которое обозначало мастерство, искусство, понимаемое как умение нечто
сформировать, создать из естественного материала. Язык античной эпохи
зафиксировал то обстоятельство, что вечным спутником собственно
человеческой жизни является наличие тех предметов и тех процедур, которые
позволяют преобразовывать «природное» («физис») в «человеческое». Человек
— это производящее существо, создающее собственную предметную среду,
позволяющую реализовать его потребности и достигать ту или иную цель.
По-разному трактовалась техника в истории мысли. В марксистской
традиции — как система искусственных органов общественного человека,
составная часть производительных сил общества, их вещный элемент. По
Хайдеггеру,—это наша первооснова, корневое человеческое начало, способ
самореализации человечества. По Эллюлю — это просто совокупность каких-
либо механизмов, а более широко истолкованная процедура достижения цели.
Германские авторы Ленк и Рополь выделили из литературы по философии
техники (ФРГ — 60-70-е гг.) ряд «существенных элементов» техники:
прикладное естествознание; комплекс элементов и средств; воля к власти и
подчинению природы; «открытие» и «упорядочение» природы; реализация идей;
создание искусственной среды и т.д.
Небезынтересно истолкование техники в некоторых технологических
построениях, связанных с ее сакрализацией или, напротив, десакрализацией.
Так, германский теолог Р. Дворак еще в 40-е гг.XX в. уверял, что в наши
дни техника есть неуклюжая попытка дьявола повторить акт ее божественного
происхождения.
Рассматривая технику, в узком смысле ее трактуют как совокупность
предметных артефактов (т.е. искусственно созданных) для осуществления
инженерной преобразовательно-конструктивной деятельности. Количество
определений можно было бы умножить. Их немало. Однако выделим в них
главное: все они варьируют то фундаментальное свойство техники, которое
можно было бы назвать принципам преобразования. Иными словами, техника
есть то, при помощи чего человек преобразует природу, самого себя,
общество.
В конструировании, реконструировании предметной реальности ее
культурное призвание, основная социальная функция. При более конкретном
видении техника представляется орудийно, предметно или же алгоритмично —
технологично. Чем человек воздействует на объекты, изменяя их — это
техника. И как именно он воздействует — это тоже техника, но уже
обнаруживающая себя как технология.
История техники — это объективная предпосылка человеческой
деятельности. Конечно, каменная индустрия первобытности, ремесленное
мастерство многих тысячелетий и современное высокотехнологичное
производство — разные полосы в бытии техники и ее роли в человеческой
жизни.
Есть несколько концепций исторического развития техники. В
классическо-марксистском видении ее история выражена цепочкой
последовательных ступений: ручные орудия, ремесленно-мануфактурный
период, машинная техника, автоматизированные системы. Изменения в этой
истории обусловлены переносом на техническое устройство тех функций,
которые ранее осуществлялись самим действующим человеком. «Естественное»
заменяется «искусственным», созданным, расширяя тем самым возможности
освоения человеком внешнего мира и глубин собственной жизнедеятельности.
Меняется тип связи между человеком и техническими рабочими органами.
Современный мир — это «технизированное» пространство и
«технологизированное» время. Исчезни сегодня техника— исчезнет и человек.
Мы живем и действуем не в первозданном мире природы, а в «техносфере».
Привлекательны и актуальны идеи о периодизации развития техники,
высказанные американским философом и социологом Льюисом Мамфордом. Он
полагал, что точкой отсчета современной (а не древней) техники можно
считать начало второго тысячелетия нашей эры. Опираясь на опыт
европейской истории, Л. Мамфорд выделяет три технических эпохи.
Первая «эотехническая» (1000-1750 гг.) имеет в основе технологию
«воды и дерева». Вторая «палеотехническая» (от второй половины ХVIII.в.
до середины XX в.) опирается на комплекс «угля и железа». И, наконец,
третья, «неотехническая» (ныне длящаяся) использует комплекс
«электричества и сплавов»; Как видим, в основу периодизации положен
используемый в технике основной вид энергии и то «вещество», которое
занимает центральное место в создании технических устройств.
Впечатляющую схему этапов технического развитая предложил
отечественный исследователь Г.Ф. Сунягин. По предложенной им исторической
типологии этапы изменения техники заданы определенным типом труда.
Древнейшая техника с ее «разрушительным» характером (в рамках охоты и
собирательства) отражает «присваивающий» способ отношения к природе.
Земледельческая практика, утвердившаяся в ходе неолитической революции,
выявила моменты конструктивности, собственно технические черты. Однако
наиболее полно качественные грани в истории техники обнаружились с
появлением машинного производства. По его мнению, выразительную роль в
воссоздании «технизированного» воззрения на мир сыграли такие технические
новшества позднего европейского средневековья, как часы, стекло и
книгопечатание.
