связывается с символической фигурой Лао-Цзы, имеют лишь второстепенное
значение. Более значительными представляются связи между все возраставшим
буддийским движением и даосизмом, которые сложились в конце эпохи Хань.
Медитация в самых разных формах проникла в религиозные практики на всех
уровнях общества, но сильнее всего оказалась связь между буддизмом
махаянистских сутр и даосским учением о мудрости. «Даосское обличие»,
которое принял буддизм, не оставалось чисто внешним, а оказало решающее
воздействие на буддийскую мысль. Эта встреча с духовным наследием древнего
Китая явилась источником, питавшим разные школы китайского буддизма,
которые при всех доктринальных различиях были тесно связаны друг с другом.
По мере развития чань-буддизма этот источник превратился в могучий поток.
Это вовсе не означает, что возникновение школы Чань можно объяснить просто
как более или менее плодотворное соединение элементов буддизма и даосизма.
Правильней будет сказать, что сформировавшееся при династии Тан движение
явилось новым проявлением творческой энергии, присущей китайскому буддизму,
которая достигла такого уровня, что позволила сформироваться уникальной
медитативной школе Махаяны, каковой и является чань-буддизм.
Чань-буддизм возник в форме эзотерической секты. Название «чань»
является сокращением от «чань-на» – санскр. «дхиана» (сосредоточение,
медитация, глубокое созерцание).
Древнее буддийское направление – школа дхиана – призывала своих
последователей чаще отрешаться от внешнего мира и следуя древнеиндийским
традициям погружаться в себя, концентрировать свои мысли и чувства на чем-
либо одном, сосредотачиваться и уходить в бескрайние глубины сущего. Целью
дхианы было достижение «транса» в процессе медитации, т.к. именно в
состоянии «транса» человек может дойти до затаенных глубин и найти
прозрение, истину, как это случилось с самим Гаутамой Шакьямуни под деревом
Бо.
Легенда повествует, что чань-буддизм возник в Китае после того, как
туда переселился из Индии в начале века знаменитый Двадцать восьмой
патриарх индийского буддизма Бодхидхарма, положивший начало новой секте -
чань.
Учению чань были присущи трезвость и рационализм китайцев, которые
оказались напластованы на глубочайшую мистику индо-буддизма.
Особенностью чаньской традиции стало учение о «внезапном просветлении»
(дунь у). Некоторые исследователи расценивают это положение, как
возможность достичь просветления и освобождения без длительного восхождения
по пути самосовершенствования. Это было бы слишком просто. Лучше всего было
бы сравнить «внезапное просветление» с прорывом плотины, в которую в
течение долгого времени собиралась вода. «Внезапное озарение» представляет
собой качественный скачок – результат длительных духовных усилий и
стремлений адепта. При этом нужно помнить: «На пути нет хоженых троп. Тот,
кто идет им, одинок и в опасности».
Ежедневная медитация (в том числе и при выполнении хозяйственных
работ) - основа религиозной практики чань. Основоположники чань, развивая
тезис махаяны о тождестве сансары и нирваны, отказывались противопоставлять
медитативное состояние прочим формам человеческой деятельности.
«Обыкновенное сознание – это и есть истина», - гласит один из главных
постулатов чань.
В связи с положением чань-буддизма о тождестве сансары и нирваны можно
привести следующий диалог учителя и ученика из рассказа Х.Л.Борхеса «Роза
Парацельса»:
«Парацельс взял розу и, разговаривая, играл ею.
- Ты доверчив, – повторил он. – Ты утверждаешь, что я могу уничтожить
ее?
- Каждый может ее уничтожить, – сказал ученик.
- Ты заблуждаешься. Неужели ты думаешь. Что возможен возврат к небытию?
Неужели ты думаешь, что Адам в Раю мог уничтожить хотя бы один цветок,
хотя бы одну былинку?
- Мы не в Раю, – настойчиво повторил юноша, – здесь, под луной, все
смертно.
Парацельс встал.
- А где же мы тогда? Неужели ты думаешь, что Всевышний мог создать что-
то, помимо Рая? Понимаешь ли ты, что Грехопадение – это неспособность
осознать, что мы в Раю?»
Различают четыре основных принципа чань: «Не твори письменных
поучений», «Передавай традицию вне наставлений», «Прямо указывай на
человеческое сердце», «Прозревай природу и становись Буддой».
В отличие от прочих школ буддизма в монастырях чань большое значение
придавалось совместному физическому труду (не прекращая внутренней
практики).
Чань – это образ жизни, открытый озарению; стиль жизни, ведущий к
измененному сознанию, к экстатическом приятию цельности мира.
С VI и по XX в. чань сохраняет неизменное ядро: упор на
непосредственном опыте. Никаких обещаний будущей жизни; то, что может быть
достигнуто, должно быть достигнуто сегодня, сейчас.
Никаких метафизических идей: пустое зеркало, отражающее события
такими, какими они были. Каждое суждение, жест, поступок имеет смысл только
в единичной неповторимой обстановке. Слово – только намек на истину,
лежащую по ту сторону слов. Поэтому учение можно передать только «от сердца
к сердцу».
