очевидным. При отсутствии подлинно творческих личностей все движение начало
хиреть.
Причины политического и социального характера, которым историки
объясняют общий упадок буддизма в Китае, в значительной степени
распространяются и на Чань. В простонародном буддизме последующих веков,
где основное место отводилось культу Будды Амитабхи, Чань – в силу своей
несколько элитарной природы – мог продолжать существовать только за счет
отказа от некоторых из своих принципов.
Тем не менее, Чань продолжал оставаться движущей силой в рамках
буддизма благодаря тому, что своевременно распространился из Китая в другие
страны. Чань, вместе с другими направлениями буддизма, пустил корни в Корее
и Вьетнаме и пользовался там большим успехом, особенно в сунскую эпоху.
Несравненно более длительным и сильным были позиции Чань в Японии (дзэн).
Там начинается второй этап истории Чань, не менее значительный, чем его
история в Китае, и именно оттуда в наши дни от японских берегов начал он
распространяться по всему свету.
«Развитие гротеска в поведении и искусстве. Пафос выворачивания
ценностей наизнанку, антиинтеллектуализм и высокая оценка физического
труда, психотехника ошеломления» – так чань характеризует японский
исследователь Р.Сасаки.
Буддизм и культурные достижения Китая
«В чем суть буддизма?»
«Пока не постигните, не поймете».
Буддизм просуществовал в Китае почти два тысячелетия. За это время он
сильно изменился в процессе приспособления к китайской цивилизации. Однако
он оказал огромное воздействие на традиционную китайскую культуру, что
наиболее наглядно проявилось в искусстве, литературе и особенно архитектуре
Китая. Многочисленные буддийские храмы и монастыри, величественные пещерные
и скальные комплексы, изящные, порой ажурные и всегда великолепные по своей
художественной цельности пагоды придавали китайской архитектуре совершенно
новый, иной облик, фактически преобразили ее. Многие пагоды, многоярусные
сооружения, символизирующие буддийские небеса, а также пещерные комплексы,
которые были созданы еще в III-VI вв. и сейчас остаются ценнейшими
памятниками китайской культуры, национальной гордостью Китая. В комплексах
Лунмэня, Юньгана и Дуньхуана органической частью архитектуры явились
фрески, барельефы и особенно круглая скульптура.
Искусство круглой скульптуры было известно в Китае задолго до
буддизма. Однако именно индо-буддийская скульптура, генетически восходящая
к эллинистическо-кушанскому прототипу, с характерными для будд, бодхисаттв
и буддийских святых канонами изображений, поз и жестов завоевала
популярность и получила наибольшее распространение в Китае.
В каждом китайском храме можно встретить скульптурные изображения,
техника изготовления и оформления которых так или иначе восходит к индо-
буддийской. Вместе с буддизмом пришла в Китай и практика скульптурного
изображения льва – животного, которое в Китае до буддизма практически не
было известно.
Буддизм познакомил Китай с зачатками художественной прозы — жанра, до
того почти не известного там. Новеллы, восходящие к буддийским прототипам,
к жанру бяньвэнь и некоторым другим (в конечном счете—к индо-буддийским
джатакам), со временем стали излюбленным видом художественной прозы и в
свою очередь сыграли определенную роль в становлении более крупных жанров,
в том числе классического китайского романа.
Буддизм, особенно чань-буддизм, сыграл немалую роль в расцвете
классической китайской живописи, в том числе эпохи Сун (X—XIII вв.). Тезис
чань-буддизма о том, что Истина и Будда везде и во всем — в молчании гор, в
журчании ручья, сиянии солнца или щебетании птиц и что главное в природе —
это великая бескрайняя Пустота, оказал большое влияние на художников
сунской школы. Для них, например, не существовало линейной перспективы, а
горы, в обилии присутствующие на их свитках, воспринимались как символ,
иллюстрировавший Великую Пустоту природы.
Буддийские монастыри долгими веками были одним из главных центров
китайской культуры. Здесь проводили свое время, искали вдохновения и
творили поколения поэтов, художников, ученых и философов. В архивах и
библиотеках монастырей накоплены бесценные сокровища письменной культуры,
регулярно копировавшиеся и умножавшиеся усилиями многих поколений
трудолюбивых монахов — переводчиков, компиляторов, переписчиков. Как
известно, многие из сочинений буддийской Трипитаки сохранились и дожили до
наших дней именно благодаря их труду. Очень важно и еще одно: именно
китайские буддийские монахи изобрели искусство ксилографии, т. е.
книгопечатания, размножения текста с помощью матриц — досок с вырезанными
на них зеркальными иероглифами.
Немалое влияние оказали на китайский народ и его культуру буддийская и
индо-буддийская философия и мифология. Многое из этой философии и
мифологии, начиная от практики гимнастики йогов и кончая представлениями об
аде и рае, было воспринято в Китае, причем рассказы и легенды из жизни будд
и святых причудливо переплетались в рационалистическом китайском сознании с
реальными историческими событиями, героями и деятелями прошлого (та же
Гуань-инь, например, получила в Китае новую биографию, сделавшую ее в
прошлом почтительной дочерью одного из малопочтенных чжоуских князей).
