услышано или прочитано, одним словом, – создано, сконструировано для самого
себя; вместо этого важно нескованным, непредвзятым взглядом окинуть сами
вещи и опереться на непосредственные наблюдения и опыт. Если мы
действительно хотим понять, что такое человек, мы должны прежде всего
сделать попытку максимально переместиться в ситуацию, в которой мы познаем
человеческое бытие; иначе говоря, переместиться в то, что мы познаем в
самих себе, и в то, что мы познаем во встречах с другими людьми.
Сказанное может быть неправильно истолковано, если понимать под этим
просто совокупность многих отдельных опытов и если усматривать в отдельном
опыте только свободное сочетание впечатлений и ощущений, которые дух со
своей стороны должен упорядочивать. И если поэтому в начале нашего
обсуждения человеческого личностного бытия мы ставим опыт таким, каким он
нам дан перед всякой научной теорией, то это требует дальнейшего пояснения.
Для начала мы можем придерживаться того воззрения, что опыт представляет
собой, конечно, нечто отдельное, что-то вроде отдельного временного
чувственного явления. Но в то же время предмет опыта – не только это
явление, но также и сам человек, который дан во всех этих опытах и который
включен в эти опыты особым образом, о чем нужно сказать подробнее.
Если мы будем рассматривать опыт как фундамент знания о человеке, то
тем самым мы подразумеваем две вещи. С одной стороны, мы можем иметь в виду
человека, который есть я сам. Этот опыт самопознания не единственный, но
существенный аспект вопроса о том, как складывается опыт человека. Опыт
самопознания отличается от опыта, в котором мне даны все другие люди,
прежде всего, тем, что можно было бы обозначить как "несоизмеримость"
собственного я: собственное я дано самому себе иначе, или, лучше сказать,
намного интенсивнее и дифференцированнее, чем любой другой человек, который
не есть я. Такого уникального опыта даже приблизительно никогда невозможно
достичь в познании другого человека. Если все другие люди постигаются
внешним опытом, то о самом себе я имею представление в опыте как бы изнутри
(Erfahrung von Innen) Правда, это не единственный способ достижения знания
о самом себе: такие важные сведения, которые, например, указаны в личных
документах, в том числе данные о том, где я родился, получены от других
людей, что свидетельствует о том, что я дан самому себе не только во
внутреннем опыте, но одновременно я для самого себя являюсь предметом
внешнего опыта. И хотя мне совершенно не просто понять ту "внутреннюю
сущность", в которой я дан самому себе, все же я знаю о ней. Как мне это
удается – вопрос, который сейчас мы не будем обсуждать, чтобы позднее еще
раз вернуться к нему. Пока же необходимо констатировать лишь то, что при
первом же приближении к вопросу об опыте человека, то есть к вопросу,
который мы считаем важным для философской антропологии, мы наталкиваемся на
комплексность опыта. Этот опыт состоит как в том, что я уникальным образом
дан самому себе, так и в том, что мне даны другие люди. В дальнейшем важно
будет показать, что два этих типа опыта не противоречат друг другу, а,
скорее, составляют единое целое.
Итак, человек познает свое бытие через других, но он познает его и
непосредственно в самом себе. При том, что человек познает, он присутствует
для самого себя (er ist fuer sich selbst dabei). Конечно, опыт о самом себе
совершенно отличается от опыта обо всем другом. Внешнее восприятие
собственного тела не может быть мостиком к познанию собственной самости.
Тело может восприниматься и внешне, но этот опыт не является
основополагающим, он сливается с восприятием изнутри, в котором я чувствую
тело и себя в нем. К тому же я узнал самого себя не просто как тело, но как
целое "телесно-душевно-духовное-я". Бытие человека прорывается во
внутренний мир, оно – бытие, открытое для самого себя, но тем самым оно
прорывается и в мир внешний, для которого оно тоже открытое бытие
(erschlossenes Dasein), способное вместить в себя мир. Что же это значит:
быть в самом себе, быть открытым для себя и другого? Как опыт самого себя и
опыт другого бытия, и прежде всего другого человеческого бытия проникает
друг в друга? – Все это темы для больших исследований.
Почему же философской антропологии необходим акцент на опыте? Почему
мы так настаиваем на том, что философская антропология исследует человека в
аспекте того, как он "действительно познает и переживает" свою жизнь? Ответ
на этот вопрос приведет нас к тому методическому обобщению (в оригинале
буквально "методическому сведению" – прим. редакт.), которое лежит в основе
отдельных наук: методическое обобщение, которое необходимо и другим наукам,
заставляет нас покинуть поле непосредственного опыта; непосредственным этот
опыт является потому, что, в отличие от научных фактов, он передается не с
помощью особого метода.