Когда Бодхидхарма пришел в царство южного императора У, тот спросил
его:
- Что является первым принципом святого учения?
- Безграничная пустота, и в ней ничего святого, царь!
- Кто же тот, кто сидит передо мной?
- Я не знаю!
«Я не знаю» проходит красной нитью через всю историю чань, снова и
снова возникая в чаньских диалогах, в стихах.
Все секты чань пренебрежительно относятся к книжной мудрости. Наряду
со священным писанием, релятивированы обряды и традиционные формы
монашеского усердия.
Патриарх чань-буддизма Линь Цзи (IX в.) говорил: «Никто еще не
представал передо мной в своем одиночестве, свободе и неповторимости. Уже
лет десять я тщетно жду такого человека. Я говорю вам: нет будд, нет
священных книг… Что вы ищете в доме своего соседа? Слепцы! Вы пытаетесь
пришить себе вторую голову. Чего вам не хватает в себе?.. Существует некий
истинный человек без титула, что скрывается за вашей бледной плотью. Он все
время входит и выходит через ваши органы чувств, те, кто не нашел его в
себе, смотрите лучше!».
Чань ведет к переживанию, в котором снимаются все противопоставления:
священное и мирское, конечное и бесконечное, прекрасное и безобразное,
добро и зло, жизнь и смерть. Человек, вошедший в поток целостного бытия,
скользит над всеми частными помыслами. Этим радикально устраняются все
«злые» помыслы. Обращенность к целостности бытия снимает необходимость
различать добро и зло. В Целом зла нет.
Чувство Целого, озарение может быть достигнуто в самой обыденной
обстановке. Поэт Панъюнь писал:
Как это удивительно,
сверхъестественно!
Как это чудесно!
Я таскаю воду, я подношу дрова!
Со временем в напряженном взаимодействии учителей чань и их учеников
стало складываться дзэнское писание. Монахи, ошеломленные странными
загадочными вероучениями, записывали их в книжечку, прятали и в тихие
минуты перечитывали, еще и еще раз пытались понять. Очень скоро возник
первый жанр дзэнского писания, юлу – запись разговоров старца с учениками.
Противопоставляя юлу индийскому буддизму, Цзунми (IX в.) писал, что сутры
обращены «ко всему живому во вселенной», а юлу эффективнее «для особого
рода людей», т.е. для китайцев и других народов дальневосточного
культурного круга.
Юлу включали в себя проповеди, беседы, отдельные реплики. Впоследствии
особую популярность приобрел жанр диалога (вэньда). С XI в. фрагменты
диалога (или отдельные вопросы) стали задаваться ученикам как тексты для
медитации. Эти тексты получили название гунъань (судебный документ,
прецедент, т.е. прецедент просветления; случай вызвавший просветление) (яп.
коан).
Самый распространенный пример гунъань: «Ты можешь слышать звук двух
хлопающих ладоней, – сказал учитель. – Покажи мне как звучит одна».
А вот замечательный пример чаньской истории:
«Всякий раз, когда наставника Цзюйди спрашивали, что такое чань, он в
ответ поднимал палец. Один юный послушник в подражание ему тоже стал
поднимать палец, когда его спрашивали, чему учит его учитель. Услыхав об
этом, Цзюйди взял нож и отрубил послушнику палец. Тот закричал от боли и
побежал прочь. Цзюйди окликнул его и, когда он обернулся, снова поднял
палец. В этом миг послушник внезапно достиг просветления.
Когда Цзюйди покидал этот мир, он позвал учеников и сказал: «Я получил
«чань одного пальца» от моего учителя Тяньлуна и за всю свою жизнь не смог
исчерпать его смысл». С этими словами он ушел из жизни».
Переход к гунъань связан с известным снижением уровня чань. В эпоху
сражающихся царств ученики не имели надобности в ритуальных загадках:
учитель был живой загадкой и живым примером. Так жила и паства апостола
Павла, уподобляясь ему, как он – Христу; каждый проповедовал,
пророчествовал, «говорил языками», насколько умел. Но по мере того, как
число адептов увеличивалось, а энергия учителей снижалась, возникла
необходимость в эталонах истины. Первые века учения превратились в классику
закрепленную писанием и обрядом. Особенность чань в том, что он от каждого
ученика требует войти в эту классику с такой полнотой, как Франциск
Ассизский вошел в страсти Христа – до язв в ладонях. И еще в одном: чань
внутри сложившегося культа сохранил известный простор для импровизации. Его
канон – это канон внутреннего состояния, без всяких внешних рамок. Видимо,
потому чань оказался таким плодотворным для искусства.
Расцвет школы чань связывается с именем Шестого чаньского патриарха
Хуэйнэна (637-713 гг.), основателя так называемой южной ветви чань, при
котором чань стала одним из ведущих философских учений Китая.
Со временем школа чань потеряла свои позиции в Китае. Не поздней, чем
в эпоху Мин, история Чань в Китае, представлявшаяся как передача сознания
вне письменных источников от Бодхидхармы, подошла к завершению. Правда и
после Сун встречались первоклассные чаньские наставники, которые вели своих
учеников к просветлению по проверенному пути. Но в целом упадок был
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
