определенном культурном пространстве, психолог ищет мотивы определенного
образа поведения, и, наконец, социолог анализирует характер поведения
определенных социальных классов или слоев, – то все они занимаются
исследованиями, которые могут иметь величайшую важность для антропологии,
так как они, каждый в своей сфере, собирают воедино материалы, требующиеся
для изучения и наблюдения.
Весьма непросто, как это кажется на первый взгляд, отличить такого
рода исследования от того, что мы называем "философской антропологией". И
прежде всего по двум причинам. Во-первых, никакая философская антропология
не может обойтись без знания о подобных фактах. Во-вторых, именно при
изучении поведения и жизни человека исследователь едва ли может избежать
осознания того, что он сам обладает (по крайней мере имплицитно, в неявной
форме ) определенным пониманием человека. Эта проблема в преддверии
собственно философской антропологии кажется мне достаточно важной, чтобы
осветить ее.
Научные дисциплины, о которых шла речь выше применительно к сфере
антропологии, включая психологию и социологию, не могут да и не должны
избегать предпонимания (Vorverstaendnis) того, что есть человек, то есть
образа человека как неявной предпосылки исследования. Важно, конечно,
обдумать возможные недостатки исследования, обусловленные предпониманием.
Они проявляются, например, в выборе определенной области исследования: к
той или иной области обращаются потому, что по тем или иным причинам
считают ее особенно важной. А так как ни отдельный ученый, ни
исследовательские коллективы не в состоянии охватить вниманием все аспекты,
то и сам выбор в его связи с определенными обстоятельствами обусловлен
личным предпочтением. Во-вторых (и этот момент может показаться еще более
веским), предпонимание относительно человека проявляется внутри самой
области исследования в суждениях о важности определенных факторов и
структур, вплоть до выбора понятий. И, наконец, предпонимание влияет на
способы использования результатов исследования: например, когда на
основании его результатов принимаются соответствующие научно-политические
решения или же когда предпонимание воплощается в выводах и экстраполяциях,
превышающих компетенцию ученого. Эти замечания тривиальны, но на них никто
не обращает внимания.
Решающим, однако, является вопрос, будет ли предпонимание относительно
человека важным для оценки результатов исследования как такового, то есть
возможна ли критика полученных результатов как таковых с точки зрения
неоправданности предпонимания как исходной предпосылки исследования. И
здесь необходимо заметить, что критика научных высказываний посредством
указания на "человеческий образ", лежащий в их основе, имеет смысл тогда и
только тогда, когда прежде была показана неверность этих высказываний,
причем, безо всякого указания на "человеческий образ". Иначе говоря,
указание на предполагаемое предпонимание, возможно, сделает понятным
генезис теории, однако оно не даст никакой информации о том, верны ли
данная теория и ее логика. Из этого следует, что серьезная критика в адрес
определенных теорий не должна содержать указаний на то, что рассматриваемый
ученый имел такой-то и такой-то образ человека. Серьезный критик, скорее,
будет пытаться доказать тезис о том, что теория ложна, используя иные факты
и логические доводы.
По этому пункту можно, пожалуй, возразить, что высказанный тезис
относится только к так называемым точным наукам и не применим к
гуманитарным, таким как психология или антропология культуры, потому что в
них нет общепринятых методов рассуждения и сужения строятся не на
нормативно-логической, а на герменевтической основе. На это возражение
можно было бы ответить, что и в науках с так называемым "герменевтическим
методом" бывают результаты, которые достижимы не только с помощью
основополагающего (фундаментального) предпонимания человека. Я потому и
рассматриваю этот вопрос подробнее, что адекватное различение и
разграничение гуманитарных наук, с одной стороны, и философской
антропологии, с другой стороны, вовсе не тривиально, и сведение первых ко
второй может привести к значительным трудностям, а то и вовсе к неверным
выводам. В связи с этим возникает еще один вопрос: можно ли назвать
философскую антропологию наукой, и если да, то какого рода наукой? Даже
если философская антропология как дисциплина сформировалась только в наше
время, может оказаться полезным – в соответствии с классическим
различением – спросить, является ли философская антропология теоретической
или практической наукой.
Что подразумевается под различием практических и теоретических научных
дисциплин? Согласно Диогену Лаэртскому, это различие восходит к Платону. В
сочинении Диогена "О жизни и мнениях знаменитых философов" ( в русском
переводе: "О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов" – прим.
перев.), которое было написано, по-видимому, в начале III века, в книге 3,
фрагменте 84 значится, что Платон различал три типа знания, или наук (в
русском переводе трактата Диогена Лаэртского это различие рассматривается
Диогеном как приписываемое Платону Аристотелем; в примечании же отмечено,
что Диоген составил данное приложение к биографии Платона на основе
сочинения эллинистического времени, иногда ложно приписывавшегося самому
Аристотелю. См: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых
философов. – М., 1979. С.173, 174, 511 – здесь и далее на данной странице в
скобках даны примеч. редакт.). Итак, согласно преданию, Платон различал три
типа знания, или наук: практические, или исполнительные ( в русск. перев.
