внутренне действующая творческая энергия. Когда в природе откроется нам
внутренняя сила и мы поймем ее события как проявление внутренней творческой
энергии, она перестанет быть физически-материальной, она будет введена в
мир духовный. Физическая, материальная природа, с ее тяжестью,
непроницаемостью, внеположностью частей, есть отхождение от внутренних
центров бытия, распадение на части внешние и инертные друг для друга и
принуждающие друг друга. Материальный мир и есть утеря свободы духа.
Поэтому в нем действует внешняя физическая причинность, которая и создает
необходимый порядок природы, детерминизм. В причинности психической,
которую мы раскрываем в явлениях душевных, все еще принадлежащих к миру
природному, уже более приоткрывается внутренняя связь вещей, связь между
причиной и ее порождением. Но душевная действительность все еще скреплена с
действительностью материальной, с жизнью тела, и в ней продолжают еще
действовать внешние причины, она все еще есть замкнутая и разорванная
действительность и потому повсюду встречает внеположность, инобытие, т. е.
подвергается действию необходимости. В душевной действительности
раскрывается свобода в меру раскрытия в ней духовного мира. Душа человека
есть арена
[91]
взаимодействия и борьбы свободы и необходимости, мира духовного и мира
природного. В душевном действует духовное, и тогда раскрывается свобода
духа. В душевном же действует и природное, и тогда необходимость вступает в
свои права. Человек самоопределяется изнутри, из глубины в меру победы в
нем духа над душевно-природными стихиями, в меру вбирания души в дух и
внедрения духа в душу. Свобода ведома лишь тем явлениям душевной жизни,
которые могут быть названы явлениями духовными. Психическая причинность все
еще есть разновидность природной причинности, в ней одно душевное явление
определяется другим душевным явлением, т. е. все еще действует
необходимость, хотя и более сложная и внутренняя, чем необходимость мира
материального. Психическая причинность еще не раскрывает глубины внутренней
энергии бытия, она делает одно явление душевной жизни внеположным для
другого явления. Так как оба явления, связанные психической причинностью,
принадлежат моей душевной жизни, то связь тут более внутренняя, чем в связи
физических явлений через физическую причинность, но свобода духа не
раскрывается еще в этой связи. Внутренняя, глубинная, сокровенно-
таинственная энергия, творящая жизнь, раскрывается через духовную
причинность. В духовной причинности исчезает уже противоположность между
свободой и причинностью, нет уже внеположности в определении событий и
порождений жизни. В духовной жизни причина действует изнутри, есть
самоопределение, раскрывается таинственная связь мировой жизни,
обнаруживается внутреннее ядро бытия, скрытое за символами природного мира.
Свобода духа, из себя порождающая последствие, творящая жизнь, раскрывается
нам как бездонность, безосновность, как сила, идущая в бесконечную глубину.
Дна, основы свободы мы не можем ощутить, не можем нигде упереться в
твердыню, извне определяющую свободу. Свобода духа есть бездонно глубокий
колодезь. Наша субстанциальная природа не могла бы быть основой свободы1.
Наоборот, всякая природа есть порождение свободы. Свобода восходит не к
природе, а к Божьей идее и к бездне, предшествующей бытию. Свобода
коренится в "ничто". Первичен акт свободы и вполне иррационален.
Рациональное понимание акта свободы есть уподобление его явлениям природы.
Мир детерминированный, мир физической и психической причинности, есть уже
вторичный мир, порождение и дитя свободы. Не свобода есть результат
необходимости, как думают очень многие мыслители, а необходимость есть
результат свободы, есть последствие известной направленности свободы.
Природный, душевный и физический, мир есть порождение событий и актов мира
духовного. Все внешнее есть результат внутреннего. Отпадение от Бога, от
первоисточника жизни в мире духовном, внутренний раздор и распад бытия,
порожденный направлением иррациональной свободы, и отображается в
затверделом, подчиненном необходимости, природном душевно-материальном
мире. Мы живем во вторичном, отраженном мире, и необходимость, сковывающая
наш мир, есть детище нашей злой свободы. В свободе открывается и
постигается внутреннее движение мировой жизни. Опыт свободы ведом каждому
существу, обладающему духовной жизнью. Тайна действия, тайна причинения и
порождения, не раскрывается нам через причинность физическую и лишь отчасти
приоткрывается через причинность психическую. Первофеномены действия,
творчества, динамики жизни даны в жизни
1Так думает обосновать свободу Лопатин во втором томе своих "Положительных
задач философии"*, книги во многих отношениях замечательной.
[92]
духа, и они даны лишь во вторичном своем отображении в мире природном, мире
детерминированном, мире внешней причинности. Это значит, что свобода носит
характер в высшей степени динамический. Свобода постижима лишь во
внутреннем движении, она неуловима в состоянии застывшем. Застывшая свобода
перерождается в необходимость. А это приводит "ас к тому, что есть
несколько пониманий свободы и что свобода имеет разные стадии.
§
Уже Бл. Августин говорит о двух свободах - libertas minor и libertas
major1. И поистине сразу же можно увидеть, что свобода имеет два разных
смысла. Под свободой понимается то изначальная иррациональная свобода,
свобода, предшествующая добру и злу и определяющая их выбор, то последняя,
разумная свобода, свобода в добре, свобода в истине; т. е. свобода
понимается то как исходная точка и путь, то как конечная точка и цель.
