Интересна серия фактов, которые представляет газета «Коммерсант». Согласно им, участников «Эргенекона» связывают тесные контакты с Россией. Авторы статьи «Турция вскрыла пророссийское подполье» Михаил Зыгарь и Маис Ализаде отмечают, что Перичек часто «гостил» в России, в числе его контактов они называют А. Дугина; Алемдароглу подписал соглашение о сотрудничестве с МГУ; Эруйгур открыто заявлял о необходимости выхода из НАТО, интеграции в «Шанхайскую Организацию Сотрудничества» и создании военного альянса с Россией и Ираном. Наконец, Левент Эрсез и вовсе скрылся от следствия в России[350].
«Российский след» получил двоякую оценку в Турции. Прокуроры в обвинительном заявлении обвинили российские спецслужбы и лично Дугина, как связующее звено, в попытке организации переворота. Впрочем, турецкие спецслужбы вскоре опровергли эти данные. Любопытную оценку эти слухи получили в политике партии власти: именно с 2008 года российско-турецкие отношения стали резко улучшаться, но вряд ли это было простым совпадением. Имеет смысл говорить, как об опасениях, так и о том, что к мнению Эруйгура в партии власти прислушались, дабы немного «успокоить» военных.
Разумеется, невыясненной оказалась реальность существования организации, во всяком случае, распространены мнения о том, что это просто отдельные оппозиционеры, которых объединили две составляющие: оппозиция к ПСР и желание власти «расправиться» со своими противниками[351], или о том, что вся история с «делом «Эргенекона» - не более чем шпионский детектив[352].
«Дело «Эргенекона» продолжается и в начале 2010 года, когда по стране прокатилась новая волна арестов, связанная с обвинением в участии в подготовке «Плана «Балйоз» (тур. «Balyoz», «кувалда») и ныне представляет собой не имеющую ни конца, ни края «мыльную оперу», в которой часть подсудимых была оправдана, а другая в данный момент находится перед судом или под стражей.
Аресты по делу о «Плане «Кувалда» прошли весной 2010 года. Согласно данным обвинения, заговорщики планировали нижеследующее:
1. Взрывы в двух мечетях в Стамбуле
2. Взрыв самолёта в воздушном пространстве Греции
Оба этих события должны были «оправдать» необходимость переворота и временной военной диктатуры по схеме 1960 и 1980 годов. Представители масс-медиа, близкие к ПСР привели в качестве доказательства многочисленные письменные и аудио свидетельства, а также планы операций «Чаршаф», «Сакал», «Суга» и «Ораж»[353]. Представители армии, в свою очередь, согласились с тем, что подобные планы у них имеются, однако они были обсуждены в ходе планирования учений на военном семинаре.
Между тем, по делу арестовано сначала 40 человек 22 февраля 2010 года, 96 – 5 и 6 апреля 2010 года, часть из них отпущена на свободу (ввиду «наличия серьёзных сомнений по поводу их причастности к делу»[354]); подавляющее большинство – военные (в отличие от весьма разношёрстного состава по «Делу «Эргенекон»), например, «бывшие главнокомандующие ВВС и ВМС Турции Ибрахим Фыртына и Озден Орнек а также экс-командующий Первой полевой армией Эргин Сайгун»[355], бывший командующий первой полевой армии Турции Четин Доан[356], а также бывшие комбриги и комдивы[357]. Под планом стоит подпись Доана, который сначала выступил с заявлением, в котором признал и попытался оправдать комплекс мероприятий, который планировался в связи с «Кувалдой», правда, затем он пояснил, что это всего лишь план, разрабатывавшийся в учебных целях[358].
«Кувалда» ознаменовала собой новый кризис, который, как предполагают специалисты и исследователи, может привести «к досрочным выборам с непредсказуемым результатом для партии власти»[359], а также может серьёзно ударить по перспективам интеграции в ЕС, о чём уже заявил Штэфан Фюле, комиссар ЕС по расширению, выразивший надежду на «честный процесс»[360]. Между тем, доверие к армии со стороны турецкой общественности снижается. Так, по данным газеты «Заман» из 4,5 тысяч респондентов в 21 провинции Турции только 44,7% доверяет армии, а почти 50% верит в заговор со стороны военных[361]. В 90-е годы по разным данным армии симпатизировали 80-90% турецкого населения, что было значительно выше доверия к политическим партиям.
Также важной составляющей борьбы против политического влияния военных станет планирующаяся партией власти реформа в «красной конституции», как в Турции называют «Milli Guvenlik siyaset belgesi» («Политический документ о национальной безопасности»), принятый в 2005 году и охватывающий вопрос контрреволюционной деятельности внутри страны, а также вопросы внешней безопасности. Разумеется, документ является секретным и за его разглашение виновный будет подвергнут наказанию по статье «разглашение государственной тайны». Доступ к тексту документа имели всего 15 высших должностных лиц государства, но в прессу просочилось до 80 положений «красной конституции». Интересно, что авторы документа сообщили об их достоверности, что и повлекло за собой уголовное расследование[362].
