знания. Постепенно секс становиться общим и беспокоящим смыслом,
пронизывающим все наши действия и все наши существование, «всеобщее
значение, универсальная тайна, нескончаемый страх».
Чтобы эта форма власти осуществлялась, она в гораздо большей
степени, чем старые запреты требует внимательных и даже любопытствующих
присутствий, она предполагает разного рода общности, она действует через
разного рода обследования и наблюдения, она нуждается в обмене дискурсами
через вопросы вымогающие признания, и через откровенности выходящие за
пределы вопросов. Здесь признание гарант статуса, ценности, идентичности
субъекта. Истина, которая является как нечто недоступное, извлекается из
глубин себя.
Конституирование себя в качестве субъекта через процедуры признания,
которое предполагает другого оценивающего, признающего, направляющего, где
истина обо мне самом должна быть сформулирована и подкреплена подлинностью
высказываемого. «Признание – это такой дискурс, ритуал». Этот истинный
дискурс производит действие в том, кто его выговаривает, конституируя его
через практику признания. Эта практика распространилась через процедуры
покаяния, наставничества, врачевания в отношения между детьми и родителями,
учениками и педагогами, пациентами и врачами, преступниками и судьями.
Истиной о сексе (о моем сексе) располагает другой, который знает то,
чего не знаю я. О причинах действующих внутри меня, о бессознательном, о
том каким я должен быть – всем этим заведуют властные отношения сил,
которые в свою очередь и производят эту истину, формализуясь, превращаются
в то, что Делез называет «машинами». Машины занимают и заселяют каждый
кусочек диспозитива, тогда как сам диспозитив образует ту неделимую среду,
сплошная протяженность которой распределяется без разрыва между конкретными
машинами.
«Машина всегда обладает той истиной, которую получает в зависимости
от условий своего создания»[30]. Диспозитив осуществляет функцию разметки,
стратификации знания, это принцип организации реального в целое.
Стратификация знания проходит по линиям взаимодействия между
стратифицированным и не стратифицированным. Силовые отношения или власть,
являясь нестабильными, исчезающими, виртуальными не поддаются формализации,
упорядочиванию, но они, тем не менее, становятся условием стратификации
знания, обеспечивают распространение и формализацию знания в упорядоченное
целое, которое определяется присущими каждой страте комбинациями зримого и
высказываемого.
Диспозитив находится в постоянном соприкосновении с линиями внешними
ей, где образуются очаги сопротивления, новые взаимоотношение сил. «Это
неоформленное внешнее есть битва, оно похоже на зону турбулентности и
урагана, где мечутся отдельные точки и завязываются новые отношения между
ними»[31]. Диспозитив как имманентная причина осуществляет конкретные
взаимодействия через интеграцию, дифференциацию и актуализацию своих же
следствий.
Знание движется между двумя формами актуализации: между выражением и
содержанием, между дискурсивным и недискурсивным, между высказываемым и
зримым. Между этими же формами обнаруживается разрыв или как говорит Фуко
«не-место», между ними существует трансверсально (диагонально) действующее
соотношение сил, в которых образуются точки мутации, сопротивления,
творчества обеспечивающие последовательность сменяющих друг друга
диспозитивов или страт внутри них.
Мышление происходит в промежутке, в разрыве между видением и
говорением, и, следовательно, сам человек занимает этот промежуток и
определяется силами составляющими его. «Речь идет о составляющих силах
человека: с какими другими силами они сочетаются, и какое соединение из
этого получается?»[32].
Силы в человеке подразумевают лишь только определенные места, точки
приложения, некую область существующего при взаимодействии с иными силами
образующие различные его модусы.
Линия внешнего с множественностью точек мутации, или взаимоотношения
власти, определяющие подвижность стратифицируемого – это движущаяся
материя, «оживляемая перистальтическими движениями, складками и изгибами,
образующими внутреннее: это не нечто иное, отличное от внешнего, это как
раз и есть внутреннее внешнего»[33].
Начиная с XIX века силы внешнего через измерение конечного по его
отношению к бесконечному начинают стягивать его, образуя некую глубину, в
которой размещается человек. В этом разрыве в связях внешнего, в этом
искажении стратифицированного знания, в движении между позитивностями и
занимает свое место человек. Разрыв, результатом которого становятся
складки, рефлексия; складка внешнего (образующая Я) детерминируется
процессом субъективации, то есть «местами, через которые проходит складка».
Делез говорит о четырех «складчатых зонах», четырех складках
субъективации: это материальная компонента нас самих; соотношение сил в
собственном смысле слова (потому что соотношение сил образует складку);
затем складка знания или истины (она образует отношение истинного к нашей
сущности и удостоверяет ее подлинность) и последняя складка, это складка
самого внешнего. Складки эти изменчивы, существуют в разных ритмах, а их
вариации образуют различные модусы субъективации/идентификации.