Часы позволили выйти из природных циклов, из органического времени.
Они дали возможность человеку «сгустить» время, подчинить его ритмам
собственной деятельности, позволили осознать его необратимость. С тех пор
время стало «богатством», а его нехватка — «бедствием». «Не хватает
времени» — эта жалоба слышна повсюду и поныне.
Стекло привело к осознанию однородности пространства. Произошла его
«десакрализация», снятие с него покрывала «священности». Возникли
предпосылки для утверждения обычного зрительного опыта как основы видения
реальности, помимо символических ассоциаций.
Печатный станок изменил всю систему коммуникации, унифицировал
знаково обозначенную реальность, положил начало тому, что в нашем
столетии назвали «Галактикой Гутенберга».
Приведенная типология интересна в том отношении, что она оказывает
технические новшества как факты, способствующие масштабным изменениям в
человеческой ментальности и всей системе общественных отношений от
экономики до высших идеологий. Любая периодизация технической истории,
конечно, не исчерпывается приведенными примерами. «История техники» как
жанр насчитывает немало названий и содержит в себе множество оригинальных
авторских суждений. Пишут о естественной истории машин, выделяя машинную
«анатомию» (строение механизмов), «генетику» (преемственность структуры),
«физиологию» (принципы движения).
Один из крупнейших физиков XX в. Макс Борн прибегнул к смелому
образу, стремясь показать главные рубежи развития техники. По его мнению,
высказанному в книге «Моя жизнь и взгляды», законно считать, что одним из
решающих факторов истории является тот вид энергии, которым человечество
располагает в данный момент. В этом свете вся история человечества
распадается на два — и только два — великих периода: первый — от Адама до
наших дней, второй — с появлением атомной энергии, отныне и на все
будущие времена. Переход от первого периода ко второму знаменуется
окончанием потребления солнечной энергии и началом использования ее чисто
земных источников.
Многие авторы фиксируют «самодвижение» техники с ее устремленностью
от ручных орудий к полностью автоматизированным, компьютеризированным
системам. Важно подчеркнуть одно: нет человека и общества вне
«техносферы», техника исторична, не стоит на месте, обновляется.
Технические инновации выступают как катализатор, бродило, импульс
коренных изменений во всей системе человеческой жизни.
Отношение человека к миру техники неоднозначно. Так, до наших дней
дошли идеи недоверия, враждебности к технике технофобии. В древнем Китае
были старцы-мудрецы, предпочитавшие носить воду из реки в бадейке, а не
пользоваться техническим приспособлением — колесом для водочерпания. Они
мотивировали свои действия тем, что, используя технику, попадаешь от нее
в зависимость, утрачиваешь свободу действий. Дескать, техника, конечно*
облегчает жизнь и делает ее комфортнее, но плата за это непомерна—
человеческое «я» порабощается.
История знала и луддитов, разрушителей станков, появившихся в конце
XVIII—начале XIX вв., и современных неолуддитов, обвиняющих бездушную
машинерию наших дней, превращающую каждого в безмолвную деталь
социального механизма, целиком зависящую от производительной и бытовой
техники, не могущей жить вне и помимо нее.
Мыслители разных направлений не раз высказывали и продолжают
высказывать опасение о возможном выходе техники из-под контроля людей. От
Аристотеля до Мохандаса Карамчанда Ганди подобных опасений высказано
немало. Еще в 30-е гг. нашего века Освальд Шпенглер в книге «Человек и
техника» утверждал, что человек, властелин мира, сам стал рабом машин.
Техника вовлекает всех нас, помимо нашего желания, в свой бег, подчиняет
собственному ритму. И в этой бешеной гонке человек, считающий себя
властелином, будет загнан насмерть. «Бунт машин» — расхожая тема в
современном масс-культе.
Когда-то в 1846 г. английская писательница Мэри Шелли создала образ
Франкенштейна, искусственного чудища, восставшего против создавших его
людей. С тех пор этот неомифологический образ не покидает страниц печати,
кинолент и экранов телевизоров. Он стал нарицательным для подогрева
технофобии во всех ее формах.
Механизация и моторизация проникают в нашу жизнь, делают подчас
человека своеобразным гибридом организма и технического устройства.
Стоит, например, оценить воздействие современных транспортных систем. По
данным известной книги рекордов Гиннеса, в 1991 г. в мире было
произведено 46 с половиной миллионов автомобилей, в том числе почти 35
миллионов легковых моделей. Это обстоятельство накладывает специфический
рисунок на повседневный ход жизни, психологию людей. Автомобиль во многих
странах —показатель уровня престижности, вожделенная цель, символ успеха.
Автомобильная промышленность и транспортная система становятся одним из
основных потребителей нефтяных ресурсов, цветных и черных металлов,