Буддийская метафизическая философия сыграла свою роль в становлении
средневековой китайской натурфилософии. Еще большее воздействие на
философскую мысль Китая оказали идеи чань-буддизма об интуитивном толчке,
внезапном озарении и т. п. Влияние этих идей отчетливо заметно в философии
неоконфуцианства, в работах Чжу Си.
С буддизмом связано в истории Китая очень многое, в том числе и,
казалось бы, специфически китайское. Вот, например, легенда о возникновении
чая и чаепития. Чань-будднсты в состоянии медитации должны были уметь
бодрствовать, оставаясь неподвижными, в течение долгих часов. При этом
уснуть в таком состоянии прострации считалось недопустимым, постыдным.
Но однажды знаменитый патриарх Бодхидхарма во время медитации уснул.
Проснувшись, он в гневе отрезал свои ресницы. Упавшие на землю ресницы дали
ростки чайного куста, из листьев которого и стали затем готовить бодрящий
напиток. Конечно, это лишь легенда. Однако фактом остается то, что
искусство чаепития действительно впервые возникло в буддийских монастырях,
где чай использовался как бодрящее средство, а затем чаепитие стало
национальным обычаем китайцев. «Вкус чань тот же, что вкус чха (чая)», –
гласит китайская поговорка.
Нами уже упоминалась китайская гимнастика цигун. Цигун – составная
часть культуры психической деятельности, и она теснейшим образом связана с
другими составными элементами и частями всей метакультурной общности, в
целом представляя собой своеобразное явление традиционной китайской
культуры.
Цигун своими корнями уходит в глубокую древность, она вобрала в себя
несколько систем психофизической подготовки – как традиционно китайских,
так и буддийских по происхождению. Начиная с раннего средневековья основным
средоточием сохранения и развития цигун обычно становились монастыри (чаще
всего буддийские). В немалой степени благодаря буддизму цигун сохранилась
до наших дней, и поэтому некоторые системы оказались «окрашены» в
буддийские тона. В цигун входят и системы, которые передавались
исключительно буддийскими монахами.
Такое же влияние буддизм оказал и на традиционные воинские искусства
Китая, взаимодействие которых с индийскими боевыми искусствами,
принесенными буддийскими монахами и буддийской психотехникой дало то
многообразие школ и направлений, которые мы знаем под именем «у шу». Прежде
всего монастыри секты чань становились центрами развития «у шу».
Буддизм был единственной мировой религией, получившей широкое
распространение в Китае (ни христианство, ни ислам никогда не были там
популярны, оставаясь достоянием лишь незначительного меньшинства). Однако
специфические условия Китая и характерные черты самого буддизма с его
структурной рыхлостью не позволили этой религии, как и религиозному
даосизму, приобрести преобладающее идейное влияние в стране. Как и
религиозный даосизм, китайский буддизм занял свое место в гигантской
системе религиозного синкретизма, которая сложилась в средневековом Китае
во главе с конфуцианством.
Параллельное существование даосизма и буддизма рядом с конфуцианством,
считает Л.С. Васильев, всегда создавало и в образе мышления, и в политике
Китая своего рода биполярную структуру: рационализм конфуцианства с одной
стороны и мистика даосов и буддистов – с другой. И эта структура не была
застывшей, она находилась в состоянии динамического равновесия. В периоды
функционирования крепкой централизованной власти конфуцианский полюс
действовал сильнее и он же определял характер общества. В периоды кризисов
и восстаний на передний план выходил, как правило, даосско-буддийский
полюс.
Е.А. Торчинов пишет: «Сюй Дишань в 20-е годы справедливо заметил, что
доминанта конфуцианства в сфере этнопсихологии китайцев во многом является
кажимостью, ошибкой стороннего наблюдателя, принимающего за сущностное
наиболее бросающееся в глаза, тогда как в реальности удельный вес даосских
представлений, активно формировавших этнопсихологию ханьцев и их
менталитет, значительно превышает объем влияния конфуцианства.
Заслуживают внимания и попытки некоторых ученых весь трудный и сложный
опыт истории КНР представить как следствие влияния глубинного и наиболее
сущностного (даосско-буддийского) аспекта китайской культуры с его
эгалитаристско-утопическими интенциями.
Восточная «религия освобождения», как мы уже могли не раз убедиться,
проповедует не радикальное преодоление человеческой природы, а ее по-своему
радикальное высвобождение или, по-другому, самовосполнение. Строго говоря,
эта религия не имеет ни догматов, ни даже культа, и никакое действие
человека в ее контексте не может быть отпадением от высшей реальности,
каковая есть не что иное, как недвойственность пустоты и формы,
«рождающихся совместно».
Физический мир — только тень и отблеск пустоты, но сама пустота не
имеет образа. Человек в китайской традиции не обречен выбирать между бытием
и небытием и потому даже не обязан подтвердить реальность своего
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
