Включение в содержание общественных отношений всего того, с чем в начале XX в. связывалось возможное толкование объекта преступления, не сняло с повестки дня вопрос о существе взаимосвязи объекта преступления с тем, что прежде обозначалось как благо, а затем стало рассматриваться как предмет преступления. Следуя какой-то одной из трех вышеуказанных трактовок общественных отношений, ученые по-разному восприняли представления о взаимосвязи объекта и предмета преступления как взаимосвязи целого и части. Как уже отмечалось, в концепции А.А. Пионтковскоро вообще не усматривается оснований для разграничения предмета и непосредственного объекта преступления. Но обращает на себя внимание не только это: совершение преступления в ней увязывается с оказанием деянием непосредственного воздействия не на сами по себе общественные отношения, а на то, что, по мнению автора, мы можем непосредственно воспринимать (имущество, здоровье, свободу, представителя власти). Если в данном случае решение вопроса о взаимосвязи предмета преступления и общественных отношений еще можно истолковать по-разному, то интерпретация общественных отношений как объекта преступления, отстаиваемая В.С. Прохоровым, в этом смысле вполне однозначна. Возражая против мнения, согласно которому наряду с деятельностью людей компонентом (структурным элементом) общественных отношений является их предмет, что бы под ним ни понималось (вещи, богатства природы, приобретения человеческой мысли, институты власти и т. д.), автор пишет: "Действительно, общественные отношения — это всегда такие социальные связи, которые опосредованы... "социальными предметами". В качестве таких социальных предметов могут выступать либо средства производства и его продукты, либо такие вторичные факторы, как государственная власть, нормы права и морали, эстетические ценности, предметы религиозного культа и т. п. Однако то, по поводу чего складываются общественные отношения, вовсе не является элементом самого отношения. Предметность общественных отношений не означает, что они вещественны, т. е. существуют как вещи или включают их как свою органическую часть. Общественные отношения лишь обусловлены "социальными предметами", и каждое из них предполагает "свой" предмет, как и сам предмет - общественное отношение"[59]. Следуя логике суждений В.С. Прохорова, придется признать, что по тем же самым соображениям из содержания общественных отношений должны быть исключены не только их предмет, но и участники.

Видимо, нежелание видеть в общественных отношениях лишь социальные связи побудило большинство ученых поддержать мысль о включении предмета преступления в "состав" общественного отношения. Но это вовсе не означало, что такой подход позволил его сторонникам решить вопрос о том, какую именно роль играет предмет преступления в структуре общественного отношения, рассматриваемого в качестве объекта преступления. Полагая, что общественное отношение может быть нарушено лишь путем непосредственного воздействия на его составную часть, некоторые авторы пришли к выводу, согласно которому предметом преступления нужно признавать любой элемент общественного отношения (участника, его деятельность, вещь), подчеркивая при этом, что так называемых беспредметных преступлений не существует, ибо совершить посягательство на общественное отношение невозможно без воздействия на его элементы, т. е. на предметы посягательства. О непосредственно оказываемом на предмет преступления воздействии говорят и авторы, усматривающие в нем лишь материальные элементы общественного отношения и не исключающие существования преступлений, не имеющих своего предмета. Существует и такая точка зрения, согласно которой предмет преступления есть всегда то, по поводу чего складываются отношения между людьми, т. е. предмет общественного отношения. И, наконец, особую позицию по данному вопросу занял В.Я. Таций, высказавшийся в пользу того, что "применительно к потребностям уголовного права необходимо выделять три группы предметов (или предмет имеет троякое значение): 1) предмет охраняемого общественного отношения; 2) предмет преступления; 3) предмет преступного воздействия"[60]. По мнению автора, в первом случае предмет - это все то, по поводу чего или в связи с чем существует само общественное отношение; во втором - любые вещи материального мира, с определенными свойствами которых уголовный закон связывает наличие в действиях лица конкретного состава преступления; в третьем - тот элемент общественного отношения, который подвергается непосредственному преступному воздействию и которому, следовательно, причиняется вред прежде всего.

Безусловно, само по себе расхождение мнений, обнаруживаемое на протяжении более ста лет в представлениях об объекте преступления, в том числе и о его соотношении с предметом посягательства, не есть доказательство их несостоятельности. Вместе с тем это вполне закономерно порождает вопрос: что является источником такого расхождения? Можно было бы предположить, что это связано со сложностью и недостаточной разработанностью категории общественных отношений. Однако вряд ли будет правильным априорно именовать что-либо объектом преступления, не объясняя, почему оно должно быть признано таковым. Весь предшествующий анализ как раз свидетельствует о том, что в учении об объекте преступления дискуссии велись о сути того, что способно обладать свойством объекта, но не того, что составляет суть самого понятия объекта преступления.

Если вникнуть в логику рассуждения авторов, усматривающих в объекте преступления общественные отношения, то нетрудно обнаружить две исходные посылки:

а) объектом преступления должно признаваться то, чему преступление причиняет вред или создает угрозу его причинения. Такое явление, которому не может быть причинен ущерб, не нуждается в уголовно-правовой охране;

б) любое преступление наносит или создает угрозу нанесения вреда именно общественным отношениям, а не чему-либо. иному (нормам права, правовому благу, имуществу и т. д.).