Сокращений, полученных в результате методического обобщения,
достаточно, многие из них встречаются и в психологии. Классическим примером
может послужить схема реакции на раздражители, которая в качестве основной
модели всего человеческого поведения была перенесена в психологию из
физиологии, где эта схема все еще частично оправдана. Так, например, еще и
сегодня можно прочитать во "Введении" в психологию: "Раздражители из
окружающей среды или изнутри тела запечатлеваются и передаются органами
чувств или рецепторами далее в мозг. Последовавшие за этим мозговые
процессы вызывают импульсы, которые относятся к эффекторам, мышцам и
железам внутренней секреции. Их активация есть поведение или действие".
Очевидно, что нужно точно определить, что такое действие, чтобы
интерпретировать приведенное здесь утверждение. А это кажется автору
возможным лишь в том случае, если можно используются модели и терминология
естественных наук. Однако вследствие этого говорится о функционировании
некоей аппаратуры, а не о человеке и его действиях.
Основные понятия философской антропологии
Две фундаментальные антропологические категории: действие и происшествие
Для начала я хотел бы кратко рассмотреть две фундаментальные
категории, относительно которых справедливо утверждение, что их применение
охватывает собой всю человеческую жизнь в целом. Опережая последующие
рассуждения, в качестве фундаментальных антропологических терминов можно
назвать структуру действия и структуру происшествия. Как живому существу,
человеку – и в этом он похож на все остальное живущее – присуще то
обстоятельство, что с ним что-то происходит. Далее, в отличие от растений,
человек, как и животное, осознает то, что с ним происходит: он не только
испытывает это что-то, но и одновременно чувствует это. Однако, в отличие
от животного, человек не определяется исключительно тем, что он испытывает
и что с ним случается; он не до конца отдан во власть этих происшествий, но
своими действиями он способен влиять на происходящее. Обычным для нас
является различие между действием и происшествием, выраженное в
грамматических терминах "активность" и "пассивность".
Обе категории не только противопоставлены друг другу на уровне
человеческого бытия, они взаимообусловлены и объясняют друг друга. Наша
жизнь "натянута" между событиями рождения и смерти. Первое и последнее
слово за нас говорит не наше собственное действие. И более того, даже если
мы действуем, с нами постоянно что-то происходит: есть происшествия без
действия, а противоположного, то есть чистого действия, не существует; и
даже то, что мы называем творческим действием, зависит от предшествующих
условий.
Как в действии, которое человек осуществляет, так и в происшествии,
которое с ним случается, человек выступает как субъект, даже если он делает
это по-разному: человек принимает участие как в действии, так и в том, что
с ним происходит. К тому, что происходит с человеком и в человеке, мы
относим не определенные события извне, но, скорее, характеризуем
совокупность всего того, что происходит в человеке без его участия. Примеры
таких происшествий: мы можем быть в хорошем или плохом состоянии, мы
здоровы или страдаем от болезни; сюда же относятся старение и выздоровление
и т. п., – все это процессы, которые в нас происходят, точно так же как
происходит прирост сил и способностей. Происшествия или события затрагивают
нас, как, например, неудача или "отказ" собственного тела, а также
настроения и аффекты, которые нас одолевают, и т. д. В этой связи важно
понять, что в противовес всем этим происшествиям и событиям человек
осознает себя в действии как носитель и инициатор своих поступков и
определяется ими; когда же в человеке что-то происходит, за этим следует
активизация без деятельного участия "я".
Об аристотелевском различии между поэзией и практикой
После предварительного обсуждения стоит подробно рассмотреть понятие
действия. В этом контексте важным является вопрос о связи между действием и
субъектом как инициатором этого действия. Здесь полезно принять то
принципиальное отличие, которое обнаруживается уже со времен Платона и
Аристотеля: отличие между практикой и поэзией. Не вдаваясь в подробности
подоплеки такого различения, напомним одно классическое место, где
Аристотель четко формулирует это отличие. Всякое осмысленное действие,
говорится в начале "Никомаховой этики", некоторым образом целенаправленно.
Если подробнее рассмотреть различные способы человеческого действия в
отношении их целенаправленности, то между целями обнаружится существенная
разница. В одном случае целями являются произведения, или, как мы сказали
бы сегодня, продукты, существование которых вызвано человеческим действием.
В этом аспекте мы можем говорить о транзитивном действии субъекта
(транзитивное действие означает, что результат этого действия лежит вне
субъекта, осуществляющего действие; если, к примеру, архитектор планирует
или строит дом, то в конце действия "продукт" находится перед автором).
Иначе обстоит дело с так называемым нетранзитивным действием. Возьмем в
качестве примера чтение книги. Это действие, цель которого не есть что-то,
лежащее за пределами субъекта (я не учитываю ситуацию, что книгу нужно
прочитать, чтобы написать работу к семинару), а сама деятельность чтения. В
другом случае, то есть когда действие нетранзитивно, цель реализуется в
самом действии. В свете этого различения целей по принципу "то, во имя
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
