народа достиг необходимого минимума. Из этой концепции выводится и
программа будущего идеального мироустройства на реальном. основании
русской жизни, сохраненном народом, - на общине, которую Хомяков
рассматривает вне экономических и политических отношений, только как
категорию «образа жизни», наполненную духовно-нравственным, религиозным,
«соборным» содержаноем. В этом вся суть славянофильского понимания общины.
Понимание народа как «живого» социального тела, как носителя начал
исторической жизни сближает Хомякова с Грановским, указывая на один из
общих источников их социологии - органическую теорию. Но отличие между
ними состоит в том, что понятие Грановского «народный дух» Хомяков
заполняет православием, скрепленным обручем «соборности».
Опираясь на свои социологические построения, Хомяков подходит к
решению крестьянского вопроса, который стоял в центре внимания общественной
мысли России середины Х1Х в. Начало крепостнических отношений он выводил из
«полюбовной», «взаимовыгодной» сделки между крестьянином и помещиком.
Юридическое же оформление крепостного права является результатом случайного
стечения обстоятельств и невежества. По его словам, «крепостное право есть
не что иное, как грубая полицейская мера, выдуманная нуждою
государственною, но не уничтожившая братства человеческого».
Первоначально дворяне получали земли как плату за службу, и раздача
земли проводилась на договорных началах с общинами.
Поэтому землевладелец-дворянин становился главою общины. Однако при Борисе
Годунове начался массовый уход крестьян от помещиков, то вызвало со
стороны государства ответные меры: был отменен Юрьев день, и крестьян тем
самым закрепили за помещиками, которые, будучи землевладельцами,
распространили свое право на владение людьми. В этом и состояла суть
государственных полицейских мер, отнюдь не вытекавших из существа исконных
общинных начал.
Сложившемуся порядку вещей Хомяков придает смягченную форму,
манипулируя понятиями «собственность» и «владение». Он отрицает абсолютное
право собственности на землю. Частная собственность на землю есть лишь
«пользование», различающееся по степеням, а субъектом права собственности
выступает только государство. Это право пользования для всех является
наследственным. Отсюда Хомяков делает вывод, что и помещики, и крестьяне
в сущности одинаково являются землевладельцами. Таким образом, от
крепостного права остается чисто юридическая форма, а решение крестьянской
проблемы, как полагал Хомяков, возможно путем признания самими помещиками
права крестьян на землю. Иными словами, это было такое решение, которое
всецело ставилось в зависимость от воли помещичьего класса, сохраняло
помещичье землевладение и привилегии дворянства. Подобные соображения легли
в основу проекта освобождения крестьян, который Хомяков составил накануне
реформы. В нем, в частности, крестьянам предоставлялась личная свобода и
двухдесятинный надел на душу за выкуп. При решении крестьянского вопроса он
учитывал необходимость сохранения общины, которая представлялась ему
основой будущего общественного устройства России не только в области
сельского быта, но и в городе.
Философия Хомякова непосредственно примыкает к его социологии,
построена на тех же религиозных принципах и является дополнением
славянофильского учения о «крахе» западной цивилизации. Он считает, что все
философские школы, развившиеся на Западе, как идеалистические, так и, тем
более, материалистические, явились судом над ее просвещением, впавшим в
рассудочную односторонность.
Еще в начале 40-х годов, в пору широкого распространения в России
гегельянства, Хомяков высказывал крайне критическое отношение к философии
Гегеля. Тогда его критика не выходила за пределы салонных споров, хотя
столкновения с Герценом достигали большой остроты. В следующем десятилетии
Хомяков систематизировал свою позицию в отношении западноевропейской
философии и выступил в печати с рядом статей, в которых изложил также
собственную программную точку зрения.
Борьба Хомякова против Гегеля и Фейербаха вполне естественна для
философствующего богослова. Но она имела и другую сторону. Системы
выдающихся немецких мыслителей сыграли важную роль в философском развитии
России как главные теоретические источники диалектического и
материалистического мировоззрения формировавшейся революционной демократии.
В этом отношении взгляды Хомякова представляют собой негативную реакцию на
философию Герцена и Белинского.
Философия Гегеля вызывает возражение Хомякова в основном в двух
пунктах: во-первых, со стороны логического рационализма и, во-вторых, со
стороны ее бессубстратности. В этой связи большой интерес представляет
дневниковая запись Герцена, относящаяся к 1842 г. и сделанная тотчас же
после одной из схваток с Хомяковым. Отдавая должное пониманию им
действительно слабых сторон гегелевской системы, Герцен показывает ход его
логических рассуждений, изворотливость и проницательность мысли. Хомяков
оставляет в стороне общие результаты и частные выводы, «идет в самую глубь,
в самое сердце, т. е. в развитие логической идеи». Нападкам подвергается
проблема логического и исторического. По мнению Хомякова, невозможен
переход от факта к мысли и обратно, так как факт многогранен и богаче по
содержанию, чем мысль, которая лишена случайного и конкретного. Точно так
же из абстракции не может быть воссоздано живое явление, поскольку в ней
недостает полноты действительного содержания. На этом основании Хомяков
заявлял, как, пишет Герцен: «Живой факт может только в абстракции знаем
мыслью, покоряем ею, но как конкрет выпадает из нее. Итак, логическим
путем одним нельзя знать истину. Она в самой жизни - отсюда религиозный
путь». Хомяков, таким образом, верно схватывает суть перехода от
конкретного к абстрактному и находит слабое место у Гегеля, который
придает абстракциям субстанциональное значение. При этом Хомяков занимает
более правую позицию, отрицая возможность логического познания и
подчиняя разум вере.
