отношению ко всякому долгу вообще”.[28]Новизна “формулы” Канта состоит в
том совершенно необычном для его современников статусе, который она
устанавливает для нравственности. Начать с того, что, по Канту ,
нравственность никак не опирается на чувство. Она полностью разумна. Для
него основной закон чистого практического разума и нравственный закон чисто
одно и то же. В “Основах метафизики нравственности” Кант пишет :
“Эмпирические принципы вообще непригодны к тому, чтобы основывать на них
моральные законы. В самом деле, всеобщность, с которой они должны иметь
силу для всех разумных существ без различия, безусловная практическая
необходимость, которая тем самым приписывается им, отпадают, если основание
их берется из особого устроения человеческой природы или из случайных
обстоятельств в которые она поставлена”.[29] И далее: “Я причисляю принцип
морального чувства к принципу счастья потому, что всякий эмпирический
интерес обещает нам содействие нашему благополучию через то удовольствие,
которое нам что-то доставляет, происходит ли это без непосредственного
намерения извлечь выгоду или на неё рассчитывают. Равным образом и принцип
сочувствия к счастью других нужно причислить,как это делает Хатчесон, к
тому же принятому им моральному чувствованию”.[30]У Канта моральное чувство
отнюдь не служит основанием нравственного закона; оно имеет как бы
“вторичный” характер и определяется как чувство уважения к уже
установленному и не зависящему от него нравственному закону. В “Критике
практического разума” читаем:”Если бы это чувство уважения было
патологическим, следовательно, чувством удовольствия, основанным на
внутреннем чувстве, то было бы тщетно обнаружить связь его с какой либо
априорной идеей. Но оно есть чувство, которое обращено только на
практическое, и хотя оно присуще представлению о законе исключительно по
его форме, а не в виду какого-то его объекта и, стало быть, его нельзя
причислить ни к удовольствию, ни к страданию, оно тем не менее возбуждает
интерес к соблюдению закона, который мы называем моральным интересом; точно
так же способность проявлять свой интерес к закону (или иметь уважение к
самому моральному закону) и есть, собственно говоря, Моральное
чувство”.[31]
Итак нравственный закон опирается исключительно на разум. В той же
книге Кант пишет: “Чистый разум сам по себе есть практический разум и дает
(людям) всеобщий закон, который мы называем нравственным законом”.[32]Этот
закон - суждение разума ; в “Основах метафизики нравственности” Кант
указывает, что “он - априорное синтетически-практическое положение”.[33]Из
“Критики чистого разума” мы знаем о том, какими свойствами обладают и как
возможны априорные синтетически-теоретические суждения. В разделе “Как
возможен категорический императив?” только что цитированного произведения
он пишет : “Это категорическое долженствование представляет собой априорное
синтетическое положение, потому что в добавок к моей воле, на которую
воздействуют чувственные влечения, присовокупляется идея той же, но
принадлежащей к умопостигаемому миру чистой, самой по себе практической
воли, которая содержит высшее условие первой воли согласно с разумом; это
примерно так, как к созерцаниям чувственно воспринимаемого мира
присовокупляются понятия рассудка, сами по себе не означающие ничего, кроме
формы закона, и благодаря этому делают возможными априорные синтетические
положения, на которых основывается все познание природы”.[34] Об основном
законе чистого практического разума Кант в «Критике практического разума»
говорит: “Но для того, чтобы рассматривать этот закон без ложных толкований
как данный, надо заметить, что он не эмпирический закон, а единственный
факт чистого разума, который провозглашается, таким образом, как
первоначально законодательствующий разум”.[35] Таким образом, этот закон
дан нам как факт; при этом он дан как факт особого рода - факт разума. Как
же мы можем не считаться с такого рода фактом?
