Так как всякий грех, как мы говорили, допускается отпустить сразу после
покаяния, то спрашивается, почему Истина утверждает некий непростительный
грех, то есть такой, который не может быть отпущен, например, грех хулы на
Св. Духа, о чем Матфей сказал, говоря про то: Всякий грех и хула простятся
человекам; а хула на Духа не простится человекам (Мф. 13,31) 39, и: если
кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет
на Духа Святого, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем (там же, 12,
32). А по какому поводу он это сказал, уточнил Марк — потому что евреи
говорили: в Нем нечистый.дух (Мк. 3,30). Речь идет о грехе, который
совершают, отчаявшись в прощении, когда кто-либо из-за тяжести прегрешений
сомневается в Божественной благодати, под которой понимается Дух Святой,
так что ни покаянием, ни любой другой мерой нельзя вымолить прощения. Но
если это мы называем «грешить, или возводить хулу на Духа», то что для нас
означает «грешить против Сына Человеческого»? Насколько мне кажется,
«грешить, или возводить хулу на Сына Человеческого» означает здесь умаление
превосходства человеческой природы Христа (exellentia humanitatis
Christi),— словно бы мы отрицали, что она была замыслена. безгрешной, то
есть была востребована Богом по причине очевидной слабости плоти. Это в
самом деле нельзя понять человеческим разумом, но лишь поверить
Божественному откровению. Вот, следовательно, то, что Он сказал: Всякий
грех и хула простятся человекам, а хула на Духа [не простится ],— это
означает, что Бог решил не прощать не всякую хулу, но только эту, а [потому
], если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему,— то есть
тот, как мы сказали, кто умалит снисканное человеческое достоинство, не
будет из-за этого осужден, если не вмешаются другие причины для осуждения.
Ведь, в самом деле, никого нельзя обвинить в презрении Бога, если тот
противоречит Истине по заблуждению, а не действует вопреки сознанию,—
главным образом, когда речь идет о том, что нельзя понять человеческим
разумом, но что более кажется противоречащим разуму. Возводить же хулу на
Духа означает, следовательно, клевету на действенность явленной благодати
Божией, когда то, что приписывалось Святому Духу (то есть что становится
благодатным по Божьей милости), признается за дьявольские деяния, как бы
утверждая, что тот, никуда не годный, дух и есть Божий Дух и что, таким
образом, Бог есть дьявол,
Итак, тот, кто согрешил против Христа (говоря, разумеется,
неосознанно), что Он не изгнал демонов в лице Вельзевула, князя демонов,—
тот окончательно отпал от Царствия Небесного и полностью лишен Его
благодати, так что никто из таковых даже через покаяние не может отныне
заслужить прощения. Мы не отрицаем, что они могли бы спастись, покаявшись,
мы говорим только, что они не могут постичь действенности покаяния.
Уносят ли с собой покаявшиеся стыд печалования своего?
40 См.: Petri Abaelardi Theologia scholarium, III.// Opera Petri Abaelardi.
Ed. V. Cousin, v. II, pp. 148—149.
Возможно, некто спросит: уносят ли те, кто уходит из этой жизни в
покаянии, с тем стоном в сердце и в сокрушении от скорби, предлагаемой Богу
как достоверная жертва, как в том слове:Жертва Богу дух сокрушен (Пс.
50,19),— уносят ли они с собой стыд и скорбь, расставаясь с этим светом,
чтобы в той, небесной, жизни скорбеть о совершенном,— хотя и написано, что
из того места печаль и воздыхание удалятся (Ис. 35,10)? Но, воистину,
подобно тому как наши грехи не угодны Богу или ангелам, не вызывая у них,
однако, никакой мучительной скорби,хотя ясно, что они не одобряют того, на
что взирают, как на зло,— так и нам не угодны наши провинности. А хотели бы
мы совершать их, зная, что они соответствуют порядку, благоустроенному
Богом, и служили нам во благо, по слову апостола: Притом знаем, что любящим
Бога... все содействует ко благу (Рим. 8,28),— другой вопрос, который по
мере сил мы разрешили в III книге нашей «Теологии»40.
Об исповеди
Теперь нам нужно порассуждать об исповеди в грехах. Призывая нас к
этому, апостол Иаков сказал: Признавайтесь друг перед другом в проступках и
молитесь друг за друга, чтобы исцелиться; много может усиленная молитва
праведного (Иак. 5,16). Есть те, кто полагают, что исповедоваться нужно
только Богу — некоторые вменяют это грекам. Но почему же исповедь ценится у
Бога, Который все знает? Какое прощение может вымолить нам язык — ведь
сказал Пророк: Но я открыл Тебе грех мой и не скрыл беззакония моего (Пс.
3'1,5)? По многим причинам верующие исповедуют свои грехи поочередно, по
слову апостола, приведенному выше, и прежде всего по той причине, что мы
ободряемся молитвами тех, кому исповедуемся, а также и потому, что в
смирении перед исповедью заключена львиная доля наказания, а во внешней
расслабленности, происходящей от покаяния,— наибольшее отпущение грехов,
как сказано Давидом. Он, будучи обвинен пророком Нафаном, ответил: Согрешил
я,— и тотчас же пророк донес исходящий от Него ответ: Господь снял с тебя
грех твой (2 Цар. 12,13). Ибо чем больше было величие царя, тем приятнее
было Богу решительное смирение.
Наконец, священники, которым вверены души исповедующихся, должны
склонять их принять муку покаяния, чтобы те, кто в гордыне злоупотребил
своей волей, презрев Бога, исправился бы волею иной власти, и чем более
кротко они совершают, это, тем лучше; повинуясь своим пастырям, они следуют
не столько собственной, сколько их воле. Если же случится, что пастыри
наставляли неправильно, то, коль скоро кающийся был готов повиноваться
скорее священникам, нежели своей воле,— нужно вменить тем в вину их грех.
