Менее чем через полгода Временное правительство поймет, куда может завести воюющую страну отсутствие здоровой армии. Пока же, полностью разочаровавшись в новых администраторах России, адмирал уповает только на успехи не потерявших еще боеспособности частей. Он стремится на фронт, хочет командовать тяжелой батареей. Однако крах наступления 18 июня, сопровождавшегося невиданной пропагандистской шумихой, показал бессмысленность какой-либо деятельности в русских вооруженных силах образца лета 1917 г. Колчак приходит к выводу, что ключ к спасению России — в победе союзников, и решает бороться с Германией единственным, с его точки зрения, доступным образом: в одной из армий держав, Антанты. Мысль о формировании легиона и отправке его во Францию пришлось оставить, так как русские части, сражавшиеся на западном фронте, к этому времени окончательно утратили боеспособность. Бывший командующий Черноморским флотом соглашается на командировку в Америку, где остро нуждаются в его опыте для организации минных заграждений и борьбы с подводными лодками.
Июльские события в Петрограде, которым адмирал стал свидетелем, утвердили его в мысли о необходимости военного вмешательства в политические вопросы, укрепили представление о большевиках как о сторонниках прекращения войны и заключения на любых условиях мира с Германией, В это время окончательно определилось отрицательное отношение адмирала к обеим противоборствовавшим в период двоевластия сторонам. Меж тем уже предощущались еще более грозные гражданские смуты.
Арест генерала Гурко, поводом к которому послужила переписка с бывшим государем, еще раз убедил Колчака, что для администрации Керенского революционные лозунги важнее судеб России, что правительство не только не имеет сил противостоять Петросовету, но и не желает этого сделать, находясь в плену у собственной фразы.
Через Швецию и Лондон А. В. Колчак прибыл в Америку. Здесь выявилась
нереальность американской экспедиции на Дарданеллы, на которую втайне
рассчитывал адмирал, и его деятельность свелась к консультациям чисто
технического порядка. Выполнив свою миссию, адмирал решил возвращаться в
Россию через Сан-Франциско и Японию. В Монреале он узнал о провале
выступления генерала Корнилова, а в день отъезда из Сан-Франциско — о
большевистском перевороте. Газеты тогда пестрели сенсационными сообщениями
из России, поэтому информации о событиях конца октября — начала ноября в
Петрограде А. В. Колчак не придал слишком большого значения и уж тем более
не склонен был воспринимать эти события как свидетельство крушения той
России, которой он служил всю свою жизнь. Характерно, что примерно в это же
время он получает от партии кадетов предложение выставить по ее списку свою
кандидатуру на выборах в Учредительное Собрание по Балтийскому и
Черноморскому флоту — и дает согласие.
Гораздо больше встревожили Колчака уже не вызывавшие сомнений сводки о
первых шагах утверждающейся Советской власти и переговорах с немцами в
Брест-Литовске. Теперь для адмирала не было выбора: “Мне остается только
одно — продолжать все же войну, как представителю бывшего русского
правительства, которое дало известное обязательство союзникам. Я занимал
официальное положение, пользовался его доверием, оно вело эту войну, и я
обязан эту войну продолжать”.
В эти же дни (январь 1918 г.) политический опыт А. В. Колчака пополнился
еще одной общей для всех русских ситуацией выбора — необходимо было
определить свое отношение к разгону большевиками Учредительного Собрания.
“Общее мнение всех лиц, с которыми мне приходилось сталкиваться,— говорил
адмирал,— было таково, что только авторизованное Учредительным Собранием
правительство может быть настоящим, но то Учредительное Собрание, которое
мы получили, которое было разогнано большевиками и которое с места запело
“Интернационал” под руководством Чернова, вызвало со стороны большинства
лиц, с которыми я сталкивался, отрицательное отношение. Считали, что оно
было искусственным и партийным. Это было и мое мнение. Я считал, что если у
большевиков и мало положительных сторон, то разгон этого Учредительного
Собрания, является их заслугой, что это надо поставить им в плюс”.
Такое суждение А. В. Колчака кажется симптоматичным. Характеристика
адмиралом Учредительного Собрания во многом объясняет и его последующие
“взаимоотношения” с депутатами, и особенности его борьбы с большевизмом.
Если стоять на после-довательно демократических позициях и полагать, что в
любых условиях, во всякой ситуации всеобщее избирательное право
обеспечивает наилучшее решение, а всякий другой политический ход есть
проявление произвола, тогда можно упрекнуть Колчака в диктаторских
наклонностях и в пренебрежении волей избирателей. С другой стороны, когда
мы вспомним, до чего довело страну демократическое Временное правительство,
и примем во внимание, что выборы 1917 г. проходили в обстановке полного
морального разложения фронта и тыла, позиция Колчака не покажется такой уж
гибельной и однозначно автократичной. Надо заметить, что и сегодня есть
основания сдержанно относиться к форумам, открывающимся пением
“Интернационала”.
В начале 1918 г. А. В. Колчак, получив не слишком отрадные известия из
России и определив свое отношение к текущим событиям, обратился к
правительству Великобритании с просьбой принять его на любых условиях в
английские вооруженные силы; он получил назначение в Бомбей, в штаб
индийской армии, откуда предполагал отправиться на месопотамский фронт.
Однако по пути в Индию, в Сингапуре, адмирала застала телеграмма
английского командования, определившая его дальнейшую судьбу. В телеграмме
сообщалось об изменении обстановки на месопотамском фронте; в этих условиях
такой Компетентный офицер, как Колчак, был более полезен для союзнического
дела в России. Адмиралу предписывалось возвращаться на Родину, на Дальний
Восток.
