Комитетом по землеустроительным делам, межведомственным органом, находившимся под эгидой Главного управления землеустройства и земледелия. Аграрные теоретики из Главного управления (А.А. Кофод, и др.) мечтали о том, чтобы разбить на квадратики, наподобие шахматной доски, все крестьянские земли. При этом в Главном управлении мало считались со столыпинскими мечтами о "крепком хозяине".
19 марта 1909 г. Комитет по землеустроительным делам утвердил
"Временные правила о землеустройстве целых сельских обществ". С этого
времени местные землеустроительные органы все более ориентировались на
разверстание наделов целых деревень. В новой инструкции, изданной в 1910
г., особо подчеркивалось: "Конечною целью землеустройства является
разверстание всего надела; поэтому при производстве работ по выделам
надлежит стремиться к тому, чтобы эти работы охватили возможно большую
площадь устраиваемого надела..." При назначении работ на очередь первыми
должны были идти дела по разверстанию всего надела, затем - по групповым
выделам и только после них - по одиночным. Практически, при нехватке
землемеров, это означало
прекращение одиночных выделов. Действительно, крепкий хозяин долго мог
ожидать, пока в соседней деревне не выгонят на отруба всех бедняков.
29 мая 1911 г. был издан закон "О землеустройстве". В него вошли основные положения инструкций 1909-1910 гг. Новый закон устанавливал, что для перехода к отрубному и хуторскому хозяйству отныне не требуется предварительного укрепления надельных земель в личную собственность. С этого времени чересполосное укрепление утратило прежнее значение, реформа стала переходить из рук МВД в руки Главного управления землеустройства и земледелия.
Из всего количества хуторов и отрубов, созданных за время
реформы, 64,3 % возникло в результате разверстания целых селений.
Землеустроителям удобнее было так работать, повышалась результативность их
труда, высокое начальство к своей радости получало круглые цифры, но
вместе с тем умножалось число мелких хуторян и отрубников, которых
никак нельзя было назвать "крепкими хозяевами". Многие хозяйства были
нежизнеспособны. В Полтавской губернии, например, при полном разверстании
селений в среднем на одного хозяина приходилось 4,1 дес. Крестьяне
говорили, что на иных хуторах "курицу некуда выгнать".
Только около 30 % хуторов и отрубов на общинных землях образовалось
путем выдела отдельных хозяев. Но это, как правило, были крепкие хозяева.
В той же Полтавской губернии, например, средний размер единичного выдела
составлял 10 дес. Но большинство
таких выделов было произведено в первые годы реформы. Затем это дело
практически сошло на нет.
Со смешанным чувством относился Столыпин к такому развитию. С одной
стороны, он понимал, что только рассечение надела на отрубы изолирует
крестьянские хозяйства друг от друга, только полное расселение на
хутора окончательно ликвидирует общину. Крестьянам, рассредоточенным по
хуторам, трудно будет поднимать мятежи. А как говорил Столыпин:
"Совместная жизнь крестьян в деревнях облегчала работу революционерам".
Этот полицейский подтекст реформы нельзя упускать из виду.
С другой стороны, Столыпин не мог не видеть, что вместо крепких,
устойчивых хозяйств землеустроительное ведомство фабрикует массу мелких
и заведомо слабых - таких, которые никак не могли стабилизировать
обстановку в деревне и стать опорой
режима. Однажды, прочитав отчет, подготовленный в Главном управлении
землеустройства и земледелия, Столыпин написал главноуправляющему А.В.
Кривошеину: "Со слишком большою силою хулятся единоличные выделы. Хвалите и дайте должную оценку сплошному
разверстанию целых селений, но не опорочивайте единоличных выделов".
Однако он не в силах был развернуть громоздкую машину землеустроительною
ведомства таким образом, чтобы она действовала не так, как ей удобно, а
как нужно для пользы дела. Тем более,
что руководители ведомства были уверены, что действуют так, как надо.
Чтобы добиться от крестьян согласия на разбивку всего надела,
чиновники из органов землеустройства, случалось, прибегали к самым
бесцеремонным мерам давления. Об одном таком типичном случае с нетипичным
окончанием рассказывает в своих воспоминаниях земский начальника В.
