6) что проводя подобное действие, следователи стремятся облегчить свою
работу, избежать трудоемких действий по собиранию объективных доказательств
и тем самым ограничивают следствие.
Как вытекает из разработанных теорией правил производства проверки
показаний на месте и как показывает следственная практика, это следственное
действие проводится не только при наличии у следствия одних лишь показаний
обвиняемого, но и при наличии ряда других доказательств, полученных при
производстве различных следственных действий. И проводится она не только с
одним обвиняемым, но и с другими участниками процесса —подозреваемыми,
потерпевшими и свидетелями.
Суть этого действия состоит не в механическом п о в т о р е н и и на
месте и в присутствии понятых показаний, данных ранее обвиняемым на
допросе, а в повторении их на месте, в условиях конкретной обстановки места
происшествия, сообщении данных с учетом этих условий, уточнении и
восполнении отдельных обстоятельств, освещенных на допросе в общих чертах
или совсем не упомянутых, наконец, в сопоставлении, производимом
следователем, содержания показаний с обстановкой на месте, с действиями и
указаниями допрошенного лица.
Г. Александров и М. Строгович в центре внимания ставят словесные
показания, а не действия допрошенного лица, не особенности обстановки места
происшествия, и тем самым необоснованно преувеличивают роль и значение
этого лица, превращают его в единственный и «тот же самый» источник
доказательств.
Между тем, в процессе проверки показаний на месте источником
доказательств будет являться не только лицо, повторяющее ранее данные
показания или уточняющее их на месте, но и сама обстановка места
происшествия, обнаруживаемые на нем факты, и тем более такие, о которых
ранее следователю известно не было и в показаниях допрошенного лица они не
фигурировали. Если расположение тех или иных следов, расположение различных
объектов на месте происшествия совпадает с данными показаний допрошенного
лица, а характер ориентации его в отдельных специфических условиях данного
места свидетельствует о его детальном знакомстве с ним ранее, разве эти
обстоятельства не могут быть объективными доказательствами, а само место
происшествия—источником доказательств? Даже если допрошенное лицо узнало об
особенностях места происшествия от других лиц или ознакомилось с ним до
происшествия, оно не смогло бы запомнить все мелкие подробности обстановки,
предусмотреть и увязать их роль применительно к отдельным конкретным
обстоятельствам происшедшего здесь события, не будучи его участником.
Поэтому при столкновении его с действительной обстановкой данного места,
при постановке перед допрошенным лицом конкретных уточняющих вопросов и
предложений оно вряд ли будет чувствовать себя непринужденно и свободно
показывать на месте отдельные особенности, следы, уточнять динамику
отдельных моментов события, в котором оно якобы участвовало, что позволит
обнаружить ложность данных им показаний. Опять-таки источником
доказательств в данном случае явится обстановка места происшествия,
фактические обстоятельства, установленные в процессе проверки показаний,
опровергнут известный следователю источник доказательств—обвиняемого и его
показания.
Надуманными по мнению последних авторов являются, и другие посылки,
исходя из которых Г. Александров и М. Строгович пытаются опорочить проверку
показаний на месте. Что послужило основанием для их утверждения о том, что
прибегая к данному действию, следователи стремятся облегчить себе работу по
собиранию объективных доказательств, что целью его является простое
повторение на месте показаний, полученных на допросе, чтобы сделать
невозможным для обвиняемого отказ от них? Таким основанием послужили случаи
использования отдельными недобросовестными следователями данного действия
только в целях «закрепления» показаний обвиняемого. Но подобнаяпорочная
практика была решительно осуждена и в литературе, посвященной вопросам
проверки показаний на месте, и судебной практикой Верховного суда
РСФСР[18].
Можно было бы признать правоту указанных авторов, если бы суть данного
действия состояла только в повторении обвиняемым или другим лицом ранее
данные показаний и механической фиксации их следователем. При подобном
положении последующий отказ допрошенного лица от своих показаний опорачивал
бы результаты проверки показаний на месте и имел бы тяжкие последствия для
следствия по делу, поскольку фактически показания на допросе «закрепляются»
аналогичными, повторенными на месте показаниями. Однако такие последствия
могут иметь место только при упрощенном конструировании данного действия.
При правильном же понимании его сути, когда следователь сопоставляет слова
допрошенного лица с фактической обстановкой на месте, с другими имеющимися
доказательствами, изучает особенности места происшествия с целью
обнаружения и фиксации новых доказательств, последующий отказ допрошенного
им лица от своих показаний не будет иметь для дела существенного значения,
не опорочит его результатов.