Основополагающая идея Фуко состоит в том, что измерение
субъективности является производным от власти и от знания, но не зависит от
него. Субъект представляет собой переменную, набор переменных высказывания,
это функция, производная от самого высказывания. В «Археологии знания» Фуко
осуществляет анализ этой функции-субъект, который представляет собой место
или позицию, которые сильно меняются от типа, от порога высказывания, от
взаимоотношений сил определяющих поле выразимости и поле видимости.
Пока функционировала «форма-Бог» человека еще не было, когда
появляется «форма-человек» Бог умирает и возникает вопрос, какая новая
форма из взаимоотношений сил человека с силами внешнего получиться,
которая уже не будет ни Богом, ни Человеком. Это проблема, которая была
сформулирована Ницше в вопросе о «сверхчеловеке». Какое соединение сил
внешнего с силами внутреннего образует новую форму? И что это будут за
силы?
Делез говорит о том, что вероятно субъекты буду теперь
производиться не за счет складки или разглаживания, а при помощи чего-то
напоминающего Сверх-складку, «о которой свидетельствуют изгибы, присущие
цепочкам генетического кода, возможности кремния в компьютерах третьего
поколения, а также контуры фразы в литературе модерна, когда языку «только
и остается, что загнуться в вечной оглядке на себя». Впрочем, разве
«конечно-неограниченное» или сверхскладку не вычерчивал уже Ницше, назвав
их «вечным возвращением»»?[34].
Примером такой онтологии «Сверх-Складки» является психоанализ Ж.
Лакана, в котором субъект появляется в результате или в месте смещения,
фундаментальной деформации, сбоя в процессе символической репрезентации
реального. Человек, как эффект идеологического по своей механике
отчуждения, происходящего в процессе символизации Реального и,
одновременно идеология как единственная форма реализации субъективности,
- основные темы книги С. Жижека «Возвышенный объект идеологии».
Глава 3. Функция-субъект
Вступая во взаимоотношения со знанием, власть порождает какую-то
истину, поскольку показывает и побуждает говорить, она порождает истину в
виде проблемы. Проблематизация секса разворачивает два процесса постоянно
отсылающие один к другому: истина как то, что спрятано глубоко в нас,
должна проявиться,
показаться и, в то же самое время, она должна сказать нам истину о
нас самих. Из этой игры и конституируется субъект, знание о нем; вокруг
вопроса о сексе выстраивается наука, способная сказать нам о нас самих, о
том, что недоступно, но что составляет позитивное условие его
существования. «Истина субъекта», оказывается неким коррелятом процедур
власти являющими собой разного рода техники жизни. Имплантация правил
диспозитива сексуальности в технологии производства субъективности
превращает сексуальность в шифр индивидуальности.
Фуко показывает, что выведение в дискурс секса подчиняется механизму
постоянного побуждения особой формы власть-знания по принципу рассеивания
и насаждения разнообразных форм сексуальности через инстанции производства
дискурса, производства власти, производства знания. Императивом этого
всеобщего побуждения с конца XVI века может быть формула: «Говорят все»
(себе самому и другому). Эти техники проговаривания, анализа, слежки за
самим собой порождаются определенными механизмами власти в рамках
которых будут установлены совсем иные модальности отношения к себе.
К XVIII веку побуждение говорить о сексе разворачивается от
исповедальных практик признания до политических, экономических, технических
практик в форме анализа, учета, классификации и спецификации. Секс - это
не только то о чем следует говорить, но и то чем следует управлять для
наилучшего блага, для наращивания как индивидуальных так и коллективных
сил. Регуляция секса производится с помощью дискурсов полезных и истинных
- через знание (регуляция рождаемости через морально-религиозные и политико-
экономические дискурсы; педагогизация через попытку определить различные
способы умолчания или распределение дискурса о сексе).
Проект выведения в дискурс секса сформировался в традиции аскетизма
и монашества, с появления и развития техник признания, состоявших не только
в том, чтобы сознаваться в своих поступках, но стараться превратить всякое
свое желание в дискурс. Начиная с классической эпохи, происходит постоянное
усиление и возрастание значимости дискурса о сексе. Дискурса сугубо
аналитического, ориентированного на достижение многочисленных эффектов
перемещения, интенсификации, реориентации и изменения по отношению к самому
желанию.
Эта техника была поддержана и задействована новыми механизмами
власти, для функционирования которых дискурс о сексе стал исключительно
важным. «К XVIII веку рождается политическое, экономическое, техническое
побуждение говорить о сексе. И не только в форме анализа, учета,
классификациии и спецификации, в форме количественных или причинных
исследований. Принимать секс «в расчет», держать о нем речь, которая была
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
