обращения, подразумевающее освобождение от всего, что делает нас
зависимыми, над чем мы не властны.
В III-IV вв. понятие обращения будет осмысленно христианством по-новому.
> Внезапное изменение как единственное событие (потрясение как
разрыв);
> Переход от одного состояния к другому (переход от смерти к жизни
как преображение);
> Отказ «Я» от самого себя.
В рамках христианской морали устанавливаются иные модальности
отношения к себе: этическая субстанция осмысливается в терминах конечности,
грехопадения и зла; вид зависимости в форме подчинения общему закону,
воплощающего в то же время волю личного бога, а работа над собой обязывает
к истолкованию души, тяготеющей к самоотречению.
Такой новый способ, или новая динамика в производстве оказывается
началом длительной трансформацией такой структуры субъективности, которая
определяется духовностью знания и практическим постижением истины
субъектом, в иное строение субъективности, где главенствующую роль играет
проблема самопознания субъекта и его подчинения закону.
Фуко рассматривает заботу о себе как сложную технологию производства
субъективности.
Трансформации субъективности опосредовано зависят от специфических
отношений власти и знания. Отношения между властью и знанием – это
отношение условий, а не причинно-следственный отношения и, тем более не
отношения тождества. Отношение к себе понимаемое в античной традиции как
забота о себе не сводимо ни к отношениям власти, ни к отношениям знания.
Фуко описывает сложную и неустойчивую игру, в которой забота о себе
становиться одновременно инструментом и эффектом власти, но также и
препятствием, точкой сопротивления, основанием для осуществления
противоположной стратегии.
Фуко подчеркивает, что отношение к себе нельзя рассматривать как
поверхность проекции механизмов власти. Понимая под отношением к себе
реальное движение по отношению к себе, выполняя внутреннее требование
сделать усилие, совершить что-то, что есть он сам, субъект движется по
спасительной траектории самореализации. «Возвращение к себе это
повторяющаяся тема в нашей культуре, в которой мы всегда стремимся
восстановить этику и эстетику своего «Я» (Монтень, Штирнер, Бодлер,
политическая анархия, Шопенгауэр, Ницше). В этой серии попыток восстановить
этику своего «Я», в этом движении, заставляющем нас беспрерывно к ней
обращаться, не придавая ей никакого содержания, можно заподозрить
невозможность создать этику своего «Я» на сегодняшний момент, хотя это,
возможно, задача важная, основная, политически необходимая, если только
правда то, что нет иного основного и полезного рычага политической власти,
кроме отношения своего «Я» к самому себе»[25].
Глава 3. Функция-субъект
Вступая во взаимоотношения со знанием, власть порождает какую-то
истину, поскольку показывает и побуждает говорить, она порождает истину в
виде проблемы. Проблематизация секса разворачивает два процесса постоянно
отсылающие один к другому: истина как то, что спрятано глубоко в нас,
должна проявиться,
показаться и, в то же самое время, она должна сказать нам истину о
нас самих. Из этой игры и конституируется субъект, знание о нем; вокруг
вопроса о сексе выстраивается наука, способная сказать нам о нас самих, о
том, что недоступно, но что составляет позитивное условие его
существования. «Истина субъекта», оказывается неким коррелятом процедур
власти являющими собой разного рода техники жизни. Имплантация правил
диспозитива сексуальности в технологии производства субъективности
превращает сексуальность в шифр индивидуальности.
Фуко показывает, что выведение в дискурс секса подчиняется механизму
постоянного побуждения особой формы власть-знания по принципу рассеивания
и насаждения разнообразных форм сексуальности через инстанции производства
дискурса, производства власти, производства знания. Императивом этого
всеобщего побуждения с конца XVI века может быть формула: «Говорят все»
(себе самому и другому). Эти техники проговаривания, анализа, слежки за
самим собой порождаются определенными механизмами власти в рамках
которых будут установлены совсем иные модальности отношения к себе.
К XVIII веку побуждение говорить о сексе разворачивается от
исповедальных практик признания до политических, экономических, технических
практик в форме анализа, учета, классификации и спецификации. Секс - это
не только то о чем следует говорить, но и то чем следует управлять для
наилучшего блага, для наращивания как индивидуальных так и коллективных
сил. Регуляция секса производится с помощью дискурсов полезных и истинных
- через знание (регуляция рождаемости через морально-религиозные и политико-
экономические дискурсы; педагогизация через попытку определить различные
способы умолчания или распределение дискурса о сексе).
