Обычно под грабежом понималось ограбление одного или двух людей, находившихся в пути следования. «Так, под словом грабеж,- говорится в сборнике казахского адата, опубликованном во II половине XIX века Л. Баллюзеком, – киргизы разумеют те эпизоды хищнической жизни, когда хищничество ограничивается ограблением одного или двух путников, пробирающихся из одних аулов в другие, и называется тунау, т.е. отобрание платья и лошади под путником». Под понятие грабежа также подходили отдельные случаи, когда виновный, ворвавшись в чужой дом, насильственно захватывал имущество собственника.
Отличительной чертой грабежа являлось применение насилия. Но если насильственный захват имущества сопровождался нанесением ран, то наказание назначалось за два преступления, т.е. за грабеж и нанесение ран. По нормам обычного права, действовавшим в первой половине XIX века, грабеж влек меньшее наказание по сравнению с кражей.
Так, в «Сборнике казахского адата» 1824 г. говорится, «…кто на пути кого ограбит вооруженную рукою, то ограбленное возвращается сполна и сверх того платит в штраф лошадьми халат» [37. c.61].
Не только обычное право казахов, но и древние юридические памятники некоторых других народов ответственность за грабеж устанавливали слабее, чем за кражу. Исследователи истории права различных народов объясняют это положение тем, что на более ранних этапах развития классового общества, когда государственный аппарат был недостаточно развит, «каждый полагался на свои личные силы, тайный вор возбуждал гораздо большее отвращение и более казался опасным, чем тот, кто открыто шел к своей цели». Возможно, на ранних этапах развития классового общества такого рода взгляды имели место у отдельных народов, и эти взгляды являлись причинами меньшей наказуемости грабежа по сравнению с кражей.
Т. Культелеев писал, что в этом вопросе исследователи истории права не учитывают еще одну важную особенность грабежа как уголовно-наказуемого деяния. В условиях патриархально-феодальных отношений у различных народов грабеж обычно совершался большими группами людей и сопровождался набегами на соседние племена или на другие общины с захватом в крупных размерах чужого имущества, угоном скота, насилием над личностью и т.д. Зачастую грабеж носил характер межродовой распри и феодальных войн. У казахов, киргизов, туркмен и некоторых других народов Центральной Азии грабеж в прошлом переплетался с «барымтой», т.е. с самовольным осуществлением потерпевшей стороны права мести над обидчиками» [38. c.63].
Грабежом, как и барымтой, занимались те, кто располагал достаточной силой и средствами. Казахские феодалы, уверенные в безнаказанности своих действий, насильственно захватывали зимовки, скот и другое имущество у крестьян-середняков и бедняков. Такого рода ограбления не преследовались в уголовном порядке. Грабеж, совершенный большими группами людей на почве феодальной междоусобицы, также не преследовался в уголовном порядке, а решался превосходством сил враждующих сторон или на собраниях общин. В условиях патриархально-феодальных отношений почти каждый случай грабежа приводил к массовому преследованию виновного потерпевшей стороной, а поэтому совершение его в одиночку было редким явлением.
Составители «Сборника казахского адата» 1824 г., говоря о меньшей наказуемости грабежа по сравнению с кражей в нормах казахского обычного права, вероятно, имели в виду именно того рода грабеж, совершаемые отдельными лицами.
Таким образом, меньшую наказуемость грабежа по сравнению с кражей, на наш взгляд, надо объяснить не только воззрениями на грабеж, как на сравнительно менее опасное преступление, но и его классовым и политическим характером при патриархально-феодальном строе у различных народов.
В связи с присоединением Казахстана к Российской империи и принятием Устава М. Сперанского (1822), дела, в которых разбирался грабеж, были изъяты из подсудности суда биев и переданы общеимперским судам. При этом в законодательстве царского правительства различались понятия грабежа, совершаемого с насилием и без него. Грабеж, совершаемый без насилия, т.е. открытое похищение чужого имущества, подлежал разбирательству суда биев.
Под влиянием изменений, происшедших в области социально-экономических отношений в Казахстане, приведших, в частности, к ликвидации междоусобиц, и под воздействием уголовного законодательства царизма к началу II половины XIX века грабеж, совершаемый большими группами людей, стал редким явлением среди казахского населения. Со II половины XIX века грабеж стал проявляться, главным образом, в виде открытого похищения чужого имущества с применением или без применения насилия, совершаемого одним или несколькими лицами. Вместе с тем в обычном праве казахов стало четко различаться понятие грабежа от понятия кражи.
В «Сборнике казахского адата», опубликованном во II половине XIX века П. Маковецким, указывалось: «…насилие как составляющий отличительный признак грабежа. Выделяется у киргизов в самостоятельное преступление, влекущее за собой отдельное наказание. Некоторые различия имеются, впрочем, и в названиях: грабитель называется «зорлауши», т.е. берущий силой, а похищающий вещь тайно «ұры», т.е. вор» [39. c.77].
Таким образом, отличительными признаками грабежа от кражи по нормам обычного права стали насилие и открытый характер похищения.
Наказуемость грабежа по нормам обычного права II половины XIX века была установлена не слабее, а иногда даже строже, чем за совершение кражи. В «Сборнике казахского адата», опубликованном во II половине XIX века Л. Баллюзеком, говорится: «…в случае открытия (т.е. грабежа) наказывается верх возвращения ограбленного и отобрание из-под всех ограбивших хищников лошадей, равно оружия и платья с них, тогузами: из которых один идет в пользу ограбленного, один – в хандык и один – в бийлик, жасаул-ақы и дауче ге жип-кесер. Затем взыскивается вознаграждение или суюнча в пользу того, кто открыл хищника».
