Способному юноше прочили большое будущее, блестящую церковную карьеру.
Однако неожиданно для окружающих он отказался принять на себя духовное
звание.
Преподавательская деятельность Сперанского.
С 1792 года начинается период преподавательской деятельности
Сперанского, который продолжался недолго. Сначала ему было поручено
преподавание математики, а спустя несколько месяцев добавили еще два курса
- физику и красноречие.
О преподавательской деятельности Сперанского почти не сохранилось
источников. По воспоминаниям одного из его учеников - Ксенофонта
Дилекторского известно, что лекции “он изъяснял блестящим, даже несколько
изысканным слогом; но увлекая своих слушателей к подражанию, не мог
передать им того вкуса, который предохранял его от надутой высокопарности”.
На лекции Сперанского собиралась довольно многочисленная аудитория (до
тридцати человек), которая слушала его с большим увлечением. Нередко
занятия продолжались в маленькой келье Сперанского, куда приходили наиболее
любознательные семинаристы.
Быт Сперанского был крайне прост и непритязателен. Из-за ограниченности средств ежедневный его обед состоя л из похлебки с крошеной свеклой и говядиной, жаркого на сковороде и киселя. Но зато он позволял себе бывать в театре.
Обязанности учителя для Сперанского не были особенно обременительными,
и значительную часть времени он посвящает изучению трудов выдающихся
физиков и философов. Как отмечает Словцов, “в 1794 году я нашел его за
Невтонов”, а начиная с 1795 года он “два года провел... в критическом
рассмотрении философских систем, начиная с Декарта, Локка, Лейбница и
других до Кондильяка, тогда, славившегося”. Результатом этого критического
рассмотрения явились первые его работы философского содержания.
Наиболее ясно и полно философская концепция Сперанского изложена в его
ранней работе “О силе, основе и естестве”, в которой разбирается вопрос:
“Существовала ли до бытия вещей их возможность?”. Этот философский вопрос
разрешается Сперанским однозначно: “Вещь возможна, как скоро можно ее
представить”. По его мнению, сущность явления действительности представляют
понятия. Сперанский, как представитель объективного идеализма,
рассматривает мир с точки зрения единства “образов бытия”, противопоставляя
его индивидуальному сознанию тех философов, которые “раздробили единство
мира”. Выступление против субъективизма в философии привело Сперанского к
разногласиям с официальной церковью.
Годы, проведенные в семинарии, имели очень большое значение для
формирования взглядов Сперанского. Старая, средневековая философия обучения
помогла ученику с развитыми способностями проникнуться отвращением к
схоластике, а усиленное изучение латинского языка, по собственным словам
Сперанского, оказало большую услугу при чтении источников византийского и
римского права. Свободно владея латынью, он мог впоследствии ознакомиться с
трудами философов, писавшими на этом языке, - Гроцием, Гоббсом,
Пуффендорфом и другими.
Эрудиция Сперанского была чрезвычайно высока. В одной из ранних работ
“Правила высшего красноречия”, написанной в 1792 году как пособие к лекции
по риторике, встречаются ссылки на Гельвеция, Д’ Аламбера, Монтеня,
Лабрюйера, Ричардсона, Юма, Флеше, Боссюэта, Роллена; Массильона, Руссо,
Баккариои и многих других.
Сама по себе эта работа представляет интерес как сочинение, выдающееся
для своего времени. В ней Сперанский выступает как последователь М. В.
Ломоносова и Н. И. Новикова. В качестве примера “пламенного пера” он
приводит перевод на русский язык стихотворения Руссо “О счастье”,
выполненный М. В. Ломоносовым.
Сперанский считает, что основой красноречия является воплощение страсти в слове. Отсюда он делает вывод, что “красноречие основано на недостатке истинного просвещения. С тех пор, как сердце стало мешаться в дела разума..., с тех пор страсти и предубеждения получили важный голос во всех суждениях; и верный способ убедить разум и выиграть дело истины есть ввести в свои виды сердце и воспалить воображения. На сей слабости и бессилии ума основали ораторы все таинства витийства... Если когда-нибудь ум станет на сей высоте просвещения..., тогда, в ту самую минуту, разрушится вся наука красноречия... и на их развалинах утвердится вечный престол всеобщего смысла”.
Этот вывод интересен как показатель всей философско-эстетической
основы риторики Сперанского. С одной стороны, как популяризатор идей М. В.
Ломоносова, он выступает против нарочитого украшательства речи; с другой -
при всем стремлении реформировать область красноречия, последнее ему все-
таки представлялось искусственной системой речи, направленной не столько на
то, чтобы разъяснить истину, сколько на то, чтобы внушить определенные
страсти и склонить слушателей в свою сторону.
Весной 1795 года Сперанский был назначен префектом Александро-Невской семинарии. Однако положение его в семинарии было непрочным. Отсутствие духовного звания закрывало для него карьеру церковнослужителя, далее должности префекта он продвинуться не мог и, по всей вероятности, не испытывал особого желания.
Возвышение Сперанского.
Сперанский во власти мечты о добродетельных поступках, о пользе,
которую каждый человек обязан принести обществу. “Уверьтесь друзья мои, -
писал Сперанский, - что быть счастливым и быть добрым есть совершенно одно
и то же”. И далее: “Несовершенство счастья доказывает лишь несовершенство
наших добродетелей”. Молодой префект стремится всеми силами избавить себя
от “черного облака”. Он все больше и больше обращает свои взоры на
гражданскую службу. Но без влиятельных покровителей путь туда был закрыт. В
это баснословное время разных поворотов фортуны, когда само слово случай
получило техническое значение, один из таких случаев, совершенно
неожиданно, выпал на долю молодого преподавателя. Князю Куракину, который
под конец царствования Екатерины управлял третьей экспедицией Сената для
свидетельства государственных счетов, понадобился домашний секретарь для
русской переписки. Ему был рекомендован Сперанский, который начал с частной
службы у князя по рекомендации митрополита Гавриила. А. В. Куракин был
покровителем Сперанского при первых шагах последнего на служебном поприще.
