России, уязвлял патриотические чувства русских общественных кругов.
Популярность Александра I резко упала. Поднялся всеобщий ропот. “Вообще неудовольствие против императора более и более возрастает, — доносил шведский посол Стединг своему королю, — и на этот счет говорят такие вещи, что страшно слушать”. По свидетельству русского современника, “от знатного царедворца до малограмотного писца, от генерала до солдата, все, повинуясь
[царю], роптало с негодованием”. Французский посол в Петербурге герцог Рене
Савари писал: “Видна оппозиция решительно против всего, что делает император”. В 1807 г. распространялся в списках “Проект обращения” дворянства к императору с требованием проявлять твердость во внешнеполитических вопросах. Поговаривали даже о возможности дворцового переворота и возведении на престол умной и энергичной сестры Александра I
Екатерины Павловны, жившей в Твери. По материалам французского историка
Альбера Вандаля, усердно собирал и распространял слухи о “заговоре” против русского царя герцог Савари.
Александр внимательно следил за настроением различных кругов и собирал об этом сведения. Еще в 1805 г., уезжая на войну, он создал Временный комитет высшей полиции для наблюдения за общественным тлнением, тел среди публики. После Тильзитского мира этот комитет был преобразован в Комитет общественной безопасности, которому вменялась в обязанность и перлюстрация частных писем.
В правящих кругах, однако, прекрасно понимали, что тильзитские
соглашения 1807 г. знаменовали лишь передышку перед новым военным
конфликтом с наполеоновской Францией. “Тильзитский мир для Франции, — писал
Сперанский, — всегда был мир вооруженный. Вероятность новой войны между
Россией и Францией возникла почти вместе с [этим] миром, самый мир заключал
в себе все элементы войны”. Наполеон откровенно заявлял свои притязания на
мировое господство, на пути к которому стояла Россия.
Ни к одной из войн Наполеон не готовился так тщательно, как к походу на
Россию, прекрасно отдавая себе отчет в том, что ему предстоит иметь дело с
серьезным противником. Под ружье он поставил 1200 тыс. солдат. Около 650
тыс., составивших так называемую Большую армию, были двинуты к русским
границам. В России знали о всех деталях подготовки Наполеона к войне.
Русский посол в Париже князь А. Б. Куракин начиная с 1810 г. регулярно,
дважды в месяц, доставлял точные данные о численности, вооружении и
дислокации французских войск; ценные сведения он за крупные денежные суммы
получал от Та-лейрана — министра иностранных дел в наполеоновском
правительстве.
В России знали и примерные сроки вторжения французской армии — июнь
1812 г. Распространенное в литературе мнение о внезапности нападения
Наполеона несправедливо. Неверно также и утверждение, будто вторжение
произошло “без объявления войны”. Как установлено в последнее время,
объявление войны России Наполеон сделал официально 22 июня (за два дня до
вторжения) через своего посла в Петербурге Жака-Александра Лори-стона,
который вручил управляющему министерством иностранных дел А. Н. Салтыкову
надлежащую ноту. Но Россия к этой войне не была готова, хотя с 1810 г.
полным ходом шло перевооружение русской армии, укрепление ее западных
границ, строительство крепостей, устройство складов боеприпасов, фуража и
продовольствия. Однако тяжелое финансовое положение страны не позволило
выполнить эту программу. Архаическая рекрутская система не могла
подготовить необходимые резервы. Численность русской армии была значительно
меньше французской, хотя по боевой выучке солдат и техническому уровню
вооружений она нисколько ей не уступала.
Александр I не блистал военными талантами. Современники отмечали
характерную закономерность: там, где непосредственно он находился, его
войска терпели неудачи. Во время тильзитской встречи Наполеон прямо сказал
Александру: “Военное дело — не Ваше ремесло”. В сущности такого же мнения
придерживались и трезво мыслящие русские военные и государственные деятели
и даже члены царской семьи.
