В обороне стали видеть остаток самоуправства, посягательство на
верховные государственные права.
В английском законодательстве Генриха I (1090 – 1135 годы)
необходимая оборона признавалась недопустимой против господина.
В Грузии по законам царя Вахтанга VII (XVIII в.) право обороны было
привилегией, не распространявшейся на крепостных. Так, например,
устанавливая, что убийство нападющего тем, на кого он совершает нападение,
не является наказуемым, законодатель делает тут же оговорку о том, что этот
закон не распространяется на случай нападения господина на своего
крепостного.
Как видно, право обороны во всех этих законодательных памятниках
выступало как право привилегий для представителей господствующего класса.
С другой же стороны, мы видим, что закон угрожает самой суровой
ответственностью представителю низшего сословия, если он вздумает
защищаться от преступного нападения со стороны лица высшего сословия,
узаконяя тем самым произвол и насилие в отношении эксплуатируемых.
Решение вопроса о праве необходимой обороны в уголовном
законодательстве феодальных государств отражало интересы господствующих
классов, чинивших насилие и грабежи в отношении крепостных. Очень яркую
характеристику произволу и насилию, творимым в средние века, дал Белинский.
В.Г.Белинский, характеризуя рыцарство средних веков в Англии, писал,
что оно “грабило на больших дорогах купеческие обозы, разбойнически резало
мирного путешественника, зверски злоупотребляло своей феодальной властью
над вассалами и рабами”[16].
2. Необходимая оборона в русском дореволюционном уголовном праве.
В литературе по исследованию русского уголовного права встречаются
самые различные взгляды на появление в русских памятниках института
необходимой обороны.
А.Ф.Кони в своих рассуждениях о необходимой обороне не совсем
последователен в вопросе о том, когда же появился этот институт. С одной
стороны, он указывает, что “во все периоды нашего законодательства как
древнего, так и нового существовало понятие о необходимой обороне и можно
ясно видеть, что право это развивалось постепенно и последовательно”[17]. С
другой стороны, он пишет, что в первых памятниках – договорах Олега и Игоря
(911 и 945 года) “незаметно какого бы то ни было указания на необходимую
оборону”.Понятие необходимой обороны, указывает Кони, всегда неразрывно
связано с понятием о вменении. Состояние необходимой обороны есть состояние
не вменения. В договорах же Олега и Игоря, далее указывает Кони, не
замечается никаких оснований вменения; нет понятия о злом умысле.
Профессор Неклюдов, Долопчев и профессор Таганцев считали, что уже
вместе с первыми попытками ограничения и регулирования мести в нашем
древнейшем праве встречались отдельные постановления об обороне. Они
считают, что право необходимой обороны было признано еще в договоре Олега с
греками в отношении обороны имущества и в Русской Правде в отношении
обороны, как имущества, так и личности.
В.Р.Долопчев в своей работе о необходимой обороне указывает на то,
что “юридические воззрения русских славян в первый раз получают письменную
форму в договорах Олега и Игоря с греками. Из этих договоров видно, что у
русских господствовал обычай неограниченного самосуда над
преступником”[18].
В.Р.Долопчев считает, что необходимая оборона есть один из видов
самоуправства. Самоуправство, - далее указывает он, - может иметь место или
после совершения преступления, или в момент его совершения. В первом случае
это месть, а во втором - самозащита или необходимая оборона.
История уголовного права, по словам Долопчева, представляет собой
картину постепенного перехода самоуправства, частного мщения за
преступление в карательную деятельность государства[19].
Г.С.Фельдштейн в своей работе о необходимой обороне[20] оспаривает
указанное мнение и в качестве аргумента приводит то, что договор Олега
нельзя считать памятником внутреннего законодательства, регулирующим
внутренние отношения. Он носил международный характер и являлся
компромиссом, примерившим нормы права, господствовавшие у русских, с
постановлениями греческого права. Но далее сам же Фельдштейн пишет:
“Вышеприведенный аргумент о нечисто русском характере постановления VI
статьи договора не имеет, однако, принципиального значения и недостаточен
сам по себе для отрицания того факта, что статья эта санкционирует
необходимую оборону вообще”. Полная же необоснованность предположения об
этом обнаруживается, - пишет Фельдштейн, - только из того, что
законодательный памятник этот оставляет почти в полной силе начало мести,
а, следовательно, действует при таких условиях, когда вообще, немогло
существовать необходимой обороны, как особого юридического института[21].
Далее Г.С.Фельдштейн проводит анализ статей Русской Правды и
приходит к выводу: “Русская Правда не знает еще необходимой обороны ,
дифференцировавшейся в качестве самостоятельного института; этот процесс
обособления заканчивается в главных чертах, по-видимому, только ко времени
Уложения 1649 года[22]”.
