«дисциплина», «плац», «надраенные пуговицы». Все это — механизмы обучения
абстрагированию. Естественное, целостное мышление, которое видит все
стороны предмета, просто немеет при столкновении с армейским дисциплинарным
абсурдом. Зачем надо тянуть носок и чистить пряжку? — Нет такого слова
«зачем», есть слово «надо». Зачем бьют солдата? — «Положено». — Зачем? —
«Делай, что тебе говорят». Соответствующие практики направлены на одно:
солдат, если он хочет «сохранить здравый рассудок», должен время от времени
откладывать его в сторону.
И, наконец, наступает самое важное — учения. В руках у солдата — автомат,
он целится в человекоподобный силуэт. Он точно знает, что стреляет не в
человека: это всего лишь картонка.
Зато потом, когда в перекрестии прицела окажется бегущая фигурка и надо
будет нажать на курок, старший товарищ скажет ему главную фразу: «представь
себе, что ты на стрельбах».
И курок будет нажат.
Фигурка упадет.
Биологический запрет на убийство преодолен
Итак. Армия — это инструмент абстрагирования, поддерживающий способность
воспринимать «такого же», как «иного», не видеть в другом человеке —
человека, «представителя своего вида». Армейский образ жизни, армейская
дисциплина, армейская «технология» — это обретение человеком способности
«убивать людей и уничтожать вещи», не сходя при этом с ума, не превращаясь
окончательно в «антиобщественное животное».
Из этого сразу же следует несколько важных выводов. Обретя способность к
абстрагированию (и преодолению «видового запрета» на убийство), люди начали
вырабатывать механизм закрепления этого результата. Теперь запрет на
убийство «своего» должен отключаться автоматически, по предъявлению какого-
то признака «чуждости». Формируется универсальное понятие «чужого» — «с
виду человека», но на самом деле — «законной добычи». Следующим шагом
является установление какого-нибудь критерия, который позволил бы нам
отличать «настоящих людей» от «ненастоящих». Таковым может быть все что
угодно — язык (или хотя бы акцент, сколь угодно легкий — достаточно того,
чтобы он воспринимался на слух), внешность (любые внешние отличия),
религиозные, идеологические, и любые прочие различия. Все они, в конечном
итоге, нужны для того, чтобы отделить «своих» от «чужих» и помочь
воспринять «чужого» как потенциальную жертву. Выработка критериев
абстрагирования, опираясь на которые одни люди могут убивать других людей,
стала универсальным механизмом структурирования общества. В этом смысле не
случайно, что армия оказывается одним из наиболее успешных инструментов не
только войны, но и модернизации общества.
5. Психологические механизмы возникновения общности как фактор
самосознания групповой принадлежности.
В психологической науке , точнее в психологии межгрупповых отношений
накоплен достаточно большой опыт изучения и анализа проблем близких к
интересующей нас теме войны – межгрупповой агрессии психологические корни
которой можно рассматривать как основу для философского обобщения и анализа
противостояния и взаимоуничтожения общностей. При этом я буду использовать
методологическое допущение, согласно которому между психологическими
закономерностями межгрупповой агрессии и философской проблемой «Как
возможна война?» существует взаимосвязь.
История изучения межгруппового взаимодействия началась с рассмотрения
проблемы межгрупповой агрессии в работах классиков социальной психологии
Г.Лебона (1896) и У.Макдугала (1908) но регулярные эмпирические ( в том
числе экспериментальные) исследования в этой области развернулись после
Второй Мировой Войны XX века которая явилась своеобразным катализатором
подобного рода исследований. Приняв в качестве единицы анализа общность
понимаемую не только как социально объективное но и как субъективное
психологическое объединение людей ( Б.Ф. Поршнев ) исследователи формулируя
проблемное поле в качестве исходного ставили вопрос о поиске
психологической первопричины образования общностей.
Так, например, в отечественной психологической науке Б.Ф. Поршнев выделяет
в качестве такой первопричины не межличностные отношения и взаимодействия,
складывающиеся между индивидами и объединяющие людей в группы, а
межгрупповые отношения, строящиеся по типу противопоставления и
обособления, на основе которого формируется групповое самосознание и
чувство общности. Обособление и противопоставление, по мнению
исследователя, -необходимое условие и изначальный импульс объединения людей
к их познанию себя как общности:«Субъективная сторона всякой реально
существующей общности … …конституируется путем этого двуединого или
двухстороннего психологического явления которое мы обозначили выражением
«мы» и «они», путем отличения от других общностей, групп вовне и
одновременного уподобления людей в чем-либо друг другу внутри»[12].
Обособление и противопоставление общности внешнему социальному окружению с
одновременным уподоблением и единением внутри является универсальным
социально-психологическим механизмом, посредством которого реализуются и
воспроизводятся отношения между социальными группами, т.е. общественные
отношения.