"действенные"); поэтические, или науки, касающиеся изготовления (в русс.
перев. "производительные"),а также теоретические, или наблюдательные
дисциплины (в русск. перев. "умозрительные"). Например, искусство
построения домов или создания кораблей представляет собой изготавливающий
тип, так как можно увидеть их готовый продукт. Искусство управления
государством (политика) или же искусство игры на флейте и цитре и т. п.,
напротив, исполнительного типа, потому что их работа не производит никакого
результата, так, чтобы его можно было увидеть, но все они что-либо
исполняют: один играет на флейте, другой – на цитре, третий заботится о
государстве. А вот геометрия, гармония и астрономия принадлежат
наблюдательному типу, потому что они ничего не исполняют и ничего не
изготавливают, вместо этого геометрия исследует, как линии соотносятся друг
с другом; исследователь гармонии погружается в сущность тонов, а астроном –
в наблюдение за звездами и мирозданием. Таким образом, науки (согласно
Платону) отчасти теоретического, отчасти практического, отчасти же
поэтического типа". (В русском переводе данный фрагмент из Диогена
Лаэртского звучит несколько иначе: "Наука бывает трех родов: действенная,
производительная и умозрительная. Зодчество и кораблестроение – науки
производительные, ибо их произведения видимы воочию. Политика, игра на
флейте, игра на кифаре и прочее подобное – науки действенные, ибо здесь нет
видимых произведений, но есть действие: игра на флейте, игра на кифаре,
занятия государственными делами. Наконец, геометрия, гармоника,
астрономия – науки умозрительные: здесь нет ни производства, ни действия,
но геометр занимается умозрением отношений между линиями, гармоник –
умозрением звуков, астроном – умозрением светил и мироздания. Таким
образом, среди звуков, астроном – умозрением светил и мироздания. Таким
образом, среди наук одни бывают умозрительные, другие – действенные,
третьи – производительные" //Указ.соч. С.174 – примеч.редакт.) Правда,
философом, который первым использовал это разделение на три части, был не
Платон, а Аристотель. И здесь классическими текстами являются "Топика",
книга VI, глава 6 (145 а 15 ), "Метафизика", Е 1 (1025 в 18 и далее), а
также "Никомахова этика", книга VI, глава 2 (1139 а 27 и далее).
Принцип этого тройного деления излагается у Аристотеля по-разному. В
"Метафизике" Е осуществляется тройное деление на основании предмета или
формального объекта: теоретическая наука занимается предметами, которые не
могут быть иными, чем они есть, тогда как практическая наука исследует
предметы, которые некоторым образом зависят от человеческого действия, не
имевшего конечного "верного" результата (Tun); наконец, поэтические науки
исследуют предметы, которые зависят от человеческого действия, имеющего
конечный видимый результат (Machen). Это аристотелевское различие между
двумя типами человеческого действия, между практикой и поэзией, в настоящий
момент нас не интересует. Гораздо большее историческое значение имело
другое основание этого тройного деления, а именно основание по цели
(Telos). Это основание мы находим у Аристотеля в "Метафизике", книга а, I
(933 в 20 и далее) и в начале "Евдемовой этики", следовательно, есть два
типа различия между дисциплинами: различие, основанное на цели, и различие,
основанное на предмете. Теоретическое, практическое и поэтическое знания
дифференцируются Аристотелем в соответствии с различными целями, причем
формы теоретического знания также выделяются в соответствии с присущим им
предметом.
В связи с тем, что мы хотим точнее наметить границы философской
антропологии как самостоятельной дисциплины, нас интересует различие между
теоретической и практической наукой, episteme. Что это означает, различать
две формы знания на основе их целей? Аристотель объясняет это очень просто:
цель теоретической науки – истина, цель практической – действие ( 993 в 20-
21 ). Очевидно, что здесь не имеется в виду, что знание, становится
теоретическим или практическим в зависимости от того, с каким намерением мы
развиваем это знание или используем его, Уже заранее известно, что
существуют различные области знания, в которых используется теоретический
или практический метод. Математика для Аристотеля, разумеется,
теоретическая наука, совершенно независимо от того, занимаюсь ли я ей,
чтобы заработать деньги, или из чисто интеллектуального любопытства. Цель
означает не субъективное намерение исследователя или ученого, но замысел,
имманентный области знания, внутренне присущий ей. Все же остается неясным,
что значит здесь цель, ведь в конце концов никто не будет утверждать, что
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