Поливанова. Автор служил в Грязовецком уезде Волошской губернии. Однажды
рано утром в страдную пору в одну из деревень нагрянул непременный член
землеустроительной комиссии. Был созван сход, и непременный член объяснил
"мужичкам", что им надо выходить на хутора: общество небольшое, земли
достаточно и вода с трех сторон. "Я как план посмотрел, так и говорю
своему писарю: скорей Лопатиху на хутора переводить надо". Посовещавшись
между собой, сходчики ответили отказом. Ни обещания предоставить ссуду,
ни угрозы арестовать "бунтовщиков" и привести на постой солдат не возымели
действия. Крестьяне твердили: "Как старики жили так и мы будем жить, а на
хутора не согласны". Тогда непременный
член отправился пить чай, а крестьянам запретил расходиться и садиться на
землю. После чаепития непременного потянуло на сон. К ожидавшим под окнами
крестьянам он вышел поздно вечером. "Ну как, согласны?" - "Все согласны!
- дружно отвечал сход. - На хутора, так на хутора, на осину, так на
осину, только чтобы всем, значит, вместе". В. Поливанов утверждал, что ему
удалось дойти до губернатора и восстановить справедливость. Здесь все
отделались легким испугом. Но ведь иногда бывали и кровавые
исходы.
Как например в мае 1910 г. полицейские стражники расстреляли сход в с. Волотове Лебедянского уезда Тамбовской губернии. Было убито шестеро крестьян. Конфликт произошел из-за слишком явного покровительства отрубщикам со стороны властей. Землеустроительный проект предусматривал создание отрубов на лучших землях вблизи села. Общинники же должны были ездить на край надела, даже и за реку Дон.
Как я уже ранее говорил, власти вместе со Столыпиным считали, что
крестьяне сопротивляются переходу на хутора по своей темноте и невежеству,
им то властям из своих удобных кабинетов виднее, как надо жить. А крестьяне
всего лишь полагались на свой опыт и действовали из здравых житейских
побуждений. Ведь в кабинетах капризы погоды не замечаешь, а крестьянское
земледелие от них очень сильно зависело. Например, имея полосы в разных
частях общественного надела, крестьянин обеспечивал себе ежегодный
средний урожай: в засушливый год выручали полосы в низинах, в дождливый
- на взгорках. Получив надел в одном отрубе, крестьянин оказывался во
власти стихии. Он разорялся в первый же засушливый год, если его отруб
был на высоком месте. Следующий год был дождливым, и очередь разоряться
приходила соседу, оказавшемуся в
низине. Только большой отруб, расположенный в разных рельефах, мог
гарантировать ежегодный средний урожай.
Вообще во всей этой затее с хуторами и отрубами было много
надуманного. Сами по себе они не обеспечивали подъем крестьянской
агрокультуры, и необходимость повсеместного их введения никем не
доказана. "Нигде в мире не наблюдалось такого
практического опыта, - пишет американский историк Дж. Ейни, - который бы
показал, что соединенные в одно целое поля принесли с собой агрокультурный
прогресс, и некоторые современные исследователи крестьянской агрокультуры
фактически отрицают подобную причинно-следственную связь... С 40-х годов
ХХ в. в Западной Европе прилагались мощные усилия к объединению владений,
но система открытых полей до сих пор широко распространена среди
некоторых наиболее продуктивных хозяйств". Между тем Столыпин и его
сподвижники все более утверждались в мысли, что хутора и отрубы -
единственное универсальное средство, способное поднять крестьянскую
агрокультуру от Польши до Дальнего Востока, "от финских хладных скал до
пламенной Тавриды".