§3 Исламисты-традиционалисты (шериатчилер) и националисты
За аксиому можно взять то, что исламисты и националисты в Турции de-facto одно и тоже. Воспитанные на великоимперской, оттоманской гордости, образованные (как правило) по высшему духовному разряду, эта группа оппозиции ПСР представляет собой наиболее радикальное крыло исламистов (не считая террористического). Это группа, во взглядах которой «религиозный консерватизм сочетается с гибкостью и открытостью в вопросах экономической и технологической интеграции с внешним миром, хотя среди турецких исламистов есть немало противников модернизации по западным моделям и сторонников силовых методов внедрения исламских норм»[363].
Их концепции строятся вокруг одного – вокруг понимания, что «последние 100 лет в развитии Турции, в течение которых она следует в фарватере западной политики, были трагической ошибкой. За это время она не стала передовой державой, но приобрела такие пороки [западной демократии] как проституция, наркомания, алкоголизм, неизвестные ранее болезни, одновременно утратив любовь, доброту, правдивость, альтруизм, поэзию»[364]. Лидер турецкого национализма второй половины прошлого столетия Алпарслан Тюркеш по этому поводу имел свой вариант решения, достаточно характерный путь, избираемый (в идеале) многими восточными обществами: использовать всё лучшее, что есть на Западе только лишь для развития всего того лучшего, что есть на Востоке: «Наша цель – не западная цивилизация, а исламская… вместе с мировой технологией. Мы должны приобретать научные достижения… Однако от турецко-исламской цивилизации мы не откажемся»[365].
При этом «турецкие исламисты... не выступают против экономической модернизации»[366], они лишь, пользуясь словами Агяха Октая Гюнера[367], отвергают «импортные марксистскую и капиталистическую модели развития», стремясь «на основе исламо-турецкого синтеза… создать собственную модель производительной экономики»[368]. По мнению Н. Эрбакана, лидера исламистов 90-х годов прошлого столетия, современная экономика[369] «пятью вредоносными микробами: процентом, несправедливыми налогами, режимом обмена валюты, монетным двором, банковской системой»[370]. Такое видение сохраняется и у сторонников «исламского» или «зелёного»[371] капитала (капитала на исламских принципах) – «соблюдение в рамках права на собственность справедливого учёта интересов индивида и уммы, запрет на ссудный процент, обязательное отчисление «закят» в пользу бедных»[372].
Современные радикальные исламисты и националисты видят и другую цель, стоящую перед Турцией (перед Турцией исламской, а не перед нынешней): стать центром тюркского мира. Имперская идея в умах турецких националистов сильна, как никогда, именно в ней они видят будущее после возвращения к истокам. К тюркскому миру они причисляют не только независимые государства, в основном постсоветского пространства, такие как Азербайджан, Туркменистан, Казахстан, Кыргызстан, но и части России – Татарстан и Чечню; часть Молдавии – Гагаузию, где проживает 130 000 тюркоязычных гагаузов. К тюркскому миру они отнесли не только мусульманскую Боснию и Герцеговину, но и христианские Болгарию и другие страны бывшей Югославии – в общем, de-facto бывшие территории Оттоманской империи.
Между тем, в современной Турции именно эта группа оппозиции предпринимает меньше всего реальных шагов против ПСР. Их, по всей вероятности, устраивает «сложившийся на нынешний день статус-кво»[373], равновесие между лаицизмом и исламизмом, позволяющий им многое, в том числе для того, чтобы получать «постоянную подпитку» и расширять «сферы своей деятельности»[374], а также оберегающий их от военных. Создаётся впечатление, что шериатчилер и националисты находятся в ожидании момента, когда лаицистская оппозиция окончательно потеряет реальные возможности для противодействия исламизму и позволит им захватить власть в стране.
Это иллюстрируется тем, что данную группу оппозиции поддерживают широкие малообразованные слои населения – люмпены и прочий пролетариат, особенно серьёзна поддержка в отсталых сельскохозяйственных регионах страны. Их мнение «не спросили» в 20-е годы прошлого века, и вестернизация так и осталась для них «болезненным внедрением западных политических норм и институтов в остававшуюся достаточно традиционной местную почву»[375].
К этим группам всё больше примыкает и молодёжь, в основном учащиеся духовных школ или техникумов, как правило, наиболее разочарованные в том, что демократия не может обеспечить ни социально-экономическое равенство, ни даже хотя бы равенство возможностей в этом плане. При этом вряд ли можно утверждать вслед за советскими и постсоветскими исследователями (Напр. В. Данилов[376], Е. Уразова[377]) наличие серьёзной исламистской оппозиции «слева», тем более, что для социал-демократов Турции характерно стремление продолжать демократизацию несмотря ни на что.
Стоит также отметить, что серьёзная прослойка исламистов, возглавляемая их «духовным лидером», лидером нурсизма («нурджулар»)[378], одним из ведущих мусульманских философов-теологов в современном мире Мухаммедом Футхуллахом Гюленом[379], поддерживает правящую партию. Пожалуй, он является духовным лидером и самой ПСР, а также одним из главных сторонников того, что принято называть «умеренным» или «демократическим» исламом. Гюлен полагает, что образование – ключ к решению межконфессиональных проблем, а республика – идеальный строй для Турции, своего рода компромисс между исламистами и кемалистами[380]. Надо заметить, что в среде шериатчилер к деятельности Гюлена неоднозначное отношение: признавая его заслуги в деле проповеди ислама и в вопросах теории, они в целом отмечают, что его идеи позволяют «светскому истеблишменту использовать свои возможности для «извращения исламской идеологии»[381].
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20
