Ницше и втайне зачитывающийся Кантом, Дюрингом и Ланге, довольно учтиво
прощается с периодом героического германизма Вагнера и Шопенгауэра.
Первое нападение "Давид Штраус, исповедник и писатель"(1873) было на
современную культуру в которой Ницше не видел способности вырабатывать
гениев - истинного предназначения последней. Низкие меркантильные интересы,
холодный научный рационализм, стремление государства руководить культурой -
все это ведет ее к упадку и кризису. Между тем путь к истинной культуре,
определяемой Ницше как единство художественного стиля во всех проявлениях
жизни народа, лежит через выработку в нас и вне нас философа, художника и
святого.
Второе нападение "О пользе и вреде истории для жизни"(1874) выглядит
еще более несвоевременным как раз в то время, когда немецкая историческая
наука становилась образцом в Европе и переживала период подъема. В нем
Ницше резко выступил против преклонения перед историей как слепой силой
фактов. В прошлом он видел бремя, отягощавшее память, не дававшее жить в
настоящем. А между тем прошлого нужно ровно столько, сколько требуется для
свершения настоящего. В этом Ницше шел по стопам Гёте, сказавшего однажды:
«Лучшее, что мы имеем от истории, - возбуждаемый ею энтузиазм». Ницше
различил три рода истории:
Монументальная - черпает из прошлого примеры великого и возвышенного.
Она учит, что если великое уже существовало в прошлом хотя бы однажды, то
оно может повториться и еще когда-нибудь. Поэтому монументальная история
служит источником человеческого мужества и вдохновения, источником великих
побуждений. Опасность же ее Ницше видел в том, что при таком подходе
забвению предаются целые эпохи, образующие как бы серый однообразный поток,
среди которого вершинами возносятся отдельные разукрашенные факты.
Антикварная - охраняет и почитает все прошлое, ибо оно освящено
традициями. Она по своей природе консервативна и отвергает все, что не
преклоняется перед прошлым, отметает все новое и устремленное в будущее.
Когда современность перестает одухотворять историю, антикварный род
вырождается в слепую страсть к собиранию все большего и большего числа
фактов, погребающих под собой настоящее.
Критическая, которую Ницше ставит выше других - привлекает прошлое на
суд и выносит ему приговор от имени самой жизни как темной и влекущей за
собой силы. Но он сразу предупреждал, что критическая история очень опасна,
поскольку мы продукт прежних поколений, их страстей, ошибок и даже
преступлений. И оторваться от всего этого невозможно.
Все виды истории имеют свое несомненное право на существование. В
зависимости от обстоятельств, целей и потребностей всякий человек нуждаются
в известном знакомстве с каждым из этих видов. Важно лишь то, чтобы история
не заменяла собою жизнь, чтобы прошлое не затмевало настоящего и будущего.
Поэтому слабых людей история подавляет, вынести ее могут только сильные
личности. В этом Ницше видел как пользу, так и вред истории для жизни.
"Шопенгауэр как воспитатель"(1874) и "Рихард Вагнер в Байрейте"(1875-
76) содержат указания к высшему пониманию культуры и восстановлению самого
понятия "культура". В них выставлены образы суровейшего эгоизма и
самодисциплины, наполненные суверенным презрением ко всему, что называется
"Империя"; два несвоевременных типа, которых, в прочем к тому времени, сам
автор уже превзошел.
Из этих четырех покушений первое имело исключительный "успех", оно
вызвало столько шума и брани о которых сам автор не смел и мечтать.
Сомнение Ницше, родится ли из победы Германии и ее политического
объединения блестящая культура (так же как произошло это с древними греками
после окончания персидских войн во времена Перикла) - звучало раздражающим
диссонансом на фоне бравурного грохота литавр, возвещавших эру культурного
расцвета и уязвляло самолюбие победоносной нации. В статье "Господин
Фридрих Ницше и немецкая культура" лейпцигская газета объявила его «врагом
Империи и агентом Интернационала». Поистине, трудно представить что-либо
более комичное, нежели последнее обвинение, но после публикации этих
"покушений" в Германии стали замалчивать Ницше, который в "Несвоевременных"
публично разрушил иллюзию восприятия себя как рядового профессора
филологии.
В 1875-76 гг. Ницше переживает глубочайшее потрясение в связи с
известиями: о смерти профессора Ричля и решением Ромундта стать
католическим священником.
Наступил короткий период позитивистского перерождения Ницше,
мечтавшего променять свой филологический ангажемент на естественнонаучное
ученичество. Прилежание ремесленника стало выше природной одаренности,
наука - выше искусства, целью культуры стало уже не сотворение
художественного гения, а познание истины. Этот первый период перерождения
был ознаменован весьма болезненной сменой идолов: вместо Шопенгауера -
Вольтер, испытанный пятновыводитель по части всяческой романтики, героики и
морального прекраснодушия. Период этот совпал со столь резким ухудшением
здоровья, что Ницше в октябре 1876 г. получил годичный отпуск для лечения и
отдыха, во время которого, уехав в Сорренто, работал над новой книгой,
составленной в форме афоризмов, ставшей обычной для его последующих
сочинений.
Основная трактовка афористической манеры письма Ницше: «мысли
изложенные в виде коротких литературных фрагментов; единственная возможная
форма творчества в подобном состоянии - состоянии невообразимых физических
страданий». Чушь! - По себе других не судят! Афоризм Ницше рождался не из
ущерба, а из избытка. Это преодоление "человека" запечатленное в
преодолении языка и воплощенное в этот жанр, как в единственно соизмеримую
ему форму выражения. Это отнюдь не логика, а скорее палеонтология мысли,
поверх логических норм и запретов. Афоризм Ницше - зигзаг оригинального
образа мышления, чуждого традиционной систематики, свободного и
музыкального. Ницше не фиксирует строго очерченную мысль, а скорее,
нюансирует все, что приходит на ум, предлагает не жесткую формулу, а
широкое поле для палеонтологии с осторожным обдумыванием всего
предполагаемого. По словам принстонского профессора В. Кауфмана: «В одном и
том же разделе Ницше нередко занят этикой, эстетикой, философией истории,
теорией ценностей, психологией и, быть может, еще полудюжиной других
областей, Поэтому усилия издателей Ницше систематизировать его записи
должны были потерпеть неудачу». Что это, как ни сама жизнь Ницше?
В мае 1878 г. выход в свет книги "Человеческое, слишком человеческое"
- книги «для свободных умов». Произведение с вызывающим посвящением "Памяти
Вольтера", в которой Ницше публично и без особых церемоний порвал с прошлым
и его ценностями: эллинством, христианством, метафизикой и вагнерианством -
произвела впечатление взорвавшейся бомбы и послужила причиной, теперь уже,
официального разрыва каких-либо отношений с Р. Вагнером.
"Человеческое, слишком человеческое" - памятник суровой
самодисциплине, с помощью которой Ницше положил конец «всему привнесенному
в меня мошенничеству высшего порядка, идеализму, Богу». Это признание
заблуждения «своего инстинкта» обернувшееся катастрофой осознания
иллюзорности огромного вагнеровского солнца, освещавшего и согревавшего
юношеские порывы Ницше. Это к тому же, несмотря на боль и отчаянье,
осознанное уничтожение огромной любви (кроме которой по существу не было
уже никакой другой), которое открывало перспективу абсолютного одиночества
в уже назревшем походе на мораль и все ценности истории человечества. Уход
от Вагнера - это по существу, лишь повод для разрыва с самим собой, то
есть в первую очередь с базельской профессурой.
«Когда я пошел дальше один, я дрожал; вскоре за тем я был болен,
больше чем болен, я изнемог - изнемог от неудержимого разочарования во
всем, что остается для вдохновения нам, современным людям, в растраченной
всюду силе, работе, надежде, юности, любви, изнемог от отвращения ко всему
идеалистическому лганью и изнеженности совести, которая вновь одержала
здесь верх над одним из храбрейших; изнемог наконец, и не в последнюю
очередь, от гложущей тоски беспощадного подозрения - что я осужден отныне
на более глубокое недоверие, более глубокое подозрение, более глубокое
одиночество, чем когда-либо прежде. Ибо у меня не было никого, кроме
Рихарда Вагнера...»
Основная версия случившегося усматривает причину перелома
мировоззрения Ницше - в тлетворном влиянии на него "злого демона" -
философа и психолога Пауля Рэ, с которым Ницше тесно общался, живя в
Сорренто. Возможно, эта дружба и сыграла некую роль, но лишь катализатора
уже предпочтенной тональности мышления Ницше, охладевшего к вагнерианству и
метафизике немецкого идеализма. Кроме того, подаренная Ницше книга Рэ
"Происхождение моральных чувств", вышедшая годом раньше "Человеческого,
слишком человеческого", содержит дарственную надпись автора: "Отцу этой
книги с благодарностью от ее матери", которая при скидке на все
развлекательные обертоны смысла, вносит бесспорную ясность в вопрос о
влиянии.
В 1879 г. Кризис болезни: почти каждодневные приступы,
сопровождающиеся непрерывной рвотой, значительное ухудшение зрения - вплоть
до невозможности самому читать и писать. Летом этого же года, из-за
невозможности преподавать - по состоянию здоровья, Ницше подает прошение об
отставке и, получив ежегодную пенсию в 3000 франков, покидает Базель. С
этого момента великий мыслитель, который еще осуществит великий поход на
мораль и прежние представления о добре, зле, любви, религии - начинает, в
сущности, скитальческий образ жизни. Этому периоду принадлежит "Странник и
его тень".
В 1880 г. Ницше с П. Гастом выезжает в Венецию. Гаст много читает для
Ницше, а так же переписывает и правит рукописи, к тому времени, уже
полуслепого творца. В сущности Гаст начиная с "Человеческого, слишком
человеческого" выполнял роль писателя, а Ницше - автора. Так же появилась и
"Утренняя заря", в которой уже сформулировано одно из краеугольных понятий
ницшеанской этики - "нравственность нравов".
Проанализировав связь падения нравственности с ростом свободы
человека, Ницше предположил: «свободный человек хочет во всем зависеть от
самого себя, а не от какой-либо традиции». Последнюю он считал: «высшим
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