В преддверии войны Александр имел долгую беседу со Сперанским и в
частности спросил, что он думает о предстоящей войне и принимать ли ему,
императору, непосредственное руководство военными действиями. Сперанский
советовал Александру не брать командование лично на себя, а созвать
“Боярскую думу” и ей поручить вести войну, при этом “имел дерзость”
расхваливать “воинственные таланты” Наполеона, чем сильно уязвил самолюбие
царя. “Что ж я такое? Разве я нуль?” — возмущенно говорил Александр.
Первая акция Александра при известии о вторжении французских войск —
предложение Наполеону мира; с письмом императора к Наполеону был направлен
генерал А. Д. Балашов. Впрочем, Александр не верил в успех этой миссии,
надеясь лишь выиграть время. Присутствие царя в армии сковывало действия
русского командования. Александру недвусмысленно указывали на “неудобство”
такого присутствия. И он нашел в себе мужество внять доводам влиятельных
лиц и членов царской семьи, но его отъезд из армии преследовал и другую
цель — возложить ответственность за первые неудачи и отступление русских
войск на своих генералов. Не мог Александр не прислушаться и к голосу
общественности, требовавшей назначить главнокомандующим М. И. Кутузова,
которого он особенно не жаловал после Аустерлица. “Общество желало его
назначения, и я его назначил, — сказал он генерал-адъютанту Е. Ф.
Комаровскому. — Что же касается меня, то я умываю руки”. При этом Александр
сетовал, что в молодости не отдали его к Суворову или Румянцеву: “Они меня
научили бы воевать”.
Находясь в столице, Александр был в курсе всего, что происходило в
действующей армии, отнюдь не довольствуясь официальными донесениями ее
командующих. Верный своему принципу противопоставлять одних лиц другим,
Александр, передав командование М. Б. Барклаю де Толли, начальником штаба
назначил его соперника генерала А. П. Ермолова с правом личного доклада
императору; назначив затем главнокомандующим Кутузова, начальником штаба
поставил личного его недруга генерала Л. Л. Беннингсена, доносившего царю о
всех шагах Кутузова.
Обычно одно-два генеральных сражения решали судьбу всей кампании,
которую вел Наполеон. И на этот раз, используя свое численное превосходство
в силах, он рассчитывал разбить рассредоточенные русские армии поодиночке в
нескольких приграничных сражениях. Но этот расчет не удался. Русские войска
с боями, организованно и в полном боевом порядке отступали. Еще до подхода
к Смоленску Наполеон убедился, что предстоит длительная и изнурительная
кампания. Из Смоленска он отправил пленного генерала П. А. Тучкова к
Александру I с предложением мира, но оно осталось без ответа. Позже
Наполеон, находясь в Москве, несколько раз обращался к царю с подобными
предложениями, но все они были отвергнуты. Перед началом войны, видя ее
неизбежность, Александр заявил: “Я не начну войны, но не положу оружия,
пока хоть один неприятельский солдат будет оставаться в России”. Когда
война разразилась, он неоднократно заявлял о своей готовности “истощить все
силы империи, дойти до Камчатки”, но не заключать мира с Наполеоном. Узнав
о взятии Москвы, Александр сказал: “Я отращу себе бороду и лучше соглашусь
питаться картофелем с последним из моих крестьян, нежели подпишу позор
своего Отечества”.
Война 1812 г. явилась поистине всенародной, освободительной, и это
обеспечило победу над агрессором. 25 декабря 1812 г. был издан царский
манифест, возвестивший об окончании Отечественной войны. Россия явилась
единственной страной в Европе, способной не только противостоять
наполеоновской агрессии, но нанести ей сокрушительное поражение. Была
разгромлена громадная, закаленная во многих сражениях армия,
предводительствуемая выдающимся полководцем. Но победа досталась дорогой
ценой: огромными людскими и материальными потерями, разорением десятков
губерний, бывших ареной военных действий, сожжением и разорением Москвы,
Смоленска, Витебска, Полоцка и других древних российских городов. Но
победоносное окончание кампании 1812 г. еще не гарантировало Россию от
новой агрессии Наполеона. Сам Наполеон считал, что война против России еще
не закончена. Но теперь военные действия были перенесены уже за пределы
России. Советские историки обычно рассматривают заграничные походы русской
армии 1813 — 1814 гг. как продолжение Отечественной войны 1812 года.