Если в процессе проверки показаний на месте будет зафиксирована
хорошая ориентированность допрошенного лица в обстановке места
происшествия, указанные им обстоятельства, несмотря на их сложный характер,
совпадут с данными в его предыдущих показаниях, на месте происшествия
дополнительно будут найдены следы или вещественные доказательства,
подтверждающие упомянутые им факты, то вряд ли его последующие заявления, о
том, что о происшествии и месте, где оно было, он узнал от других лиц,
могут быть признаны убедительными. В самом деле, если допрошенное лицо-
покажет определенное место на земле и скажет, что на этом месте оно нанесло
удар палкой по голове Д, а затем укажет место в кустах, куда им была
заброшена палка, а следователь обнаружил здесь ранее при осмотре или
обнаружит в настоящий момент брызги крови в указанных точках (на заборе или
на стене дома), отпечатки обуви допрошенного лица и в кустах —палку со
следами крови (на которую он ранее при осмотре места происшествия не
обратил внимания), то вряд ли можно будет признать результаты данного
действия бездоказательными, а само действие бесцельным, и вряд ли отказ
обвиняемого от показаний опорочит результаты. Ибо помимо его слов в
протоколе проверки показаний будут зафиксированы следы и иные фактические
обстоятельства, характеризующие механизм происшедшего в данном месте
события, а в совокупности с данными, зафиксированными в протоколе осмотра
места происшествия, произведенного следователем ранее, они будут
синдстельствовать о правильности данных им в первый раз показаний.
Таким образом, говоря о показаниях допрошенного лица на месте
происшествия, не следует понимать этот процесс как дублирование показаний,
полученных на допросе. Учитывая, что они даются и оцениваются совершенно в
других условиях, можно говорить и о новом качественном содержании, ибо
обстановка места происшествия своей спецификой действует на психику
допрошенного лица, на процесс формирования его показаний в процессе
проведения данного действия, может понудить его изменить что-то в ранее
данных показаниях с целью их уточнения, если неточность была им допущена не
намеренно, или изменить их коренным образом, если обстановка на месте
свидетельствует о явной ложности его прежних утверждений и о заведомой
бесполезности лжи.
Все сказанное свидетельствует о том, что проведение проверки
показаний на месте не ограничивает следствия, а, наоборот, расширяет его,
увеличивает возможности следователя в части получения новых и проверки
имеющихся доказательств. Поэтому следует приветствовать увеличение способов
получения ,и проверки доказательств, а не пугаться этого, не подвергать
обструкции новый способ только потому, что некоторые практические работники
усмотрели в нем некое универсальное средство, позволяющее якобы
«облегчить», «упростить» получение доказательств.
И, наконец, совсем неубедительным представляется утверждение Г.
Александрова и М. Строговича о том, что появление данного следственного
действия вызвано переоценкой сознания обвиняемого, приданием особого
значения этому признанию.
Во-первых, учитывая, что проверка показаний на месте может проводиться
не только с обвиняемым, но и с другими участниками процесса—подозреваемым,
потерпевшим и свидетелем, в равной степени можно было бы говорить и о
переоценке значения показаний этих лиц. Однако Г. Александров и М.
Строгович эту сторону вопроса почему-то обходят молчанием и акцентируют все
внимание на фигуре обвиняемого.
Во-вторых, с целью проверки показаний обвиняемого проводится и ряд
других следственных действий, где он тоже вы ступает в качестве источника
доказательств—очная ставка следственный эксперимент и другие, однако
названные авторы не усматривают в данных случаях фактов переоценки
сознания обвиняемого. Почему же увеличение способов проверки показаний
обвиняемого должно свидетельствовать о переоценке его сознания?
И, в третьих, можно ли усматривать переоценку сознания обвиняемого и том,
что применительно к конкретным обстоятельствам конкретного дела показаниям
конкретного обвиняемого в некоторых случаях придается несколько большее
значение по сравнению с другими источниками доказательств, поскольку эти
показания являются или могут явиться источником сведений о большем
количестве фактов, о более важных для дела фактах?
Хотя и общеизвестно, что показания обвиняемого с точки зрения их
доказательственного значения не имеют преимущества перед другими
доказательствами, являются «обычным» доказательством, но вряд ли можно
считать, что они не должны быть вообще никоим образом выделены из числа
других доказательств. Было бы вредным упрощенчеством рассматривать их как
«обычное» доказательство во всех смыслах. Ибо если относиться к ним как к
источнику сведений о фактах (при условии, конечно, что эти сведения могут
быть достоверными), то не всегда показания свидетелей и иные источники
сведений о фактах могут заменить показания обвиняемого, и в этом смысле
вряд ли можно приравнять последние по значению к указанным источникам
доказательств. То, что обвиняемый дает или может дать больше сведений о
фактах, относящихся к обстоятельствам преступления, еще не означает
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