Обоснованность сделанного вывода вряд ли вызывала бы какие-либо сомнения, будь каждая из этих посылок верной. Но дело в том и состоит, что обе они нуждаются в существенных уточнениях, ибо в недостаточной мере учитывают смысловое значение в одном случае категории "объект", в другом — термина "вред". В чем конкретно это проявляется, будет рассмотрено ниже. Здесь же уместно обратить внимание на так называемый механизм причинения вреда общественным отношениям, о котором пищут сторонники всех рассмотренных выше точек зрения и который, думается, особенно полно описан в работе В.С. Прохорова. Настаивая на том, что любое преступление, вне зависимости от его законодательной конструкции и от того, удалось ли преступнику довести задуманное до конца или же преступная деятельность была прервана на стадии покушения или приготовления, разрывает общественно необходимую связь субъекта преступления с другими людьми, нарушая тем самым урегулированность и порядок, внутренне присущий всем общественным отношениям, В.С. Прохоров пишет: "Каждое лицо, совершившее преступление, является субъектом того конкретного отношения, на которое посягает его деяние. Само деяние, независимо от того, какие изменения оно производит во внешнем мире и какова форма его проявления, "взрывает" это отношение изнутри. Этот "взрыв" происходит непосредственно в "ядре" общественного отношения, в его содержании". Ссылаясь на неоднократно высказывавшееся в литературе положение, согласно которому те, от кого охраняются общественные отношения, не являются посторонними для этих отношений лицами, автор подчеркивает, что если это так, если общественные отношения складываются из реальных действий людей, а следовательно, именно действия — их структурные элементы, то совершить действие — значит с неизбежностью нарушить указанные отношения. Объект преступления — это не мишень, пробитая пулей, а живая ткань общественного организма, куда внедрилась раковая клетка социальной патологии[61].

Некоторые нюансы обнаруживаются и в представлениях о другой стороне (другом участнике) общественного отношения. В некоторых работах говорится о том, что ею выступает виновный, и при этом не уточняется, насколько часто это имеет место в преступлениях (В.Я. Таций). По мнению других авторов (Н.И. Коржанский), виновное лицо является субъектом изменяемого им отношения "во многих случаях": в преступлениях, причиняющих вред обороноспособности страны, экономике, правосудию, личности, трудовым правам граждан и некоторым другим общественным отношениям. В.К. Глистин исходит из того, что правонарушитель, посягающий на существующие социальные отношения, как правило, является "носителем (субъектом) общественных отношений". Поясняя механизм посягательства на общественные отношения как объект преступления на примере ранее действовавшей нормы об ответственности за обман покупателей и заказчиков, автор пишет: "На одном "конце" этого отношения — покупатель, на другом — представитель торговой организации. Предмет отношения — установленный порядок отпуска товаров... Нарушение порядка продажи продукции представителем торговой организации, т. е. изменение предписанного законом и социально одобряемого поведения, "изнутри" разрушает отношение. Круг лиц, которые могут совершать нарушения отношения, ограничен рамками самого отношения"[62].

Для рассматриваемой концепции объекта преступления подобного рода представления о "механизме" причинения вреда общественным отношениям выглядят логичными, ибо, выступая как некоторого рода целое, они не могут не включать в себя определенные элементы. Вполне объяснимым следует признать и стремление приверженцев рассматриваемой концепции включить в число таких элементов участников (носителей) общественного отношения, его содержание и предмет. Наконец, не должны вызывать возражений и часто высказываемые в этой связи утверждения, согласно которым характеристика участников общественного отношения предполагает выявление и учет признаков субъекта преступления, с одной стороны, и потерпевшего — с другой; содержания общественного отношения — прав и обязанностей участников — и их фактического поведения; предмета отношения — того, по поводу чего оно возникает.

Не оспаривая положений, согласно которым состав преступления включает в себя в качестве самостоятельных составных частей объект, субъект, объективную (в частности, деяние) и субъективную стороны посягательства, с одной стороны, и характеризуя объект преступления как общественные отношения, посягательство на которые осуществляется изнутри, — с другой, сторонники такой точки зрения обычно не замечают возникающего логического противоречия, связанного с понятием субъекта преступления. В учении о составе преступления его объект и субъект выступают как самостоятельные элементы, пусть даже и неразрывно связанные друг с другом. В учении же об объекте преступления субъект признается участником общественного отношения, на которое он посягает изнутри, и, стало быть, играет роль уже элемента не состава преступления, а общественного отношения, т. е. объекта преступления. То же происходит и с деянием (действием). В итоге в теории состава преступления субъект и совершаемое им деяние не поглощаются объектом, в то время как в концепции "объект преступления есть общественные отношения" они оказываются его внутренними образованиями. Далее, при более внимательном осмыслении того, как ныне в литературе характеризуется "механизм" взрыва общественного отношения изнутри, приходится в конечном счете вопреки здравому смыслу констатировать, что не общественные отношения (объект посягательства) служат элементом преступления, а по сути дела само преступление есть внутренняя часть общественного отношения (объекта посягательства).

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17