Как раз иного мнения на этот счет придерживаются сторонники третьей точки зрения в толковании объекта преступления как некоторого рода общественных отношений. Отмечая, что такое их понимание ничем не отличается от тех представлений, которые в свое время имели место у В.Д. Спасовича, и соглашаясь с тем, что сущность преступного деяния проявляется на уровне непосредственного взаимодействия поступка человека и конкретного общественного отношения, В.С. Прохоров вместе с тем пишет: "...из этого вовсе не вытекает, что каждое отдельное слагаемое общественного отношения может само по себе рассматриваться как общественное отношение. Отдельное входит в общее и характеризует его. Общее не существует вне отдельного, но и отдельное не обладает свойством общего, не равнозначно ему"[49]. По мнению В.С. Прохорова, между общественными отношениями и конкретными отношениями между людьми существует ряд различий: "1) общественные отношения — это связи между социальными субъектами, т. е. в конечном счете между людьми; 2) эти связи складываются как результат массовой предметной деятельности людей; 3) они имеют типизированный, устойчивый характер; 4) складываются и существуют в масштабах общества, определяя его социально-экономическую природу; 5) дифференциация общественных отношений определяет основные сферы социальной жизни и структуру общества; 6) главными, определяющими социальную природу всех иных общественных отношений являются производственные отношения; 7) нормативное регулирование общественных отношений есть внешнее проявление свойственных им организованности и порядка"[50].
Отстаиваемый В.С. Прохоровым взгляд на понятие общественных отношений трудно назвать бесспорным. Во-первых, и здесь взаимосвязь философских категорий интерпретируется в смысле, в своей основе мало чем отличающемся от того, который обнаруживается у сторонников классификации объектов преступления по вертикали, и так же не согласующемся с тем, что говорится в философской литературе. С позиции общей методологии отдельное не выступает частью общего. Как раз напротив, общее есть часть отдельного. Но если это так, то, вопреки мнению В.С. Прохорова, каждое общественное отношение не может складываться из единичных, конкретных отношений между людьми, ибо сами общественные отношения суть некоторая разновидность отношений между людьми, которые при некоторых условиях приобретают значение общественных'. Далее, вряд ли учитывает автор должным образом и то, что отличает общественные отношения от социальных. Еще не так давно на это не обращалось внимания. Однако в последние десятилетия утвердилось мнение о необходимости понимания социального в широком и узком смысле слова. Если в первом случае эта категория используется как синоним общественного (в сопоставлении с природным), то во втором она предполагает несколько иное — "относительно самостоятельную область общественной жизнедеятельности, включающую в себя отношения между определенным образом организованными компонентами и ячейками социальной структуры общества, социальными общностями, т. е. социальные отношения"[51].
Именно при социологическом взгляде на складывающиеся в обществе (в политике, праве, труде, спорте, образовании и т. д.) отношения в центре внимания исследователя оказывается не индивидуальное, случайное, а наиболее типичное, устойчивое, интегрированное и т. п. во взаимодействиях людей[52]. Именно этот взгляд позволяет, отвлекаясь от специфики каждого преступления, лица, его совершившего и т. д., изучать преступления во всей своей массе, в целом, как социальное, а точнее, антисоциальное явление, именуемое преступностью.
Малоубедительна позиция В.С. Прохорова и по другим соображениям, в частности, потому, что он отождествляет действия людей и связь как таковую, вне зависимости от того, носит она индивидуальный, общественный или социальный характер. Но главное все же не в том, как именно понимается в данном случае общественное отношение, а в том, что, в конечном счете, объект преступления предлагается рассматривать как некоторого рода систему общественных отношений, или, пользуясь терминологией автора, индивидуальных отношений, "первичных атомов", которым, для того чтобы действительно сложиться в общественное отношение, нужно образовать устойчивую структуру.
