трансцендентный Абсолют оказывается одновременно имманентным нашей
земной реальности. Переходный характер « Рождения
трагедии»,причудливое соединение в этой работе ещё непреодолённых
чужих влияний и вызревающих новаторских идей наглядно отражается
в том, что этот трансценденто-имманентный Абсолют Ницше называет
и Первоединым и жизнью .Второе предвосхищает главную составляющую
будущей философии Ницше – метафизическую интерпретацию «жизни» ,
как иррациональной основы всего сущего. При этом в « Рождении
трагедии» более ясно и прямо, чем в последующих работах, выступает
связь утверждения об универсальности жизни с признанием
центрального положения человека в бытии, благодаря чему жизнь как
абсолютное начало всего сущего почти отождествляется с
« жизненной силой» ( позже она получит название воли к власти ),
прорывающейся в каждой личности. Ведь отдельный человек находится
в нерасторжимой связи с Первоединым ( жизнью), и эта связь
постоянно «подтверждается» его диониссийскими состояниями,в то же
время весь остальной ( « неживой» ) мир есть только представление
Первоединого и, значит, представление личности.
То, что именно человеческую личность Ницше понимает в
качестве единственной адекватной формы « явления» Первоединого,
или жизни, в «Рождении трагедии» становится ясным из анализа
образа эсхиловского Прометея.. Мифу о Прометее и соответствующему
образу трагедии Эсхила Ницше придаёт универсальное значение,
считая этот миф выражением «сущности всего арийского мира». Если
учесть, что через противопоставление арийского и семитского мира
Ницше описывает различие «истинного» и « ложного» пути культуры и
человека – движения ( через внедрение в сознание людей и в
культуру понятий вины, греха и долга )- с другой, станет ясно, что
интерпретация мифа о Прометее в его работе выступает как
символическое отражение единственно верного отношения человека к
своей жизни и к своей судьбе.
« Несчастье, коренящееся в сущности вещей, которое
сознательный ариец не склонен отрицать путем кривотолков,
противоречие, лежащее в самом сердце мира, открывается ему как
взаимное проникновение двух различных миров, например
божественного и человеческого, из коих каждый как индивид прав,
но, будучи отдельным и рядом с каким-либо другим, неизбежно
должен нести страдание за свою индивидуацию. При героическом
порыве отдельного ко всеобщности, при попытке шагнуть за грани
индивидуации и самому стать единым существом мира – этот отдельный
на себе испытывает скрытое в вещах изначальное противоречие, т.е.
он вступает на путь преступлений и страданий». Очевидно, что в
данном контексте противоположность божественного и человеческого
Ницше понимает не в духе платоновского дуализма истинного и
иллюзорного бытия, а в смысле гностических ересей христианства
(манихейство) и древневосточных религиозно-философских систем (
зороастризм) – как
внутреннюю противоречивость единственного, «посюстороннего» мира.
Подобно тому, как в гностических ересях признание этого
«внутримирового» дуализма вело к резкому усилению значения личной
позиции человека в борьбе двух сил мироздания, так и с помощью
своей интерпретации мифа о Прометее Ницше обосновывает
своеобразный титанизм, предельно возвышающий человек. Поскольку
его основа – принцип единства-тождества человека с Первоединым, то
оказывается, что прометеевское, титаническое начало является
непосредственным отражением и реализацией в каждый момент жизни
человека дионисийского начала в нём. «Титаническое стремление
стать как бы Атлантом всех отдельных существ и на сильных плечах
нести их все выше и выше, все дальше и дальше и есть то, что
объединяет прометеевское начало с дионисическим».
Впрочем, необходимо отметить, что эта тема – тема
прометеевского, титанического начала в человеке, ответственности
человека за свою позицию в борьбе полярных начал мироздания – в
«Рождении трагедии» появляется лишь в одном эпизоде(при анализе
эсхиловской трагедии о Прометее) и слабо связана с главной линией
рассуждений Ницше. Более ярко и прямо эта тема зазвучит в статьях
из цикла «Несвоевременные размышления»,
созданные вслед за первой книгой Ницше. Именно в этом аспекте
указанные статьи представляют особый интерес для понимания
исходных принципов философской антропологии Ницше.
Прежде всего необходимо заметить, что нигде в других
сочинениях философа мы не находим столь решительного утверждения
идеи абсолютной уникальности каждой личности. Ницше настаивает на
том, что эта уникальность является по существу только заданной, а
не данной, личность призвана к тому, чтобы всю свою жизнь
посвятить раскрытию своего внутреннего неповторимого содержания,
своей уникальности. «В сущности, - пишет Ницше, - каждый человек
хорошо знает, что он живет на свете только один раз, что он есть
нечто единственное и что даже редчайший случай не сольёт уже
вторично столь дивно- пестрое многообразие в то единство, которое
составляет его личность; он это знает, но скрывает, как нечистую
совесть, - почему ? Из страха перед соседом, который требует
условности и сам прячется за неё…Одни лишь художники ненавидят это
небрежное щеголяние в чужих манерах и надетых на себя мнениях и
обнажают тайну, злую совесть каждого, - положение, что каждый
человек есть однажды случающееся чудо…». Главная проблема нашего
существования в том, что мы подчиняемся общепринятому, живем в
соответствии с всеобщими нормами и требованиями среды и тем самым
теряем свою уникальность, т.е. теряем себя ; «никто не
осмеливается проявить свою личность, но каждый носит маску или
образованного человека, или ученого, или поэта, или политика».