Феномен противопоставления и обособления в западной социальной психологии
часто определяется и описывается как феномен внешнегрупповой враждебности,
универсальность и неизбежность которого постулируют практически все
западные социальные психологи. В.Самнер (1906), автор концепции
этноцентризма (восприятия и оценки других групп лишь с позиции ценностей и
норм своей группы), утверждал, что отношения между человеческими
сообществами могут строиться только на основе враждебности. В поздних
работах З.Фрейда излагается система взглядов на природу и функции
межгрупповой враждебности. Однозначно связывая внешнегрупповую враждебность
и внутригрупповую сплоченность, Фрейд ищет источник этих явлений в
мотивационной сфере индивидов, привлекая в качестве объяснительной схемы
эдипов комплекс.
Внешнегрупповая враждебность и агрессивность как способ разрешения
внутриличностных конфликтов и фрустраций используется в качестве
объяснительной схемы в ряде исследований: авторитарной или
этноцентрической личности (Adorno,1950), генерализации агрессии возникающей
в результате фрустрирующего воздействия на личность (Berkowitz, 1962), роли
этнических стереотипов в регуляции отношений между представителями
различных этносов и рас (Allport,1954; Pettingrew, 1958).
С иных теоретических позиций подходит к проблеме межгрупповых конфликтов
М.Шериф. Истоки межгрупповой враждебности он видит в объективном конфликте
целей и интересов различных групп, неизбежно возникающем в ситуации
конкурентного взаимодействия их представителей (Sherif, 1966).В целой серии
экспериментов в летнем лагере для подростков ,целью которых было изучение
влияния характера межгруппового взаимодействия ( кооперативного или
конкурентного) на характер взаимоотношений складывающихся между группами и
внутри них, были получены следующие результаты:
1) в ситуациях соревнования, где победить могла только одна группа,
исследователи наблюдали проявления межгрупповой враждебности (агрессивность
к представителям других групп, негативные стереотипы в восприятии других
групп) и одновременное усиление внутригрупповой сплоченности.
2) в заданиях предполагающих объединение усилий обеих групп фиксировалось
некоторое снижение межгрупповой враждебности, но не устранение её
полностью.
Справедливо подчеркивая роль особенностей межгруппового взаимодействия в
формировании межгрупповых отношений концепция М. Шерифа не могла объяснить
факты зафиксированные в многочисленных экспериментальных исследованиях –
факты проявления межгрупповой враждебности и предубежденности в оценках
«своей» и «чужой» группы, возникающие в отсутствие объективного конфликта
интересов и вообще предшествующего опыта межгруппового взаимодействия.
Обобщая результаты вышеприведенных исследований можно утверждать, что
феномен межгрупповой враждебности является универсальным механизмом
формирования общностей, необходимым условием идентификации индивидом своей
групповой принадлежности. И если допустить возможность перенесения
закономерностей справедливых для групп численностью 10 -50 человек на
большие социальные группы такие как народ, нация, граждане государства, то
вполне справедливо можно сделать вывод о имманентной возможности войны как
необходимого условия возникновения сообщества.
6.Война и Мир – парадокс или диалектическое единство?
«Войны ведутся ради заключения мира» -- эту фразу можно прочесть в начале
знаменитого трактата Гуго Гроция «De iure belli ac pacis»[13], который в
разгар Тридцатилетней войны возвещал о рождении буржуазного общества и
содержал изложение основ международного права. В «Пролегоменах» и начальных
главах первой книги Гроций формулирует все главные предпосылки своего
исследования «права войны и мира». Вот некоторые из них: «права» в сфере
международных отношений создаются по взаимному соглашению государств из
соображений пользы; если законы любого государства «преследуют его особую
пользу», то нормы права народов «возникли в интересах не каждого сообщества
людей в отдельности, а в интересах обширной совокупности всех таких
сообществ»; источник права народов -- природа (ius naturae), законы
божественные и нравы людей; соблюдение права народов не менее необходимо,
чем соблюдение внутригосударственных законов; частные войны -- это те,
которые ведутся лицами, публичные же войны представляют собой войны,
ведущиеся носителями гражданской власти (и об этих-то войнах идет речь в
трактате); справедливы войны, которые ведутся в ответ на правонарушение, т.
е. согласуются с естественным правом и т. д. .
6.1 Частный характер войны
Представление о том, что мир является, так сказать, causa finalis военного
столкновения двух держав, безусловно, определяет все войны, которые велись
в системе сословных монархических государств. Формируются ли армии за счет
вербовки солдат или на основании принципа всеобщей воинской повинности,
рожденного эпохой национальных государств, -- в любом случае предполагается
частный характер войны. Иначе говоря, война рассматривается не как
отрицание, а как подтверждение всеобщего состояния мира. Добропорядочный
гражданин государства, всецело погруженный «в заботы войны», не может
пребывать в безопасности и вере в Бога, если не будет постоянно иметь в
виду мир. В противном случае «звериная сила», проступающая наружу в борьбе,
не будет смягчаться человеколюбием и неминуемо создаст опасность для
благополучия государства.
Стало быть, окончание войны должно ознаменоваться обеспечением
«добросовестности и мира», которые приведут к прощению злодеяний,
возмещению убытков и расходов, что в общем-то не так уж и плохо для
христиан, коим Господь даровал свой мир.
Так становится очевидно, что мирное, т. е. безопасное, состояние вещей
носит главным образом рациональный и гуманный характер. Более того, оно
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