Сохранилось предание, что при первом сближении с князем Сперанский изумил
его быстрым приготовлением и мастерским слогом официальных писем, которые
были ему заказаны в виде опыта. Но это изумление не помешало Куракину
держать его чем-то вроде слуги. Поступая на службу в дом Куракина,
Сперанский руководствовался прежде всего практическими соображениями -
пополнить свой скудный бюджет, но были, видимо, и перспективные планы -
завести полезные знакомства вне стен семинарии.
С той минуты, когда Сперанский вступил в дом Куракина, судьба его, можно сказать, была уже в собственных его руках. Стоит прочесть любую канцелярскую бумагу лучших дельцов этого времени, чтобы понять, какое блестящее исключение составлял между ними Сперанский. Не только официальная переписка 90-х годов, но даже иные манифесты Екатерины и Павла писаны языком далеко не изящным, и даже не всегда правильным. Щеголеватая и трезвая фраза Сперанского должна была казаться образцом слога. Естественно поэтому, что домашний секретарь не замедлил перейти в государственную службу. Благодаря обстоятельствам, этот переход совершился при особенно благоприятных условиях.
В доме Куракина Сперанский познакомился с неким немцем Брюкнером,
исполнявшим здесь обязанности гувернера. Ничем не примечательный на первый
взгляд наставник, в тайне от старого князя был большим почитателем Вольтера
и энциклопедистов. Это знакомство, продолжавшееся несколько лет, имело
важные последствия. В условиях газетной информации о событиях в Европе
Брюкнер был для Сперанского важным источником сведений. Кроме того, он
получил возможность постоянного обмена мнениями на политические темы.
В конце 1796 года Сперанский окончательно порывает с Александро-
Невской семинарией, указывая в своем ходатайстве, что намерен и даже находи
“счастием вступить в статскую службу”. “Жажда учения, - позднее вспоминал
он об это своем порыве, - побудила меня перейти из духовного звания в
светское. Я надеялся ехать за границу и усовершенствовать себя в немецких
университетах, но вместо того завлекся службой”.
Со смертью Екатерины Куракин быстро возвысился и занял важное место
генерал-прокурора. Для нового фаворита не было отныне ничего невозможного,
и Куракин мог наградить своего секретаря “не в пример другим”. То было
время быстрых возвышений и неслыханных милостей. 5-го апреля 1797 года
Куракин определил Сперанского в свою канцелярию с чином титулярного
советника, по званию магистра и первый оценил его выдающиеся способности и
талантливое перо. Отсюда начало служебной карьеры Сперанского, отсюда и
начало самообразования его личности. Бедный, приниженный семинарист, не
смевший сначала даже обедать за одним столом с приютившим его вельможей,
все силы блестящего своего ума и необычайного умения приспособляться
направил он на то, чтобы стать не ниже, а во многих отношениях и выше той
среды, в которую поставила его судьба. С чрезвычайной легкостью он довершил
светское свое воспитание, тщательно изучив при том новые языки и
европейскую литературу, а на служебном поприще сумел сделаться необходимым
по своей работоспособности и знанию дел не только для Куракина, но и для
трех его преемников, как ни мало они были похожи друг на друга. И 18-го
сентября 1798 года он уже был произведен в коллежские асессоры - чин,
приносивший потомственное дворянство.
Служба в генерал-прокурорской канцелярии, куда в то время стекалась
большая часть самых важных административных дал, быстро выдвинула
Сперанского и сблизила его со многими вельможами. Он вскоре сделался
настоящим правителем дел, хотя все время носил титул экспедитора (т.е.
начальника отделения) и оставил это звание, уже получив место статс-
секретаря при императоре Александре.
Этот человек настойчивой воли и железной выдержки, начав службу еще при Павле, стал выдвигаться в первые годы царствования Александра.
Чтобы из рядового поповича выдвинуться на самую вершину бюрократического Олимпа, ревниво оберегаемую для “своих” жадными представителями первенствующего сословия”, всей силой родства, связей, фаворизма и протекции, надо было обладать волей и способностями, далеко выходящими из ряда.
В литературе можно нередко встретить осуждение за его карьеризм.
Действительно, для него карьера была единственным средством вырваться из
той рутины, которая царила в канцелярии государственных ведомств. Однако
карьера никогда не была для него конечной целью, и в ответственные моменты
он был готов действовать даже в ущерб себе. В этом отношении показателен
следующий пример: вступив на гражданскую службу, Сперанский “подает руку
спасения” Словцову, осужденному Синодом в 1794 году и заключенному в
Валаамском монастыре. При участии Сперанского летом 1797 года Словцов был
освобожден и принят в канцелярию генерал-прокурора. Для начинающего
чиновника во времена Павла I это был рискованный шаг.
Но это быстрое возвышение не даром доставалось Сперанскому. Еще в
царствование Екатерины, генерал-прокурора называли первым министром, а при
Павле первые министры, если быстро возвышались, то так же быстро и падали.
В четыре года, с конца 1796 по 1801, сменилась четыре генерал-прокурора. За
первым патроном Сперанского уже в 1798 году следовал князь Лопухин. Через
год Лопухин был низвергнут, вследствие разных интриг, влияния
гардеробмейстера (т.е. камердинера) государя Кутайсова, который, в
андреевской ленте и с важным чином, сохранял свое прежнее, скромное место.
За тем был назначен Беклемешев; но и тот ненадолго: еще через год его
сменяет Обольянинов...
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
