необоснованном, решении Бога, которое предопределяет одного к гибели,
другого - к блаженству, и тем самым уничтожили корень свободы. Мы также
утверждаем предопределение, но в совершенно ином смысле...”.[77]
Шопенгауэр
Обратимся теперь к Шопенгауэру. Хотя по многим пунктам он подвергает
критике философию Канта, учение последнего об эмпирическом и умопостигаемом
характерах оценивается им очень высоко. В трактате «Об основах морали»
читаем: “Это учение Канта о совместном существовании свободы и
необходимости я считаю величайшим из всех завоеваний человеческого
глубокомыслия. Вместе с трансцендентальной эстетикой это - два больших
брильянта в короне кантовской славы, которая никогда не померкнет”.[78]
Снисходительно одобряет он и Шеллинга: “Как известно, Шеллинг в своей
статье о свободе дал парафраз этого кантовского учения , более
вразумительный для многих благодаря его живому колориту и наглядности
изложения; я похвалил бы его, если бы Шеллинг имел честность сказать при
этом, что он излагает здесь кантовскую, а не свою собственную мудрость, за
каковую ее еще до сих пор считает часть философской публики”.[79]
Шопенгауэр все же несправедлив тут к Шеллингу: тот, как мы видели выше,
ссылается на Канта. Что касается собственного учения Шопенгауэра о свободе,
то оно ближе не к кантовской, а к шеллинговской версии и является ее
развитием в сторону усиления детерминизма. Шопенгауэр говорит не о
предопределении, а о врожденности характера; он сближает шеллинговское
понятие умопостигаемой сущности со схоластическим понятием сущности
(essentia) , только у схоластов сущность познаваема, а Шопенгауэр делает ее
непознаваемой; понятие индивидуальной человеческой свободы воли становится
в его философии фактически фиктивным. Вот как выглядит шопенгауэровский
«парафраз» кантовского учения об умозрительном и эмпирическом характерах:
“Индивидуум, со своим неизменным, врожденным характером, строго
определенным во всех своих проявлениях законом причинности, который здесь,
осуществляемый через посредство интеллекта, носит название мотивации, есть
лишь явление. Лежащая в его основе вещь в себе, находясь вне пространства и
времени, свободна от всякой преемственности и множественности актов, едина
и неизменна. Его природа в себе, это - умопостигаемый характер, который,
равномерно присутствуя во всех деяниях индивидуума и отражаясь во всех них,
как печать в тысяче оттисков, определяет эмпирический характер этого
явления, выражающийся во времени и последовательности актов, так что
явление это во всех своих обнаружениях, какие вызываются мотивами, должно
представлять постоянство закона природы, благодаря чему все акты человек
совершает со строгою необходимостью. Таким образом была приведена к
рациональному основанию и та неизменность, та неуклонная закостенелость
эмпирического характера у каждого человека, которую давно уже подметили
мыслящие умы (меж тем как остальные мнили, будто характер человека можно
изменить разумными представлениями и моральными увещаниями) “[80].
Шопенгауэр дает следующую интерпретацию кантовской концепции: “Но это
кантовское учение и сущность свободы вообще можно уяснить себе также,
поставив их в связь с одной общей истиной, наиболее сжатым выражением
которой я считаю довольно часто попадающееся у схоластов положение:
«Operari sequitur esse», т. е. всякая вещь на свете действует сообразно с
тем, что она есть, сообразно со своей природой, в которой поэтому уже
potentia содержатся все ее проявления, наступая actu, когда их вызывают
внешние причины, чем и обнаруживается именно сама эта природа. Это -
эмпирический характер, тогда как его внутреннею, недоступной опыту,
последнею основою служит умопостигаемый характер, т. е. внутренняя сущность
данной вещи. Человек не составляет исключения из остальной природы; и у
него есть свой неизменный характер, который, однако, вполне индивидуален и
у каждого иной... Все его поступки, определяемые в своих внешних свойствах
мотивами, никогда не могут оказаться иными, нежели это соответствует этому
неизменному индивидуальному характеру: каков кто есть, так должен он и
поступать. ...Свобода относится не к эмпирическому, а единственно к
умопостигаемому характеру. Operari данного человека с необходимостью
определяется извне мотивами, изнутри же - его характером, поэтому все, что
он делает, совершается необходимо. Но в его esse - вот где лежит свобода.
Он мог бы быть иным, и в том, что он есть, содержится вина и заслуга...