Обстоятельствами, увеличивающими строгость наказания за грабеж, являлись ночной грабеж вооруженным путем и у однородцев.
Наряду с хищениями имущественного характера, по обычному праву казахов, предусматривалась уголовная ответственность за похищение женщин.
Широкое распространение похищения женщин получило в условиях патриархально-феодального строя. У различных народов похищение или увоз женщины для вступления с нею в брак рассматривалось как опасное действие, нарушающее установленный общественный правопорядок и семейные права феодалов. В уголовно-правовых памятниках различных народов, относящихся к эпохе феодализма, предусматривалась строгая ответственность за похищение или увоз женщины.
По обычному праву казахов похищение женщины влекло за собой строгое наказание, приравненное к наказанию за изнасилование женщины. Похищение как без согласия, так и с согласия женщины, но помимо воли ее родителей, мужа или опекуна, считалось одним из самых тяжких преступлений в области семейно-брачных отношений.
Уголовно-правовые нормы защищали не личную свободу женщины, а права ее родителей, мужа или опекуна. Это подтверждается тем, что увоз женщины для вступления в брак, даже с согласия ее, считался наказуемым действием. Любое несогласие рассматривается, как против воли самой женщины, т.е. с применением насилия в отношении женщины.
Вместе с тем, не считалось преступлением похищение (увоз) вопреки воле женщины, но с согласия ее родителей, мужа или опекуна.
Такое положение являлось одним из ярких проявлений правовых взглядов господствующих классов общества на женщин, рассматривавших ее как вещь, собственность мужчины. Похищение женщины приравнивалось к изъятию у мужчины (отца или мужа) какой-то части его собственности.
Казахский ученый Т. Культелеев глубоко и всесторонне проанализировал исторические корни феномена похищения женщины, следствием неравенства женщины с мужчиной сложилось представление, согласно которому женщина не имела права распоряжаться по своему усмотрению своей физической и моральной свободой. А ее судьба решалась родителями, мужем, опекуном, которые по своему усмотрению могли разрешить или запретить женщине (девушке) выйти замуж за того или иного человека, либо отказаться от предложения. В конечном итоге женщина была приравнена к вещи, имуществу и ее похищение расценивалось как причинение ущерба законной собственности ее родителей, мужа или опекуна [40. c.79].
Другой известный казахский ученый А.М. Мамутов, исследуя исторические корни похищения женщины, подверг детализированному исследованию само понятие похищения, представив его возможные различные проявления. «Похищение – отмечал он, – понятие родовое, в нем имеются виды, которые между собой разнятся, и эти различные виды также возникли в древности» [41. c.77].
А.М. Мамутов, укрепляя свою позицию ссылками на исследования Н. Изразцова, писал «…получившие огромные масштабы факты похищения женщин на Востоке коснулись и казахов» [42. c.78].
Исследователь обычного права казахов Н. Изразцов отмечал: «…всякий насильственный увод считается за оскорбление всего рода, к которому принадлежат родители похищенной, и сопровождается набегами, барымтой, а иногда и резней, и так до тех пор, пока девушка не будет выручена и обида не отомстится» [43. c.80].
Как видно, похищение в прошлом считалось посягательством не на свободу и достоинство женщины, как правильно заметил Н. Изразцов, а посягательством на достоинство родителей и обидой всему роду.
Ученые Н.С. Таганцев, С.Л. Фукс и другие, проводившие исторические исследования особенностей регламентации ответственности за похищение женщины в обычном уголовном праве казахов, обращают внимание на то обстоятельство, что похищение женщины приравнивалось к изнасилованию.
Так, профессор Фукс С.Л. в контексте вышеприведенных рассуждений писал: «…нет необходимости подробно останавливаться на том, что похищение, увоз девушки или замужней женщины в казахском праве почти ничем не отличается от изнасилования. Это, впрочем, вытекает из существа данного способа приобретения жен, к которому малосостоятельные люди прибегали довольно часто, не имея средств к уплате огромных сумм калыма» [44. c.79].
«Нужно отметить, однако…, – писал С.Л. Фукс, – что в отличие от права франков, которое при похищении свободной женщины не видело вовсе разницы между похищением вопреки воле женщины и с ее согласия, казахское право придавало факту согласия женщины очень большое значение, меняющее уголовно-правовые последствия похищения» [45. c.79].
Так, по законам Тауке-хана в записи А.И. Левшина, «увезший чужую жену без ее согласия наказывался взысканием куна или смертью. При согласии же жены похититель мог даже удержать ее, заплатив мужу калым, т.е. возместив стоимость похищенного и в качестве штрафа «доставив ему сверх того девицу без калыма» [46. c.84].
После присоединения Казахстана к России произошли «существенные изменения в уголовном праве Казахстана в XIX веке. Сфера действия уголовных норм казахского обычного права постепенно сужалась. Вместо них царизм вводил нормы уголовного права империи или специально установленные для колониальных народов уголовно-правовые нормы с повышенной против обычного права санкцией».
Данное обстоятельство подтверждается, например, А.И. Левшиным, который в своей научной работе «Описание киргиз-кайсацких орд и степей 1832 г.» пишет, что в законах, действовавших на территории Казахстана, был закреплен состав преступления, содержание которого гласит: «увезший чужую жену без ее согласия наказывается смертью или взысканием куна, а если похищение последовало с согласия увезенной, то похититель может удержать ее, заплатив мужу калым и доставив ему, сверх того, девицу без калыма» [47. c.72].
Другой пример, в «Собрании киргизских законов и положений на оные Омского временного комитета 1842 г.» определен следующий состав преступления: «кто чужого человека украдет и продаст, то платит виновный обиженному полных полтора куна» [48. c.77].