Принимая невозможность реализации идеала уникальности и
неповторимости в жизни каждого человека, Ницше уточняет этот тезис
в том смысле, что каждый человек должен отдать свою жизнь служению
делу создания грядущих совершенных личностей. В своей работе
«Шопенгауэр как воспитатель» Ницше говорит :«Ибо вопрос гласит
ведь так: каким образом твоя жизнь – жизнь отдельного человека –
может приобрести высшую ценность и глубочайшее значение? При каких
условиях она менее всего растрачивается даром? Разумеется, лишь в
том случае, если ты живешь для пользы редчайших и ценнейших
экземпляров, а не для пользы большинства, т.е. экземпляров
наименее ценных , если брать их поодиночке. И именно этот образ
мыслей нужно внедрять и укреплять в каждом молодом человеке, чтобы
он смотрел на себя как на неудавшееся произведение природы, но
вместе с тем как свидетельство величайших и чудеснейших намерений
этой художницы ; ей не удалось это – должен он сказать себе – но я
хочу почтить её великое намерение тем, что буду стараться, чтобы
когда-либо ей это лучше удалось».
Здесь мы сталкиваемся с характерным противоречием во
взглядах Ницше, которое и в дальнейшем, хотя и не в столь явной
форме, останется главным противоречием его философии. Та
метафизическая модель человека, которая лежит в основе всех его
размышлений, безусловно, предполагает, что именно отдельная
личность, во всей её конкретности и полноте, является центром
бытия, только в этом случае приобретает глубокое оправдание борьба
Ницше с традиционным пониманием человека, предполагающим приоритет
всеобщей духовной субстанции над отдельными эмпирическими
индивидами. Как мы только что видели, в одной из своих ранних
работ Ницше прямо провозглашает первичность отдельной личности,
абсолютное значение её неповторимой индивидуальности. Тем не менее
при конкретной разработке своего учения и его (метафизическом)
становлении он приходит к тезису, вступающему в непримиримое
противоречие с этой идеей: он утверждает, что абсолютность
личностного бытия не может быть реализована в каждой личности, и,
значит, огромное количество «низших» личностей в своем
существовании не могут быть признаны самодостаточными, значимыми
сами по себе, а должны рассматриваться только как «материал», как
промежуточные «пробы» для проявления «высших» личностей. Именно
эта тенденция при её прямолинейном проведении и при полном
забвении первой, противоречащей ей тенденции, ведет к тому
упрощенному варианту «ницшеанства», который создал миф о Ницше как
антигуманисте и проповеднике войны и насилия.
Для правильной оценки мировоззрения немецкого философа нужно
постоянно помнить о присутствии в его философии обеих тенденций
и, кроме того, учитывать , что вторая тенденция не должна
пониматься в вульгарно - биологическом смысле, в том смысле. Что
миллионы жизней служат только «унавоживанию» почвы, необходимому
для появления отдельных «высших» индивидов. Даже проведенная
цитата позволяет утверждать, что для Ницше значение неудачных
экземпляров человеческого рода состоит не в том, что они служат
грубым «материалом» для появления «высших», а в том, что они
своим пониманием идеала человеческого развития и своей
неудовлетворенностью собственной жизнью вносят в культуру мощный
заряд устремления к этому идеалу. Каждая
новая личность, входящая в жизнь и в культуру, под воздействием
этого заряда с большей энергией и настойчивостью ищет истинной
жизни и борется за полноту своей уникальности, за полноту
воплощения идеала. В конечном счете именно эта непрекращающаяся
борьба индивидов за свое совершенство, передающееся «по
наследству» через культуру, и должна привести к появлению «высших»
представителей человечества. Такая интерпретация идей Ницше
подразумевает, что жизнь ( и воля к власти как её сущность )
реализуется в человеке прежде всего через его творческие усилия по
созиданию культуры. Не вызывает никаких сомнений, что в своих
ранних работах Ницше именно так использует понятие жизни, а
биологические аналогии являются только аналогиями. Лишь в поздних
работах ( особенно в книге « По ту сторону добра и зла») эти
аналогии приобретают самодовлеющий характер, и возникает тенденция
к чисто биологической интерпретации понятий жизни и воли к власти.
Однако целостное восприятие всего комплекса идей Ницше заставляет
признать этот сдвиг в сторону биологизма, скорее, следствием его
нарочитого радикализма, постоянного желания эпатировать
благонамеренного обывателя. .
2. 2 Представление о личности в зрелых работах Ницше
В поздних работах Ницше его постоянное обращение к « высшим»
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