Благодаря теории Канта, мы освобождаемся собственно от основного
заблуждения, которое необходимость относило к esse, а свободу к operari, и
приходим к признанию, что дело обстоит как раз наоборот. Поэтому, хотя
моральная ответственность человека прежде всего и видимо касается того, что
он делает, в сущности же она относится к тому, что он есть, ибо, раз дано
последнее, его поведение при появлении мотивов никогда не могло бы
оказаться иным, нежели оно было... А что он, как это явствует из поступка,
таков, а не иной - вот за что он чувствует себя в ответе: здесь, в esse,
лежит то место, куда направлен бич совести... Поэтому укоры совести,
возникая по поводу operari, все - таки направлены против esse. Так как мы
сознаем за собою свободу лишь через посредство ответственности, то где
содержится последняя, там же должна содержаться и первая, - стало быть, в
esse... Но, подобно тому как с другими, точно так же и с самими собою мы
знакомимся лишь эмпирически, и у нас нет никакого априорного знания о своем
характере”.[81]
Как можно прокомментировать эти цитаты из трактата «Об основах
морали»? Прежде всего обратим внимание на то, что у Шопенгауэра (как,
впрочем, уже и у Шеллинга) полностью отсутствует характерный для Канта
пафос свободы человека от природной необходимости. Концепция Шопенгауэра
ориентирована, скорее, на восстановление на новой основе представления об
абсолютной детерминированности человеческого поведения. Понимая природу
достаточно узко, а именно как чистую эмпирию (у Канта это не так) , он
согласен с тем, что чисто эмпирические причины в виде возникающих и
исчезающих в течение жизни человека мотивов не способны полностью
обусловить его поступки. Умозрительный характер человека интересует
Шопенгауэра, по преимуществу, постольку, поскольку он представляет собой
тот недостающий фактор каузального порядка, который каузального
порядка, который в соединении с эмпирической мотивацией может необходимым
образом определить все поведение человека. Притом Шопенгауэр пытается
отождествить умозрительный характер с essentia схоластов, чего Кант отнюдь
не делает. Такое отождествление не вполне корректно, с ортодоксально
кантовской точки зрения: ведь то, что схоласты именуют сущностью ,
относится к миру явлений и вполне познаваемо априорно средствами
рассудка, умозрительный же характер относится к миру вещей в себе
и непознаваем, с чем согласен Шопенгауэр,говоря , что «у нас нет
никакого априорного знания о своем характере ». Как же можно
отождествлять два предмета, которые относятся к разным планам
бытия, и зачем это нужно? Но Шопенгауэр, как и Шеллинг является врагом
всяческой случайности; он является также врагом свободы воли, если понимать
ее в том смысле, что человек способен по собственном у усмотрению
совершать или не совершать те или иные отдельные поступки . Поэтому ему
очень хотелось бы возвратиться к представлению о некоторой необходимой и
неизменной «природе» человека, некоему его “естеству” на манер
схоластической essentia, откуда автоматически следовала бы определенная
реакция на появление того или иного эмпирического мотива. По его
мнению, нельзя отрицать “полную и строгую необходимость волевых актов при
появлении мотивов,.. она должна быть причислена к вполне установленным
истинам, так что продолжать разговоры о свободе отдельных поступков
человека,.. могли лишь невежество и недоразвитость”.[82]
В трактате «0 свободе воли» Шопенгауэр пишет: “При предположении
свободной воли всякое человеческое действие было бы необъяснимым чудом –
действием без причины”.[83] В том же трактате читаем :”Мотив становится
мыслью, как созерцание становится мотивом, если только оно в состоянии
действовать на данную волю. Но все мотивы – причины, а всякая причинность
сопряжена с необходимостью”.[84] И наконец: “Как всякое действие в
неодушевленной природе есть необходимый продукт двух факторов, именно
проявляющейся здесь всеобщей силы природы и вызывающей здесь это проявление
отдельной причины совершенно также всякое деяние человека бывает
необходимым продуктом его характера и присоединяющегося мотива”. [85]
Шопенгауэр приписывает характеру следующие свойства, придавая им очень
большое значение: врожденность, постоянство и индивидуальность. Последнее
свойство позволяет объяснить, почем у различные люди в одинаковых
условиях совершают различные поступки. Но чтобы один и тот же человек мог в
одинаковых условиях совершать неодинаковые – это Шопенгауэр решительно
отрицает. Итак, если мотив дан , а характер задан, то в человеческом
поведении царит полный детерминизм. Но как задается человеческий характер.
Мы видели выше, что Шопенгауэр все-таки признает наличие свободного
изначального выбора человеком собственного умозрительного характера.
Однако говорит он об этом выборе чрезвычайно абстрактно. Он заявляет, что
свобода и ответственность человека содержатся в его esse, что его «бич
совести» направлен туда же, что человек мог бы быть иным, чем он есть,
но, как все это следует конкретно понимать, не поясняет, Чувствуется, что
для Шопенгауэра не так важно то, что характер каким-то образом изначально
свободно выбран человеком и что человек за него отвечает, как то, что этот
характер ему врожден. Поскольку умонастроение философа, в общем,
антихристианское, ему не приходит в голову мысль сопоставить концепцию
изначального выбора человеком своей сущности с теорией предопределения.
Зато в качестве мифологической под кладки своей концепции он приводит
брахманистское учение о сан-саре и карме, а также рассказ Платона из
последней книги «Государства» о том, как души в загробном мире выбирают
себе будущие жизни. Как бы там ни было, ясно одно: если человеческая
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12