Такая приверженность отчасти объяснялась тем, что многие ведущие
деятели реформы, начиная с П.А. Столыпина, были связаны с Западным краем и
наиболее близко знакомы именно с западной деревней. В.И. Гурко, сын
прославленного генерала времен русско-турецкой войны, начинал свою
карьеру в Польше, под крылышком у отца, занявшего к тому времени пост
варшавского генерал-губернатора. Затем перебрался на службу в
Петербург. Датчанин А.А. Кофод приехал в Россию в возрасте 22 лет, ни
слова не зная по-русски, и затем долго жил в небольшой датской колонии в
Псковской губернии. Из них троих только Столыпин имел непосредственные
представления о деревенской жизни в центральной России. Хотя и он за два
года в Саратовской губернии, бывая в деревне наездами, не успел глубоко ее
познать. Однако, впрочем, как раз он отличался более мягким, более
терпимым отношением к крестьянской общине. По крайней мере на словах.
Что же касается А.В. Кривошеина, в 1908 г. занявшего должность
главноуправляющего землеустройством и земледелием и ставшего ближайшим
сподвижником
Столыпина, то он вообще мало был связан с деревней. Карьеру он начинал
юрисконсультом Донецкой железной дороги, затем перешел в Переселенческое
управление и стал петербургским чиновником. "Он был талантлив, энергичен,
чрезвычайно импульсивен и обладал счастливой способностью улавливать, в
какую сторону дует ветер", - вспоминал о нем Кофод. Витте, считавший
Кривошеина "величайшим карьеристом", отмечал, что в 1905 г. он был еще
сторонником общины, но после крутого поворота правительственной политики
резко изменил свои взгляды.
Несмотря на все старания правительства, хутора прививались только в
северо-западных губерниях, включая отчасти Псковскую и Смоленскую. Но самое
интересное то, что крестьяне Ковенской губернии еще до начала столыпинской
реформы стали расселяться по хуторам. Такое же явление Кофод наблюдал в
Псковской губернии. Это объясняется тем, что в этих краях сказывалось
влияние Пруссии и Прибалтики. Местный ландшафт, переменчивый, изрезанный
речками и ручьями, тоже способствовал созданию хуторов. А вот в южных и
юго-восточных губерниях главным препятствием для широкой хуторизации были
трудности с водой. Но и здесь (в Северном Причерноморье, на Северном
Кавказе и в
степном Заволжье) довольно успешно пошло насаждение отрубов. Отсутствие
сильных общинных традиций в этих местах сочеталось с высоким уровнем
развития аграрного капитализма, исключительным плодородием почвы, ее
однородностью на очень больших
пространствах и низким уровнем агрокультуры. Крестьянин, почти не
затратив на улучшение своих полос труда и средств, без сожаления их
оставлял и переходил на отруб.
В Центрально-нечерноземном районе крестьянин, наоборот, много сил
должен был вкладывать в возделывание своего надела. Без ухода здешняя земля
ничего не родит. Удобрение почвы здесь началось с незапамятных времен.
А с конца ХIХ в. участились случаи коллективных переходов целых селений к
многопольным севооборотам с высевом кормовых трав. Получил развитие и
переход на "широкие полосы" (вместо узких, запутанных). "Самый факт
глубокой интенсивности полевого хозяйства... уложившейся в систему
общинно чересполосного землепользования, не только не вызывает
потребности, но даже служит препятствием к переходу на участковое
землепользование", - писал П.Н. Першин, автор одной из лучших книг по этой
проблеме. Деятельность правительства принесла бы гораздо больше
пользы, если бы в центрально-нечерноземных губерниях оно, вместо
насаждения хуторов и отрубов, оказывало помощь интенсификации
крестьянской агрокультуры в рамках общины. Первое время, такая помощь
отчасти оказывалась. Но с приходом Кривошеина землеустроительное
ведомство повело резко антиобщинную политику. В итоге коса нашла на камень:
крестьяне сопротивлялись насаждению хуторов и отрубов, а правительство чуть
ли не открыто препятствовало внедрению передовых систем земледелия на
общинных землях. Единственное в чем нашли общий интерес землеустроители и
местные крестьяне, - это разделение совместного землевладения нескольких
деревень. В Московской и некоторых других губерниях этот вид
землеустройства получил настолько большое развитие, что стал отодвигать на
второй план работы по выделению хуторов и отрубов.