Александр I расценивал продолжение войны за пределами России как достижение
своей цели — низвержения Наполеона. “Не заключу мира, пока Наполеон будет
оставаться на престоле”, — открыто заявил он. Он также добивался и
восстановления “легитимных”, т. е. абсолютистских режимов в Европе.
Военные успехи России сделали Александра вершителем судеб Европы. С
лихвой было удовлетворено и его самолюбие. После решающей битвы при
Фершампенуазе (под Парижем) он с гордостью говорил Ермолову: “Ну что,
Алексей Петрович, теперь скажут в Петербурге; меня считали за простачка”. И далее: “Двенадцать лет я слыл в Европе
посредственным человеком: посмотрим, что она заговорит теперь”. В 1814 г.
Сенат преподнес Александру I титул “Благословенного, великодушного держав
восстановителя”. Император находился в зените величия и славы. Декабрист
Якушкин вспоминает об энтузиазме, с каким был встречен Александр по
возвращении в Россию. Его поразил такой эпизод во время царского смотра
возвратившейся из Франции гвардии. Какой-то мужик, оттесненный толпой,
перебежал дорогу перед самым конем императора Александра. “Император дал
шпоры своей лошади и бросился на бегущего с обнаженной шпагой. Полиция
принялась бить мужика палками. Мы не верили собственным глазам и
отвернулись, стыдясь за любимого царя. Это было во мне первое разочарование
на его счет”.
Тщетны оказались надежды ратников ополчений — крепостных крестьян — на
обещанную “волю” как награду за подвиг в Отечественной войне 30 августа
1814 г., в день тезоименитства царя, был обнародован манифест “Об
избавлении державы Российская от нашествия галлов и с ними дванадесят
язык”. Манифест возвещал о даровании дворянству, духовенству, купечеству
различных наград и льгот, а о крестьянах было сказано: “Крестьяне, верный
наш народ — да получит мзду свою от Бога”.
1815 — 1825 гг. принято считать временем мрачной политической реакции,
именуемой аракчеевщиной. Однако она в полной мере проявилась не сразу.
Примерно до 1819 — 1820 гг. наряду с проведением ряда реакционных мер имели
место и факты “заигрывания с либералами”: планы преобразований продолжали разрабатываться, печать и просвещение
еще не подвергались тем суровым гонениям, какие начались позднее. В 1818 —
1820 гг. издаются книги прогрессивных профессоров — историка и статистика
К. И. Арсеньева “Российская статистика” и правоведа А. П. Куницына “Право
естественное”, в которых излагались просветительские идеи и открыто
ставился вопрос о необходимости отмены крепостного права в России. В
журналах продолжали публиковаться тексты западноевропейских конституций.
В ноябре 1815 г. Александр I подписал конституцию образованного в составе Российской империи Царства Польского. Для того времени она была либеральной. 15(27) марта 1818 г. при открытии польского сейма в Варшаве царь произнес речь, в которой заявил, что учрежденные в Польше конституционные порядки он намерен “распространить и на все страны, провидением попечению моему вверенные”, однако с оговоркой: “когда они достигнут надлежащей зрелости”. Его речь произвела сильное впечатление на прогрессивных людей России, внушив им надежды на конституционные намерения царя. Карамзин отметил, что речь Александра “сильно отразилась в молодых сердцах: спят и видят конституцию”. Передавали и другие конституционные заявления царя. Декабрист Н. И. Тургенев записал 25 октября 1818 г. в своем дневнике сказанное Александром I прусскому генералу Мезону:
