требующая не молчаливого чтения, а декламации. «Тот кто пишет кровью и
притчами хочет чтобы его не читали, а заучивали наизусть».Неповторимое
произведение, аналог которому вряд ли сыщется в мировой литературе. Читая
первую часть книги, не надо сразу смешивать её с теми, которые появятся
потом, и только тогда, услышав ее "музыку", можно оценить всю здравость
книги и всю мягкость ее языка; и тогда уж, раз и навсегда, поверить
высказыванию Ницше о своем стиле: «До меня не знали, что можно сделать из
немецкого языка, что можно сделать из языка вообще».
В целом, книга содержит необычайно большое число полускрытых ядовитых
пародий на Библию, а также лукавые выпады в адрес Шекспира, Лютера, Гомера,
Гёте, Вагнера, и т.д. На многие шедевры этих авторов Ницше дает пародии с
одной-единственной целью: показать, что человек - это еще бесформенная
масса, материал, требующий талантливого ваятеля для своего облагораживания.
Только так человечество превзойдет самого себя и перейдет в иное, высшее
качество, обретая при этом - Сверхчеловека.
Основная часть книги должна была дать идею "Вечного возвращения" – идею
которая смогла бы исцелить этот мир! Однако, в "Заратустре" эта мысль еще
не развивается, из-за невозможности мгновенного, но осознанного и разумного
построения всей гипотезы; здесь Ницше преследует мысль о Сверхчеловеке -
символе настоящего, определяющего все явления прогресса, и обещания
возможного освобождения от случая и рока. Сверхчеловек - смысл всего
произведения, в нем он видит принцип действия, надежду спасения. Ницше
хочет в своей книге показать человечество, пробужденное к новой жизни -
прославлением своего собственного существа с добродетелями добровольного
избранного меньшинства, которое очищает и обновляет свою кровь. Его воля
заключается в том, что он хочет определить и направить деятельность людей;
он хочет основать новые нравы, указать подчиненным их обязанности, а
сильным их долг и объем власти и вести все человечество к высшему будущему.
Заратустра является предзнаменованием Сверхчеловека - это пророк благой
вести. В своем одиночестве он открыл обещание счастья и, спустившись с гор,
принес это обещание людям. С благодетельной и мягкой силой он предсказывает
людям великое будущее в награду за великий труд. Затем, Заратустра ушел от
людей, вернувшись в родные горы, но еще два раза ему надо спуститься и
продиктовать им скрижали своего закона. Его слов будет достаточно для того,
чтобы можно было предвидеть основные формы человечества, покорного своим
избранникам. Человечество разделяется им - на три касты: нижнюю из них
составляет простой народ, которому оставляется его «жалкая вера»; над ней
стоит каста "Хозяев", организаторов и воинов; еще выше стоит священная
каста поэтов - творцов иллюзий определяющих ценности.
Проповедями Заратустры Ницше порицает все нравственные устои,
поддерживавшие прежнее человечество. Он хочет уничтожить прежнюю мораль и
установить новую. Восхваляемая им добродетель - это ни чем не
замаскированная сила разума, это дикий пыл, который господствующие на Земле
нравственные принципы всегда стремились ослабить, изменить, или навсегда
победить. И Ницше отдается во власть этой увлекающей его силе.
«Пусть соединят воедино дух и доброту всех великих душ: и совокупно не были
бы они в состоянии произнести хотя бы одну речь Заратустры. Велика та
лестница, по которой он поднимается и спускается, он дальше видел, дальше
хотел, дальше мог, чем какой бы то ни было другой человек. Он противоречит
каждым словом, этот самый утверждающий из всех умов, в нем все
противоположности связаны в новое единство. Самые высшие и самые низшие
силы человеческой натуры, самое сладкое, самое легкомысленное и самое
страшное с бессмертной уверенностью струятся у него из единого источника.
До него не знали, что такое глубина, что такое высота, еще меньше знали,
что такое истина. Нет ни одного мгновения в этом откровении истины, которое
было бы уже предвосхищено, угадано кем-либо из "величайших". Не было
мудрости, не было исследования души, не было искусства говорить до
Заратустры; самое близкое, самое повседневное говорит здесь о неслыханных
вещах. Самая могучая сила образов, какая когда-либо существовала, является
убожеством и игрушкой по сравнению с этим возвращением языка к природе
образности. Здесь в каждом мгновении преодолевается человек, понятие
"Сверхчеловека" становится здесь высшей реальностью, - в бесконечной дали
лежит здесь все, что называлось великим в человеке. О совмещении не
совместимого, обо всем, что вообще типично для типа Заратустры, никогда
никто еще не мечтал - как о существенном элементе величия. Заратустра
именно в этой шири пространства, в этой доступности противоречиям чувствует
себя наивысшим проявлением всего сущего, и когда, услышат, как он это
определяет, откажутся от поисков ему равного».
Однако, в этом произведении, Ницше предпочел несколько отсрочить тот
затруднительный момент, когда пророк провозгласит свой закон. Заратустра
сначала должен закончить дело служителя правосудия, уничтожив все слабое и
низменное в человеке. Здесь Ницше возвращается к оставленной им идее
"Вечного возвращения", но изменяет ее смысл и применение: теперь это уже не
упражнение для разума, не попытка внутреннего перестроения - это молот,
оружие морального терроризма, символ, разрушающий все мечты.
В контексте последних слов - все что будет написано и сказано позже может
быть определено коротким и емким словом - "война", стиль ведения которой,
вполне объясняется формулой Ницше для создания «совершенной книги»: при
повествовании не использовать никакого Я, как бы беседа двух духов;
предпочтение отдавать словам военным, жестким, отчеканенным в формулу;
построить все сказанное с расчетом на катастрофу.