По существу эти же мысли, высказанные в споре с Герценом, Хомяков
развивает в статьях «По поводу отрывков, найденных в бумагах И. В.
Киреевского» и «О современных явлениях в области философии». В них он снова
возвращается к критике гегелевского рационализма и к своей излюбленной
идее о невозможности логического знания, правда, используя уже несколько
другую аргументацию. Исходя из того, что предметный мир создан богом,
Хомяков доказывает, что человек не в состоянии познать действительность
при помощи разума, потому что, во-первых, в процессе познания отвлекается
от случайного и тем самым теряет богатство содержания вещей; во-вторых,
познаваемые вещи не содержат первоначала во всей полноте его сил (божество
лишь частично проявляет себя в каждом отдельном случае), а бог как
сущность мира остается вне познания, так как не переходит на степень
познаваемого предмета. И в данном случае сознательно открывается дорога
вере.
Философию Гегеля Хомяков объявил бессубстратной на том основании, что
из чистой идеи (чистое бытие) нельзя вывести многообразие вещественного
мира. И снова он попадает в цель, так как первоначальный момент движения
идеи действительно является одним из самых темных мест в логике Гегеля.
Однако Хомяков «исправляет» Гегеля в пользу богословского толкования. Он
полагает, что за основу мира должно принять «богатый дух», содержащий в
себе мысль как полноту мира и волю как источник, деятельную силу его
существования. Но более всего возмущает Хомякова то, что «бессубстратная»
система Гегеля породила материалистические учения, которые вложили в нее
в качестве субстрата вещество. «Не дожил великий мыслитель, - писал он о
Гегеле, - до такого посрамления, но может быть и не осмелились бы его
ученики решиться на такое посрамление учителя, если бы гроб не скрыл его
грозного лица».
Если в системе Гегеля Хомяков усматривает слабые стороны, недостатки и
ошибки, предлагая устранить их с помощью веры, на место абсолютной идеи
ставит бога, то материализм он отрицает с порога, считая его «грубым» и
«ненаучным» взглядом на мир. Матери я не может быть субстратом, потому что
вещество, из которого состоят предметы внешнего мира, конечно и измеримо.
Субстрат же бесконечен и несоизмерим. С другой стороны, вещество ощутимо
как конечное, а бесконечный субстрат не может быть объектом ощущения.
Таким образом, по Хомякову, получается антиномия: «..ограниченное
безгранично, измеримое неизмеримо, ощутимое неощутимо и т.д. Или иначе
вещество - не вещество» Хомяков заключает, что «материализм, подвергнутый
испытанию логики, обращается в бессмысленный звук». В этих выпадах против
материализма нетрудно усмотреть крайнюю метафизичность доводов Хомякова. Он
здесь игнорирует диалектику конечного и бесконечного, общего и единичного,
единого и многого. Понятие материи у него отождествляется с понятиями
субстрата, субстанции и в таком оторванном от реальных вещей виде
подвергается критике.
Другой линией нападок на материализм со стороны Хомякова является
проблема материи и сознания. Материалисты, считающие сознание свойством
материи, по его мнению, предпринимают нелепую попытку перебросить мост
через бездну, разделяющую материю и мышление.
Ссылаясь на то, что вещество и мысль не имеют никаких общих свойств, он
отрицает генетическую связь между ними. И в этом случае Хомяков выступает
как метафизик, не понимающий многообразия форм материи и перехода от
материи не ощущающей к материи ощущающей и мыслящей. Он защищает
традиционную религиозную точку зрения, повторяя давние аргументы богословов
и идеалистов, согласно которой между материей и мышлением, плотью и духом
существует непроходимая пропасть. Его позиция прямо противоположна монизму
Фейербаха, Герцена и Чернышевского. Наконец, Хомяков обратился и к такому
мещанскому обвинению материалистов, что они будто бы интересы желудка
ставят превыше всего.
Собственная философская концепция Хомякова немногосложна. Творцом и
источником мира утверждается им разумная воля, или, иначе, «волящий
разум». Мыслящий разум потому наделяется атрибутом воли, что, по мнению
Хомякова, разумность еще не содержит в себе необходимости; мыслимость -
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