По прибытии Колчака в Пекин он был введен в правление КВЖД. И без того огромное значение этой дороги для Приморья усугублялось тем, что под предлогом ее охраны предполагалось провести формирование добровольческих русских частей с перспективой их дальнейшего превращения в серьезную вооруженную силу.
Свою деятельность на Дальнем Востоке А. В. Колчак рассматривал как
продолжение войны: он отстаивал русский суверенитет и русские интересы.
Адмирал был против непосредственного участия войск Антанты в русских
политических событиях, полагая, что иностранная помощь должна ограничиться
поставками, кредитами и т. п. Нежелание Колчака идти на какие-либо
компромиссы, когда дело касалось государственных позиций России, вызвало
резко отрицательное отношение к адмиралу со стороны японцев. В то время у
него не было еще никаких связей с русской контрреволюцией, и ему
приходилось принимать решения исключительно на собственный страх и риск.
Отсутствие не только внутреннего единства, но и общего координационного
центра еще сыграет свою губительную роль в судьбах Белого движения.
Большевистский авангард на Дальнем Востоке был в основ. ном представлен венгерскими и немецкими частями, т. е. в данном случае враг внутренний смыкался — в восприятии Колчака — с врагом внешним. Общеизвестно, что противоборствующие в гражданской войне силы часто использовали в своих интересах иностранные части; гораздо реже (особенно в советской историографии) обращалось внимание на то, что западные державы и Япония не раз сводили свои счеты руками русских. Нам еще предстоит оценить роль иностранных военных формирований в российских гражданских смутах.
Обстановка была тревожной и неопределенной, чреватой неожиданными осложнениями, но, несмотря на это, А. В. Колчак пытался остаться в рамках законности. “При мне лично за все это время не было ни одного случая полевого суда,— вспоминает он свою службу на КВЖД.— Было штабом арестовано несколько лиц, приехавших из Владивостока с целью закупки хлеба... Они действительно принадлежали к большевистской организации и приехали закупить хлеб, но все же не было никаких оснований что-либо делать с этими людьми”.
Ожесточение нарастало. Как на территории дороги, контролируемой Советами, так и в тылу их противников стали практиковаться самочинные обыски, аресты и расстрелы. В Маньчжурии была создана контрразведка».
Смута, царившая в стране, сведения о терроре в столицах, все более и более
усложнявшаяся ситуация на подконтрольной администрации КВЖД территории —
все это приводило А. В. Колчака к мысли о необходимости установления
стабильного политического режима, ибо сам факт существования нескольких
центров распылял силы русского сопротивления. Отсут ствие единой воли, с
которой всем необходимо было бы считаться, приводило ко все более
бесцеремонному вмешательству союзников во внутренние дела страны. “Я
считал,— говорил позднее адмирал,— что в такие моменты какое-либо лицо
должно было взять власть в свои руки, так как в тот момент положение вещей
носило характер анархии, когда у нас начинали хозяйничать иностранцы. ”^
Но, понимая диктатуру как меру чрезвычайную, Колчак отнюдь не склонен был
абсолютизировать режим личной власти, считая его необходимым лишь в
переходный период. Самой приемлемой формой гражданского управления
представлялось адмиралу земство. “Как только освобождается известный район
вооруженной силой, должна вступить в отправление своих функций гражданская
власть. Выдумывать ее не приходится — для этого есть земская организация, и
нужно ее поддерживать... Земские организации, соединяясь в более крупные
соединения, получают возможность уже выделить из себя тем или другим путем
правительственный аппарат ”. Увы, практика 1918—1919 гг. не поощряла
пристрастия к демократическим институтам. Так и Колчак, принципиальный
противник партийных структур власти, столкнувшись в 1918 г. с засилием
большевиков во владивостокской земской управе, стал осторожнее относиться к
выборным органам. (Справедливости ради следует отметить, выборность здесь
была, пожалуй, не при чем: большевики просто-напросто изгоняли
инакомыслящих из контролируемого ими аппарата управления. Подобная система
решения политических споров не могла не повлиять на отношение к самому
принципу партийной демократии будущего Верховного правителя России).
29 июня 1918 г. Владивосток был захвачен чехами. В этом перевороте Колчак
не участвовал, будучи на отдыхе в Японии, откуда он собирался проехать на
юг России. Где-то под Севастополем у адмирала оставалась семья, и это была
одна из причин, заставлявших его стремиться в ставку бывшего Верховного
главнокомандующего генерала Алексеева. Кроме того, А. В. Колчак был
убежден, что именно в центральной России в конечном счете решится судьба
Отечества, определится исход борьбы с большевизмом. Однако по возвращении
на Дальний Восток он узнал о переменах в политической ситуации, об
образовании Комуча и Западносибирского правительства. Особое впечатление,
по его собственным словам, на него произвело то, что “омскому правительству
удалось успешно провести мобилизацию в Сибири” и что “население, совершенно
измучившееся за время хозяйничанья большевистской власти, поддержало,
главным образом в лице сибирской кооперации, власть этого правительства”.
Подобные известия возрождали надежды на создание сильной национальной
армии, тем более необходимой, что действия иностранцев на Дальнем Востоке
наносили, по мнению Колчака, непоправимый удар по престижу России, угрожали
интересам страны. “Все лучшие дома, лучшие казармы, лучшие дамбы были
заняты чехами, японцами, союзными войсками, а наше положение было глубоко
унизительно, глубоко печально... Я считал, что эта интервенция, в сущности
говоря, закончится оккупацией и захватом нашего Дальнего Востока в чужие
руки”.