Долг
Если нравственный закон дан нам как факт разума, значит он должен
оказывать на нас непосредственное воздействие. Каким образом осуществляется
это воздействие? В «Критике практического разума» написано: “Моральный
закон... есть императив, который повелевает категорически, так как закон не
обусловлен; отношение воли к этому закону есть зависимость, под названием
обязательности, которая означает принуждение к поступкам, хотя принуждение
одним лишь разумом и его объективным законом, и которая называется поэтому
долгом...”.[36]
Таким образом, присутствие в нас нравственного закона мы ощущаем в
виде веления долга. Согласно Канту, долг нельзя ставить на одну доску с
чувственными влечениями; он явление совсем другого, «высшего» порядка. Он
кардинально отличается от них как с точки зрения характера воздействия на
нас, так и в отношении своего метафизического статуса. “Максима себялюбия
(благоразумие) только советует, закон нравственности повелевает. Но ведь
большая разница между тем, что нам только советуется, и тем, что нам
вменяется в обязанность”.[37] Кроме того, если при удовлетворении какого-
нибудь влечения мы испытываем удовольствие, то выполнение нами долга не
сопровождается ни удовольствием, ни страданием. Долг «выше» всего
чувственного; он расположен в совсем другой плоскости, имеет совсем другой
источник. По Канту, если совершив какой-нибудь поступок, пусть даже самый
благовидный, человек испытал при этом удовольствие, то это верный признак
того, что он совершил его не из уважения к нравственному закону, а потакая
какому-нибудь своему (может быть, не осознанному) влечению. Возьмем еще
одну цитату из «Критики практического разума»: “Долг! Ты возвышенное,
великое слово, в тебе нет ничего приятного, что льстило бы людям, ты
требуешь подчинения, хотя, чтобы побудить волю, и не угрожаешь тем, что
внушило бы естественное отвращение в душе и пугало бы; ты только
устанавливаешь закон, который сам собой проникает в душу и даже против воли
может снискать уважение к себе (хотя и не всегда исполнение) ; перед тобой
замолкают все склонности, хотя бы они тебе втайне и противодействовали, -
где же твой достойный тебя источник и где корни твоего благородного
происхождения, гордо отвергающего всякое родство со склонностями, и откуда
возникают необходимые условия того достоинства, которое только люди могут
дать себе?”.[38]
Где? Ответ Канта на этот вопрос нам уже известен: в ноуменальном
мире, к коему причастны и мы как существа разумные. Именно оттуда исходит
голос практического разума в виде категорического императива, в виде
безусловного повеления долга. Остается лишь осознать всю радикальность
этого ответа Канта. Ведь если основной закон чистого практического разума и
нравственный закон - одно и то же, то это значит, что вся наша
нравственность имеет чисто ноуменальное происхождение; в ней нет ничего
феноменального, ничего природного. И наоборот: в нашей природе нет ничего
нравственного! Другими словами, поскольку мы существа ноуменальные,
постольку мы нравственны; поскольку же мы существа природные, постольку мы
безнравственны. Следовательно, всегда, когда мы поступаем согласно нашей
природе, когда мы подчиняемся природной причинности, мы поступаем
аморально. Это весьма сильное заключение, способное вызвать и действительно
вызвавшее недоумение и несогласие многих. И однако тезис о несовместимости
природы и нравственности является краеугольным камнем кантовской этики.
Нравственность Кант связывает со свободой. Именно в нравственном законе он
видит основание той «причинности, которая не есть явление, хотя результат
ее находится тем не менее в явлении», причинности, связанной не с природой,
а со свободой.
Этические категории
Свобода и воля
Теперь мы лучше можем понять, что такое, по Канту, свобода. В «Критике
практического разума» он пишет: “Так как чистая форма закона может быть
представлена только разумом, стало быть, не есть предмет чувств и,
следовательно, не относится к числу явлений, то представление о ней как
определяющем основании воли отличается от всех определяющих оснований
событий в природе по закону причинности, так как в этом случае определяющие
основания сами должны быть явлениями. Но если никакое другое определяющее
основание воли не может служить для нее законом, кроме всеобщей
законодательной формы, то такую волю надо мыслить совершенно независимой от
естественного закона явлений в их взаимоотношении, а именно от закона
причинности. Такая независимость называется свободой в самом строгом, т. е.
трансцендентальном смысле”.[39] В «Критике чистого разума» сказано:
“Свобода в практическом смысле есть независимость воли от принуждения
импульсами чувственности”.[40] Как видим, Кант определяет свободу как
независимость от закона природной причинности, от «принуждения» со стороны
чувственности. Это отрицательное определение свободы. Здесь свобода
выступает как негативная свобода, как «свобода от...». Кант это прекрасно
понимает и пишет: “Но эта независимость есть свобода в негативном смысле, а
собственное законодательство чистого и, как чистого, практического разума
есть свобода в положительном смысле”.[41] Таким образом, позитивная
свобода, «свобода к...», определяется Кантом как добровольное подчинение
нравственному закону. Это положительное определение свободы.
Уместно проанализировать здесь довольно-таки таинственное понятие
воли, которое я до сих пор не использовал (оно встречалось только в
цитатах). Но почему таинственное? На первый взгляд слово «воля» кажется
вполне понятным и привычным. Однако когда начинаешь осмысливать его более
тщательно, выясняется, что оно обладает какими-то с трудом уловимыми,
ускользающими коннотациями. Понятия воли и свободы соседствуют друг с
другом. На русском языке одно из значений слова «воля» представляет собой
синоним слова «свобода». Основное значение слова «воля?» по-русски, по-
немецки и на других языках - это, приблизительно говоря, способность
принимать решения поступать так, а не иначе и, приняв решение, прилагать
целенаправленные усилия для его выполнения. Воля сознательна, она связана с
разумом, с расчетом, в отличие от желаний, влечений, страстей, которые
обусловлены чувственностью, эмоциями и зачастую бессознательны. При этом
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12