В отстаиваемой В.С. Прохоровым концепции объекта обращает на себе внимание не только то, что отличает ее от всех других трактовок общественных отношений, но и аналогичные общепринятым в советской уголовно-правовой литературе представления о взаимосвязи общественных отношений с юридическими явлениями - нормами права, правоотношениями, правопорядком и т. п. Непосредственно не касаясь субъективных прав, автор утверждает, что закрепляемый и поддерживаемый нормами права порядок выступает формой общественных отношений, в силу чего посягательство на защищаемое уголовным правом общественное отношение представляет собой и посягательство на правовые отношения, нарушение правопорядка есть нарушение правовой формы, "оболочки" общественных отношений. Считая, что в результате совершения преступления не может быть нарушена лишь правовая "оболочка" общественных отношений без причинения ущерба самим общественным отношениям, В.С. Прохоров исходит из того, что "правовая сторона общественных отношений не есть нечто внешнее по отношению к их собственному содержанию, т. е. нечто искусственно созданное и механически надетое на общественные отношения, а, напротив, представляет собой лишь более или менее адекватное отражение их внутренней урегулированности и порядка, "оболочку", не нарушая самого содержания общественных отношений. Когда говорят, что первична сама социальная связь, фактическое общественное отношение, а социальная норма, правоотношение (если норма правовая) вторичны, то тем самым лищь подчеркивают, что содержание (социальная связь) предопределяет форму (нормативность в том или ином ее проявлении), но вовсе не утверждает возможности (даже временной!) существования "бесформенного содержания" или "бессодержательной формы". Поэтому можно согласиться с утверждением, что объектом правонарушения является правопорядок, если, разумеется, не рассматривать правопорядок как "второй", "дополнительный" объект преступления наряду с общественными отношениями. Лишь в рамках единого целого можно анализировать общественное отношение, выделяя его "фактическую" и "правовую" стороны"[53].
Для представителей всех трех рассмотренных концепций трактовки общественных отношений в качестве объекта преступления в качестве формы последних выступают норма права, правоотношение, правопорядок, субъективное право. Если в отечественной юридической литературе во второй половине XIX - начале XX в. в одних работах юридическим явлениям придавалось значение самостоятельного объекта посягательства, а в других - лишь одной из его характеристик, признаков и т. п., то в последующем они стали рассматриваться в качестве формы объекта посягательства общественных отношений. Проблема, однако, в том, что в общей теории права юридическое предстает то как форма, то как юридическое содержание правоотношения. Если учесть, что и взаимосвязь общественного отношения с правоотношением трактуется весьма различно, то сама идея признания юридических признаков формой общественного отношения требует своего дальнейшего осмысления.
Нечто подобное произошло и с характеристикой содержания общественного отношения. В досоциалистической литературе первоначально "фактический" ("непосредственный", "ближайший" и т. п.) объект преступления увязывался с людьми и принадлежащим им имуществом, отношениями между ними, их интересами, и только в начале XX в. стало традицией все это обозначать единым термином "благо". Некоторое время и в советской юридической литературе объектом преступления назывались разные ценности: интересы трудящихся, имущество и т. п. Впервые наиболее отчетливо попытка объединить их была предпринята Б. С. Никифоровым, который предложил включать в понятие общественных отношений в качестве составных частей участников общественных отношений, их носителей или субъектов, сами по себе отношения между участниками и условия реализации возможности нормального существования и функционирования социальных установлений. Касаясь вопроса о предмете преступления, автор пришел к выводу, что предмет преступления — это всего лишь составная часть объекта преступления, общественного отношения. "Отношения между людьми в обществе, — писал он, — часто включают в себя различного рода состояния и процессы и разнообразные предметы материального и нематериального мира — орудия и средства труда, его предмет и результаты, различного рода документы, всякого рода сведения и т. д. Не будучи сами по себе общественными отношениями, они в соответствующих случаях входят в "состав" этих последних и являются их неотъемлемой частью. Именно потому, что такие предметы, вещи и состояния сами по себе не являются общественными отношениями, они могут входить в состав различных общественных отношений"[54]. Аналогичным образом было признано целесообразным раскрывать взаимосвязь общественных отношений и социальных интересов. Интерпретируя последние по сути дела как обеспечиваемые правом возможности и считая неправильным положение, согласно которому уголовное право охраняет не общественные отношения, а интересы, автор утверждал: "...охраняя интересы, оно тем самым охраняет... общественные отношения, причем не в конечном счете, не "опосредованно", а самым непосредственным образом. При правильном определении этих интересов обнаруживается, что они образуют составную часть... общественных отношений, а не нечто, лежащее за их пределами"[55].