КАК ФИЛОСОФСТВУЮТ МОЛОТОМ
«Я не знал ни одного - ни одного! – более аристократичного человека, чем
он. Он мог быть беспощадным только с идеями, а не с людьми – носителями
идей».
Барон фон Зейдлиц о Ницше
Зимой 1885-1886 г. Ницше пишет прелюдию к философии будущего, книгу "По ту
сторону добра и зла". По его словам: «ужасная книга, проистекшая, на сей
раз, из моей души». В этой книге он размышлял о распаде европейской
духовности, низвержении прошлых ценностей и норм, восстании масс и создании
для их оболванивания и обслуживания чудовищной массовой культуры,
унификации людей под покровом их мнимого равенства, начале борьбы за
господство над всем земным шаром, попытках выращивания новой расы господ,
тиранических режимах как порождении демократических систем.
Создавая подобное Ницше прекрасно понимал, что перешел за некую грань и
стал чем-то вроде интеллектуального диссидента, бросившего вызов лжи
тысячелетий. Именно здесь он, убежденный в том, что в человеке "тварь" и
"творец" слились воедино, начинает разрушать в себе "тварь", чтобы спасти
"творца". Э. Роде, после встречи с Ницше, напишет: «Неописуемая атмосфера
чуждости, нечто показавшееся мне зловещим окутывала его. В нем было что-то
такое, чего я в нем раньше не знал, и отсутствовало многое, что прежде
отличало его. Словно бы он пришел из какой-то страны, где еще ни кто не
жил...».
В середине 1887 г. выходит в свет полемическое сочинение "К
генеалогии морали", написанное Ницше как дополнение к предыдущей книге, а
так же, чтобы избежать кривотолков вокруг нее. В нем он поставил три
основные проблемы: аскетические идеалы, способные придать смысл
человеческому существованию; "вина" и "нечистая совесть" как инстинктивные
источники агрессивности и жестокости; наконец, ключевое понятие движущей
силы в структурировании ценностей морали - ressentiment. В общем плане это
понятие характеризует атмосферу неопределенной враждебности, ненависти и
озлобления, но не самих по себе, а только вкупе с чувством бессилия,
порождаемым несоответствием между внутренними притязаниями и фактическим
положением человека в обществе. Осенью того же года, в Ницце, Ницше
приступил к первым наброскам главной работы всей его жизни – "Переоценке
всех ценностей".
В 1888 г. происходит необыкновенный взрыв эйфории: сначала в Турине "Казус
Вагнер", затем во время последней остановки в Сильс-Марие "Сумерки идолов"
и параллельно "Антихрист", после чего создание "Ecce Homo". Кроме того, в
то же время, работа над "Дионисовыми дифирамбами".
Туринское письмо "Казус Вагнер" - это тщательно продуманная, блестяще
написанная работа, пропитанная ядовитым и уничтожающим сарказмом. Памфлет -
итог длительных и мучительных раздумий Ницше над великой проблемой падения
культуры и мира, решение которой вытекает из анализа искуства, в которым
Ницше выделял прежде всего музыку. «Вагнер - художник декаданса... Я далек
от того, чтобы безмятежно созерцать, как этот декадент портит нам здоровье
- и к тому же музыку! Человек ли вообще Вагнер? Не болезнь ли он скорее? Он
делает больным все, к чему прикасается - он сделал больною музыку». Однако
изумительная стилистика избиения Р. Вагнера не должна сбивать с толку;
Ницше продолжал любить Вагнера, как никого, и пронес эту свою любовь даже в
годы помрачения: «Я называю Вагнера великим благодетелем всей моей жизни».
У Вагнера романтизм идеализирован до предела, а для Ницше романтизм был
всего лишь вехой на пути к нигилизму, поэтому отмечая болезненный характер
музыки Вагнера Ницше говорил о немецкой культуре вообще и использовал имя
Вагнера не потому, что его музыка плоха, а потому что он прикрывает
убожество своих идей - пышностью декораций и величием легенд (Кольцо
Нибелунгов); с помощью грохота барабанов и воя флейт стремится заставить
всех остальных композиторов маршировать за собой. Поэтому вагнерианство,
стало для Ницше олицетворением неприемлимой и опасной формы проявления
идиотизма и раболепия в культуре, так же как и христианство - в морали.
То, что было написано потом, принято называть "Переоценкой всех ценностей"
и характеризовать как "поздний Ницше". В сущности, это и есть философия
Ницше, точнее введение в так и не сформированное направление философии.
Философия так и не написанная, да и едва ли она могла быть написана при
таких невероятных темпах, которых только и хватило на "интродукцию". Вот
как это было написано: «Последние недели я испытывал приступы диковинной
инспирации, так что то немногое , чего я и не ожидал от себя, в одно
прекрасное утро как бы бессознательно предстало готовым. Это вносило
некоторый беспорядок и исключительность в мой образ жизни; я часто
вскакивал в 2 часа ночи, чтобы гонимый "духом" набросать нечто на бумагу».
Гонимый духом! Здесь психогенная формула последних произведений предстает
уже диагнозом: минимум сознательности при максимуме стиля, и, стало быть,
стиля, предоставленного самому себе, как бы "автопилоту" с курсом на –
окончательную катастрофу, ведь именно такова, по мнению Ницше, формула
«совершенной книги». Оттого стилистические роскошества "Переоценки" не
поддаются иному определению, как соблазн и искушение, в сущности
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
