Актуальность проблемы посткоммунистической модернизации на сегодняшний день, наверное, ни у кого не вызывает сомнение. Однако, то огромное множество проблем и противоречий, с которыми России пришлось столкнуться, в ходе осуществления модернизационных преобразований, непроизвольно наталкивает на мысль о её значительно более сложном характере, чем принято обычно считать в “классической” теории модернизации. Это послужило предпосылкой к необходимости, при рассмотрении политической модернизации в посткоммунистический период, включить в наше исследование изучение политического процесса, без анализа которого, нам представляется невозможным адекватно понять специфику и внутреннюю логику модернизационных преобразований России.
Многочисленные процессы, происходившие в рамках постперестроечного периода привели не только к серьезным трансформациям внутри политической системы, преобразованиям ее институциональной, коммуникативной, информационно-регулятивной подсистем, но и способствовали кардинальному изменению в направлении, вектора политического развития, смене режима (с которым многие связывают основную движущую силу модернизации в России(56)).
Начало посткоммунистического периода ознаменовали события августа 1991
г., распада СССР, а также уничтожение власти коммунистической партии.
Отражением этих событий стало “крушение государства–монстра и формирование
нового; разрушение плановой экономики и появление квазирыночных отношений;
возникновение плюрализма в политике и идеологии, формирование новой
геополитической реальности”(57).
Уничтожение власти партийно-государственного аппарата в период, когда,
с одной стороны, экономика ещё оставалась нерыночной, а с другой – все
институты поддержания общественного порядка были построены так, что могли
работать лишь под воздействием этого аппарата, сказалось на нарушении
функционирования всех систем жизнедеятельности общественного организма.
“Главным проявлением чрезмерного ослабления государственности явился именно
распад общественного порядка”(58).
В сложившихся условиях на смену государству пришёл “режим”, основное оформление и становление которого пришлось на 1991 – 1993 гг. и продолжается до настоящего времени. Речь идёт о “режиме-гибриде”, который сформировался после событий сентября-октября 1993 г., когда конфликт законодательной и исполнительной власти в 1992-1993 гг., завершился вооружённой схваткой между ними, победой президентской стороны и ликвидацией Советов(59).
Впрочем, однозначные категории к нынешнему политическому режиму в
России всё же вряд ли применимы. По сути - это гибридный, смешанный режим.
Специфические ключевые черты режима позволяют применить к нему такие
определения, как “делегативная демократия” Г. О’ Доннела(60), “авторитарная
демократия” Р. Саквы(61) или “ режим-гибрид” Л. Шевцовой(62). Применительно
к политическому процессу в России в его деятельности можно обнаружить
казалось бы несовместимые принципы: демократизм, авторитаризм, популизм,
олигархические методы. По мнению некоторых исследователей, “режимная
система возникает тогда, когда государство слабо институализировано, а в
обществе отсутствуют эффективные политические структуры”(63).
Характерная ситуация, для возникновения “режима”, сложилась в России
в “августовский период”. Причем, слабость институциональных и
общественных структур была связана не столько с развалом , сколько с
природой предшествующего политического устройства. Подчиненность
российского государства коммунистической партии нанесла серьезный ущерб его
институциональной структуре. “ Партия выполняла функции, которые в обычных
условиях являются прерогативой государства , и, действительно составляла
организующее ядро всей политической системы”(64). Устранение этого ядра, по
мнению Р. Саквы, могло привести “ к повторению анархии 1917г., когда
разрушение монархической власти полностью подорвало и способность
государства как такового к управлению”(65). В посткоммунистической России
,по мнению исследователя, этого не произошло лишь потому, что здесь уцелели
многие административные порядки, клиентарные связи и поведенческие нормы,
которые были восприняты следующим поколением ведущих политиков .
Рассматривая сходные политические процессы в странах Восточной Европы, можно констатировать, что там, в ходе прощания с коммунизмом произошло отслоение коммунистического режима от государства. В результате, имела место относительно безболезненная ликвидация монополии компартии, не затронувшая основные государственные институты, которые стали инструментом реформ уже при новом – некоммунистическом режиме. Важным является и тот факт, что в большинстве стран Восточной Европы, по мнению Л. Шевцовой, после падения коммунизма возник консенсус всех политических сил и подавляющей части общества относительно того, как жить дальше (66).
В России же, все произошло совершенно иначе: здесь приход к власти
“обновленного правящего класса, включившего в себя как старые кадры
партийных и хозяйственных прагматиков, так и новых карьерных профессионалов
из демократических рядов”(67), произошел через ликвидацию советского
государства. Этот факт имел неоднозначные последствия для реформ. Так,
отсутствие эффективных государственных институтов замедлило рыночные
преобразования, поскольку их было проблематично проводить в условиях, когда
не совсем определенными оказались даже территориальные параметры
государственного пространства, национальная идентичность.
В этой связи, в условиях российского политического процесса, возникла зрелая обоснованная необходимость “ восстановления “ нормального” уровня государственности” (68) (разумея под ним не реставрацию прежних порядков, а укрепление институтов, обеспечивающих соблюдение новых, демократических законов и сохранения демократического общественного порядка), без которого в условиях неудачи рыночных и др. реформ, дальнейшее осуществление демократических преобразований было крайне затруднительным. В социальной среде росло разочарование в самой идее демократического реформирования общества и, соответственно, в новых, рыночно-демократического типа институтах, вследствии слабости государства, его неспособности мобилизовать ресурсы необходимые для возрождения или хотя бы стабилизации экономики).
