”).
Негативный имидж бизнесменов в глазах основной массы россиян можно, в
принципе, принять за аксиому, не требующую доказательств в силу ее
постоянного подтверждения повседневным опытом.
Таблица 5 Мнения россиян о том, что необходимо для занятия бизнесом
(по данным социологического обследования в Санкт-Петербурге, 1998 г.)
Примечания: В рубрику “Неопределенные факторы” сведены те ответы, в
которых названы качества предпринимателей, не определяемые однозначно как
позитивные или негативные.
Таким образом, спустя десятилетие после начала “воспитания” уважения к
предпринимательской деятельности во “второй столице” России примерно
половина людей считает бизнесменов скорее “проклятыми буржуями”, чем “солью
земли русской”. Понятно, что в провинции, где народ живет победнее, и где
либеральная ментальность укоренилась гораздо слабее, имидж бизнесменов еще
менее привлекателен.
Если “бизнес” прочно ассоциируется с “криминалом” и “воровством”, то
вполне понятно, почему никто не торопится протянуть молодому российскому
бизнесу руку помощи. Большинство явно или неявно считает предпринимателей
своего рода “легальными преступниками” и уверено, что относиться к ним надо
именно в соответствии с криминальными “понятиями”, то есть по принципу
“права силы”.
Криминальность российского бизнеса. В какой степени, однако, оправдан
негативный имидж российского бизнеса? Быть может, отечественные
предприниматели — “без вины виноватые”? Нет, российских предпринимателей
трудно назвать невинными овечками. Представления “простых людей” о
предпринимателях как о жуликах, увы, не слишком расходятся с реальным
положением дел.
Действительно, в 1990-е годы главным генератором криминогенности в
России стал именно молодой бизнес. Кажется, будто отечественные