Проект выведения в дискурс секса сформировался в традиции аскетизма
и монашества, с появления и развития техник признания, состоявших не только
в том, чтобы сознаваться в своих поступках, но стараться превратить всякое
свое желание в дискурс. Начиная с классической эпохи, происходит постоянное
усиление и возрастание значимости дискурса о сексе. Дискурса сугубо
аналитического, ориентированного на достижение многочисленных эффектов
перемещения, интенсификации, реориентации и изменения по отношению к самому
желанию.
Эта техника была поддержана и задействована новыми механизмами
власти, для функционирования которых дискурс о сексе стал исключительно
важным. «К XVIII веку рождается политическое, экономическое, техническое
побуждение говорить о сексе. И не только в форме анализа, учета,
классификациии и спецификации, в форме количественных или причинных
исследований. Принимать секс «в расчет», держать о нем речь, которая была
бы не просто моральной, но и рациональной»[26].
Дискурсы о сексе размножаются не помимо или вопреки власти, но
именно там где она осуществляется. Императив, предписывающий каждому
превращать свой секс в непрерывный дискурс, размножается и трансформируется
в разнообразных механизмах, которые через порядки экономики, педагогики,
медицины, правосудия побуждают, извлекают, оборудуют, институционализируют
дискурсы о сексе.
Фуко говорит о новом типе власти, выступающей не в форме закона, не
в качестве последствия действия какого-то определенного запрета, но
осуществляющий свое действие через умножение отдельных форм секса. Власть
не фиксирует границу, но изобретает различные формы и поля дискурса, следуя
за ними по линиям бесконечного внедрения. Власть не исключает
сексуальность, но внедряет ее как способ спецификации индивидов.
«Власть не старается избежать сексуальности, но притягивает ее
вариации посредством спиралей, где удовольствие и власть друг друга
усиливают; не устанавливает барьеры, но оборудует места максимального
насыщения. Она производит и фиксирует сексуальную разнородность»[27].
Желание – это не столько враг, сколько опора. Власть перемещается
вдоль всей этой опоры, умножая свои промежуточные пункты и свои действия, в
то время как ее цель расширяется и разветвляется, продвигаясь в глубь
реального теми же путями, что и сама власть, сооружающая линии бесконечного
внедрения. Власть функционирует как призывной механизм – она притягивает,
извлекает те странности, за которыми неустанно следит. Удовольствие и
власть не противостоят друг другу, но следуют друг за другом, чередуются
друг с другом и усиливают друг друга.
Фуко описывает четыре функции реализации власти в производстве
диспозитива сексуальности:
1. через линии бесконечного внедрения власти на
микроуровнях;
2. через производство и спецификацию сексуальных отклонений,
что ведет за собой спецификацию индивидов, «погружение
извращений в тела»;
3. через сенсуализацию власти, что проявляется в
медикализации, педогагизации, психиатризации
сексуальности;
4. через интенсификацию диспозитива сексуальности, через
насыщение.
Власть осуществляет свое действие через умножение отдельных форм
сексуальности, через спецификацию отдельных форм периферийной сексуальности
и тем самым спецификацию индивидов с помощью сексуальности, через места их
максимального насыщения.
В XIX веке складывается научный дискурс о сексе, вокруг и по поводу
него строится необъятный аппарат производства истины. Фуко выделяет
способы, с помощью которых ритуалы признания, в форме которого существовала
«истина о сексе» в Средневековье, трансформируется в схемы научного знания:
1. клиническая кодификация способов «заставлять говорить» -
процедура признания вписывается в поле научно приемлемых
наблюдений.
2. появляется постулат всеобщей и диффузной причинности:
«Принцип секса как «причины все и вся» есть теоретическая
изнанка технического требования: заставит функционировать в
практике научного типа такого признания, которое должно
было быть одновременно и тотальным и детальным и
постоянным»[28].
3. принцип латентности присущей сексуальности, позволяющий
сочетать принудительность трудного признания с научной
практикой.
4. метод интерпретации: истина не заключена в самом субъекте.
Она конституируется на двух полюсах: через само признание и
его дешифровку.
5. медикализация последствий признания: получение признания и
его последствия переписываются в форме терапевтических
действий. «Истинное – если оно сказано вовремя, кому нужно,
сказано тем, кто является одновременно и его держателем и
ответственным за него, - лечит»[29].
Буржуазное общество, складывавшееся в XVIII веке, предприняло
попытку сформулировать о сексе фундаментальную истину. Появился целый
арсенал инструментов, чтобы о нем производить истинные дискурсы. Секс
вписывается не только в экономику удовольствия, но и в упорядоченный режим
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