Обратимся к опыту восточноевропейских стран, для которых подобная
ситуация имела место и нашла свое разрешение во временном отказе от полной
демократии, в частности, в установлении авторитарно-демократического режима
правления и усилении роли исполнительной власти (69). Возвращаясь к
российскому политическому процессу, в этой связи, хотелось бы отметить, что
президентской стороне удалось (самой того не ведая) повторить опыт восточно-
европейских государств, благодаря отступлению от воплощения классической
системы разделения властей, что отразилось в усилении исполнительной
вертикали и, одновременно, расширении полномочий института президентства.
Подобные изменения воплотились в действительность и стали возможными после
известных событий силового разрешения конфликта между исполнительной и
законодательной ветвями власти и принятия нового Основного закона страны
(институализировавшего президентскую победу над парламентом).
В соответствии с новой Конституцией, президент значительно усилил свои
властные позиции: сосредоточив в своих руках всю полноту исполнительной
власти и, наделяясь, огромными законодательными полномочиями (получив,
таким образом, возможность влиять на ветви власти), глава государства занял
роль “ пристрастного арбитра “, в отношениях между властями, что
способствовало усилению авторитарной составляющей фактического процесса
осуществления власти в России. Эту мысль дополняет В. Елизаров, считая что
“ нарастание авторитарных тенденций в условиях доминирования института
президентства, способствует ограничению числа значимых игроков в составе
элиты, централизации отношений между её основными ветвями” (70).
Вместе с этим, принятие Конституции ускорило консолидацию в руках
новых элит, упрочило их экономические и политические позиции. В этот период
элита приобретает всё более закрытый характер, действует всё более
согласовано. Однако, если повнимательнее всмотреться в эту, фактически
форсированную потребность в консолидации элит, то она окажется не такой и
безупречной. Исходя из постулатов “ классической “ демократии, касающихся
отношений элит и остального социума, можно сделать вывод, что потребность в
консолидации элит обычно является необходимым условием переходности и
осуществляется во имя консолидации общества. Применительно к российскому
политическому процессу в посткоммунистический период, можно говорить лишь о
“квазиконсолидации элит”, продиктованной прежде всего потребностью
мобилизовать огромные ресурсы, с целью сохранения всего того, что было
приобретено ею после августа 1991 г.. Процессу “сближения элит” не
соответствовал хоть сколько-нибудь заметный прогресс в деле преодоления
размежевания между элитами и обществом. Общество видело как реально
происходит усиление политической элиты: разрастаются сферы её влияния и
контроля (мощные и эффективные усилия по скупке акций и подчинению СМИ), и,
соответственно, ощущало как сужаются возможности противодействия ей. В
связи с этим, некоторые исследователи не исключают даже что такое
“псевдосближение элит”, по сути, лишь усугубляло и стимулировало
размежевание в российском обществе, усиливая разрыв и непонимание между
элитой и основной массой общества.
Одновременно с этим, характерной особенностью посткоммунистического
развития России является симбиоз власти и собственности, который превратил
политический процесс в закулисный торг, основанный на личных, групповых,
корпоративных интересах. Приватизация политики посткоммунистическими
элитами, образующими внутри себя “политико – финансовые группы, участники
которых связаны тесными патрон – клиентельными связями”(71), фактически
препятствовала легитимизации нового строя в глазах большинства населения.
По мнению В. Лапкина: политическая власть узурпировавшая собственность, всё
больше отдаляется от общества, по возможности освобождаясь от публичных
обязательств(72). Не имея широкой поддержки, и понимая временный характер
своего существования, корпоративные элитные группы в своей политике
опираются на текущую ситуацию, которая даёт сиюминутную выгоду, фактически
не принимая перспективных решений.
Опираясь на реалии динамики развития российского политического
процесса, предваряя исследовательский анализ основных составляющих его
специфику факторов и феноменов, попытаемся вычленить наиболее характерные
его черты и элементы, проявившиеся в ходе этого процесса. Начнём с
политического режима. Рассматривая политический режим, сложившийся в
России, хотелось бы подчеркнуть его мягкость, способность к мимикрии.
Наличие в нём противоположных начал постоянно воспроизводит – и внутри
системы, и внутри общества – напряжённость, являясь источником
разнообразных конфликтов. Но, одновременно, смешанный характер власти,
включённость в неё различных группировок являются основой её
самосохранения. Изменчивый приспособленческий характер даёт власти
возможность постоянно менять свою окраску, принципы и цели, не меняя
глубинной сущности. Примером может послужить разнородность властного поля
российской политии, где можно обнаружить представителей всех политических
ориентаций – от крайне левых, до крайне правых. Это многообразие внутри
самого поля власти осложняет формирование серьёзной оппозиции данному
режиму. Оппозиция в России “фактически превратилась в системные силы,
готовые вследствие своей гибкости или беспринципности, в любой момент
инкорпорироваться в органы власти”. То есть, мы имеем возможность наблюдать
в России “деидеологизированный режим”: в зависимости от обстоятельств те
или иные силы могут менять свои убеждения на противоположные, постоянно
находясь в состоянии политического “пластилина”(73).
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11