Профессор Ришельевского лицея Владимир Линовский в своей работе,
посвященной исследованию русского права[23], указывает, что период
уголовного законодательства у нас начинается Соборным Уложением царя
Алексея Михайловича, где вопрос о необходимой обороне обстоятельно
рассматривался.
Н.В.Рейнгардт считает, что по договорам Олега и Игоря с греками
право необходимой обороны заключалось в том, что хозяин имел право убить
вора на месте преступления, если тот оказывал сопротивление, если же не
оказывал, то хозяин имел право только связать его. Необходимая оборона по
Русской Правде, - пишет он, - допускалась при защите личности и при защите
собственности.
Договор Олега с греками подобно римским и германским законам не
предусматривает каких-либо специальных определений необходимой обороны.
Право необходимой обороны выступает в этих памятниках в форме права
убийства на месте преступления.
Русская Правда, являющаяся одним из важнейших источников истории
древнего русского права, допускала необходимую оборону при защите личности
и при защите собственности.
Н.Калачев в своем исследовании Русской Правды указывает, что
самоуправство ясно различается от самозащищения, которое не считается
преступлением[24]. Так, пойманный ночью вор может быть убит, пока он еще не
связан. Так же безнаказанно можно ударить нападающего мечом.
Постановления о необходимой обороне в Русской Правде изложены в
статьях 13, 14, 38 и 40. Статьи 13 и 14 допускали необходимую оборону при
посягательстве на собственность путем грабежа и разбоя. В других случаях
она не допускалась. Ночной вор мог быть убит на месте, если он противился
своему задержанию. Но как только его одолели и связали, то убить его уже не
имели права, и он должен был предстать перед судом.
Убийство связанного вора не могло быть оправдываемо необходимостью,
потому что опасность с его стороны миновала.
Такое убийство было бы местью, самоуправством. Долопчев
указывает[25], что убийство вора наказывалось, если голова убитого лежала
во дворе, а ноги за оградой двора, потому что такое положение трупа
свидетельствовало о том, что убийство совершено по окончании состояния
необходимой обороны. Как только вор был связан, состояние необходимой
обороны для собственника прекращалось. Допущение убийства вора только на
своем дворе у клети или хлева, то есть единственно в пределах своего жилища
и на самой татьбе, указывало на наличность нападения и подчеркивало пределы
необходимой обороны.
Уложение царя Алексея Михайловича 1649 года в отличие от ранее
действовавших памятников русского права действительно можно назвать в
полной мере уголовным кодексом, ибо в нем весьма обстоятельно
рассматривались вопросы преступления и наказания.
Вопрос о необходимой обороне в Уложении рассматривался в отделе
одиннадцатом, озаглавленном " О преступлениях против личных прав частных
лиц", в разделе о смертоубийстве.
Уложение допускало необходимую оборону очень широко: в защиту жизни
и телесной неприкосновенности личности, в защиту имущества и женской чести.
Необходимая оборона допускалась также и для защиты интересов третьих лиц.
Уложение царя Алексея Михайловича считало правомерной не только
оборону себя и своего имущества, но и оборону третьих лиц и их имущества.
Причем оборона третьих лиц вменялась по Уложению как юридическая
обязанность.
Уложение также устанавливало, что слуга, ранивший или убивший кого-
нибудь, защищая своего хозяина, не отвечает перед судом. Слуга в этом
случае не обязан был даже исследовать, прав ли его хозяин или нет, для него
достаточно было того, что хозяин находился в опасности. Но в том же
Уложении ничего не говорилось о том, что господин обязан также защищать
слугу.
Статья 16 главы XXIII допускала оборону чести и целомудрия женщин.
В статье 200 главы X Уложения предусматривалась необходимая оборона
при нарушении домового права. Нарушением домового права считался приезд к
кому-либо на двор насильственно, скопом и заговором, хотя бы только с целью
чем-либо обесчестить хозяина. Хозяину предоставлялось широкое право обороны
своего дома.
Действия, совершенные в состоянии необходимой обороны, только тогда
не наказывались, когда факт справедливой обороны был доказан. Для этого
защищавшийся должен был доставить убитого или раненого преступника в
приказ.
В дальнейшем под влиянием немецких воззрений институт необходимой
обороны был поставлен по сравнению с Уложением 1649 года в более узкие
рамки.
Начало этому ограничительному пониманию и применению института
необходимой обороны было положено Петровским законодательством.
Следует отметить, что до принятия Воинских Артикулов Петра I какого-
либо специального названия право отражения нападения отдельными лицами не
имело.
В первый раз это право получило специальное название ("нужное
оборонение ") в Воинских Артикулах Петра. Как указывает Долопчев, это
название было заимствовано из немецкого законодательства.
Вопросы необходимой обороны в Петровском законодательстве нашли свое
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12