Пожалуй, вряд ли будет преувеличением сказать, что идея включения в содержание общественных отношений всего того, что прежде претендовало на роль объекта преступления, в данной работе была центральной. Ориентируя исследователей на учет внутренней структуры "строения" общественных отношений, такой подход, казалось бы, давал основание для выработки единого взгляда на решение проблемы понятия объекта преступления, в том числе и применительно к наиболее часто встречающейся в юридической литературе его характеристике как некоторого рода интересов. В действительности все оказалось иначе. В последующем ряд ученых поддержали положение о том, что охраняемые уголовным законом интересы суть составная часть общественного отношения. Считая, положение об интересе как составной части общественного отношения наиболее ценным в концепции Б.С. Никифорова, Н.И. Коржанский счел нужным уточнить, что "возможность определенного поведения субъектов социальной жизни является не элементом объекта, не составной частью общественных отношений, а содержанием этих последних, и поскольку преступление нарушает реализацию названных возможностей, то она и есть объект преступления". Не усматривая каких-либо противоречий с отстаиваемым тезисом о том, что всякое преступление посягает на общественные отношения, а не что-либо иное, автор сконструировал дефиницию объекта преступления как обеспеченной обществом субъектам общественных отношений возможности соответствующего интересам общества поведения его членов, групп, классов или их состояния[56].
Не без оснований усмотрев в такого рода взглядах подмену одного понятия (общественного отношения) другим, В.К. Глистин охарактеризовал их как глубоко ошибочные. Ссылаясь на общетеоретическую трактовку, он, возражая Н.И. Коржанскому, заметил: "Непосредственно посягнуть на "интерес", как и на право или правовое "благо", невозможно. Механизм причинения вреда всегда связан с воздействием преступника на какие-либо элементы общественного отношения - на его субъект, на его деятельность или предмет отношения. Интерес же нарушается лишь через посредство разрушения охраняемого отношения либо через создание противоречащего интересам общества отношения"[57]. Несколько иное решение вопроса предложил В.Я. Таций. По его мнению, интерес есть некоторого рода социальный феномен, выступающий результатом, "продуктом" деятельности общественных отношений, ими порождаемый, но являющийся не составной частью (основой, "ядром" и т. п.) структуры общественного отношения, а в определенной мере самостоятельным явлением. Разделяя тезис о том, что общественные отношения — единственный объект преступления, автор одновременно делал акцент на их тесной взаимосвязи с интересами и обосновывал мысль о допустимости признания интереса объектом некоторого рода преступлений: "Необходимость использования интереса для определения объекта конкретного преступления возникает не во всех случаях, а только тогда, когда в качестве объекта законодателем определены те общественные отношения, которые по своей природе скрыты от непосредственного восприятия. Но при этом нельзя забывать об условности подобного решения вопроса. Когда мы определяем объект посредством указания на соответствующий интерес, то тем самым не подменяем общественное отношение как объект преступления его интересом. Объектом любого преступления (как общим, так и родовым или непосредственным) являются только охраняемые уголовным законом социалистические общественные отношения. Когда мы указываем на интерес как на объект соответствующего преступления, то одновременно подразумеваем и те поставленные под охрану уголовного закона "невидимые" общественные отношения, которые стоят за соответствующим интересом... Следовательно, практическая значимость предложенного решения вопроса заключается в том, что оно позволяет установить незримый объект, изучить его и использовать полученные знания в практической деятельности"[58].
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17