Сократ и греки признавали существование лишь второй свободы, свободы,
которую дают разум, истина и добро. И в евангельских словах "познайте
истину и истина сделает вас свободными" говорится о второй свободе, свободе
в истине и от истины. Когда мы говорим, что человек достиг истинной
свободы, победив в себе низшие стихии, подчинив их высшему духовному началу
или истине и добру, то мы имеем в виду свободу во втором смысле. Когда мы
говорим, что какой-нибудь человек или народ должен освободиться от
духовного рабства и достигнуть истинной свободы, мы имеем в виду все ту же
вторую свободу. Это есть свобода, к которой идет человек, вершина и
увенчание жизни, цель устремления, свобода, которая должна быть, которая
получится от торжества высших начал жизни. Но есть другая свобода, свобода,
от которой исходит человек, через которую он избирает путь свой и принимает
самую истину и самое добро. Есть свобода, как темный исток жизни, как
первичный опыт, как бездна, лежащая глубже самого бытия и из которой бытие
определяется. Эту бездонную иррациональную свободу человек чувствует в
себе, в первооснове своего существа. Свобода связана с потенцией, с мощью
потенции. И томизм с своим аристотелевским учением о потенции и акте в
конце концов принужден отрицать свободу, признавать ее несовершенством.
Гениально выражена свобода у Достоевского в словах героя "Записок из
подполья"*. Человек есть иррациональное существо, и он дорожит более всего
тем, чтобы по своей вольной воле жить. Он согласен на страдание во имя
своей вольной воли. Он готов опрокинуть всякий разумный порядок жизни,
всякую гармонию, если она лишает его свободы выбора и если она будет
принудительной. Признание лишь той свободы, которую дает истина, дает Бог,
и отрицание свободы в избрании и принятии истины ведут к тирании. Свобода
духа заменяется организацией духа. Пусть истинная высшая свобода возможна
лишь во Христе и через Христа. Но Христос должен быть свободно принят, к
Христу должен привести нас акт свободы духа. Христу нужна наша свобода в
Его принятии. Христос возжелал свободной любви человека. Христос не может
никогда и ни к чему принудить, и Лик Его всегда обращен к нашей свободе.
Бог принимает лишь свободных. Бог ждет от человека свободной любви.
1 свобода меньшая (более низкая) и свобода большая (более высокая) (лат.).
[93]
Человек ждет от Бога свободы, то есть что Божественная истина освободит
его. Но и Бог ждет от человека свободы, ждет свободного ответа человека на
Божий зов. Подлинная свобода и есть та, которую Бог требует от меня, а не я
требую от Богата этой глубине обосновывается свобода человека, свобода,
заложенная в его бездонности. Истина дает нам высшую свободу. Но нужна
свобода в принятии самой истины. Истина никого не может насиловать и
принуждать, она не может насильственно дать свободу человеку. Мало принять
Истину, Бога, нужно свободно принять. Свобода не может быть результатом
принуждения, хотя бы то было Божье принуждение. Нельзя ждать свободы от
организованного, гармонизованного, совершенного строя жизни, сам этот строй
жизни должен быть результатом свободы. Спасение придет от Истины, которая
нам дает свободу, но принудительное спасение невозможно и не нужно.
Спасение человека не может совершиться без свободы человека. Спасение
человека есть освобождение человека в Истине, в Боге. Но принудительно, без
свободы самого человека, не может совершиться освобождение человека. Когда
утверждается свобода в Истине, свобода в Боге, т. е. вторая свобода как
свобода единственная, то утверждается божественная свобода, а не свобода
человеческая. Но свобода духа есть не только свобода Бога, она есть также
свобода человека. Свобода же человека есть не только свобода в Боге, но и
свобода в отношении к Богу. Человек должен быть свободен в отношении к
Богу, к миру и к собственной природе. Свобода в принятии Истины не может
быть свободой, полученной от самой Истины, она существует до Истины.
Свобода не тождественна с добром, совершенством, истинной жизнью. От этого
смешения и отожествления происходит непонимание свободы и отрицание
свободы. Добро, совершенство, истинная жизнь должны быть свободно
достигнуты. Добро, совершенство, Истина, Бог не могут и не захотят
насильственно к себе привести. И в том, что они свободно принимаются и
достигаются, лежит источник достоинства и своеобразной качественности
духовной, религиозной, нравственной жизни. В духовном мире, в духовной
жизни не может свобода быть получена от необходимости, хотя бы то была
Божья необходимость. И великая тайна свободы скрыта совсем не там, где ее
обычно ищут и на чем ее обыкновенно обосновывают. Свобода человека совсем
не есть требование и претензия человека. Человек легко отказывается от
свободы во имя спокойствия и благополучия, он с трудом выносит непомерное
бремя свободы и готов скинуть его и переложить на более сильные плечи.
Часто, слишком часто человек и в своей индивидуальной и в своей
исторической судьбе отказывается от свободы, предпочитает спокойствие и
благополучие в необходимости. И в старой теократической идее и в новой
социалистической идее мы видим это отречение человека от свободы и это
предпочтение жизни в принуждении. Свобода духа предполагает горение духа.
Горение же духа не так часто встречается, и не на нем обычно основываются