Нам не безызвестны, умыслы Сатаны,— говорит Апостол (2 Кор. 2,11). И не
следует пренебрегать его низостью,, толкающей нас во грех и отвращающей от
исповеди. Ведь, подстрекая нас к греху, он равно лишает нас и страха, и
стыда, так что не остается ничего, что смогло бы отвратить нас от греха.
Ведь из-за великого страха перед мучением мы не осмеливаемся совершать его;
мы стыдимся пойти на него из-за огромного вреда, который он может причинить
нашему доброму имени, даже если бы мы могли сделать это безнаказанно.
Освободившийся от этих пут уже готов к греху в тех же самых условиях,
которые Сатана ранее у него отнял для введения в грех, а теперь возвращает
ради отвращения от исповеди. В этом случае [грешник ] боится или стыдится
исповедаться, хотя [совершить грех ] он не боялся и не стыдился, тогда как
именно этого прежде всего следовало бы [бояться и стыдиться ]. Он боится,
как бы его, не устрашившегося Божьего наказания и сознавшегося на исповеди,
не наказали люди. Он стыдится, что о нем узнают люди, хотя не стыдился
совершать грех перед лицом Бога. Но желающий исцелить рану, сколь бы
грязной, сколько бы зловонной она ни была, должен показать ее врачу, дабы
за ней был надлежащий уход. Здесь же для того, чтобы установить наказание,
вместо врача держат священников.
О том, что исповеди иногда можно избежать
41Ambrosii Mediolanensis Expositio Evangelii secundum Lucam, X, 88//MPL, t.
15, col. 1825 B-1826A; этот и другие фрагменты см. также: Petri Abaelardi
Sic et Non, col. 1599— 1600.
Нужно, однако, знать, что при спасительном руководстве иногда можно
избегнуть исповеди,— как то было, мы полагаем, в случае с Петром, слезы
которого по поводу отступничества его нам известны. Мы ничего не можем
прочесть ни о каком-либо его принятии искупления, ни об исповеди. Именно по
поводу отречения Петра и его плача Амвросий говорил в комментарии к
Евангелию от Луки: Я не обнаруживаю здесь ничего, что бы он мог сказать, я
обнаруживаю лишь, что он стенал; я читаю о его слезах, я не читаю о его
искуплении. Слезы смягчают грех, в котором стыдно исповедаться громко, они
открывают путь к прощению и стыду. Слезы говорят о грехе без отвращения, с
их помощью исповедуются, не оскорбляя стыдливости. Слезы не взывают к
прощению, оно ими заслуживается 41 (см. Лк. 22,62).
Я открываю причину, почему молчал Петр: чтобы жалоба не стала бы тотчас
преградой для его прощения. Но нужно рассмотреть, что же значит эта
стыдливость, или благоговение, перед исповедью, отчего Петр удовлетворился
стенанием, а не исповедью. Ведь если бы он стыдился исповедаться лишь из-за
того, что, признав свой грех, он стал бы смиреннее,— то он был бы гордецом,
озабоченным своей славой, а не спасением души. Но если эта стыдливость
сдерживалась не столько из-за себя, сколько ради Церкви, то это осуждать
нельзя. Он, возможно, предвидел, что, Господь поставит его князем своего
народа, и боялся, как бы то его тройственное отречение [если бы оно ]
вскоре открылось в исповеди народу, не оскорбило бы тяжко Церковь и не
смутило бы ее мучительным стыдом, оттого что Господь поставил над нею мужа
столь склонного к отречению от Него и столь малодушного. Если же он избежал
исповеди, охраняя свою честь ради Церкви, а не для устыжения своей души, то
сделал он это из благоразумия, а не. из гордыни. И страх его проистекал из
разумной причины — более из [боязни ] ущерба для Церкви, чем из-за ущерба
для собственного доброго имени. Ведь он знал, что Церковь была введена
Господом главным образом его попечению, так как Господь сказал ему: Некогда
обратившись, утверди братьев твоих в вере (Лк. 22,32). Если же это его
мерзкое падение, .изобличенное его собственной исповедью, достигло бы ушей
Церкви,— то кто не сказал бы с легкостью: Не хотим, чтобы он царствовал над
нами (Лк. 19,14); и не легко ли осудила бы она Божественное решение,
которое избрало для укрепления [в вере ] братьев того, кто первый отрекся
[от Него ]? Многие могут безгрешно отложить исповедь из-за
предусмотрительности такого рода или даже вовсе освободиться [от нее ],—
если, разумеется, рассудят, что она может более навредить, чем принести
пользу, ибо в этом случае мы не наносим никакого оскорбления Богу —
вследствие вины,— потому что никоим образом Его не презираем. Петр
отказался исповедаться в своем грехе, поскольку Церковь относительно веры
была еще в младенческом возрасте и немощна, прежде чем добродетель Петра
попыталась бы его проповедями и чудесами. Позднее, когда он укрепился в
добродетели, Петр сам мог исповедаться в падении [своем ], не [вызывая ]
отчаянием [своим ] из-за грехов возмущения Церкви, как о том оставлено в
Писании евангелистами.
Возможно, найдутся такие, кому кажется, что Петр, бывший главой всех
людей и не имевший никого стоящего над собой, кому была бы вверена его
душа, вовсе не считал необходимым кому бы то ни было исповедоваться в своем
грехе так, будто покаяние должно было быть наложено на него неким человеком
и он был бы обязан повиноваться завету его как настоятелям своим. Но если
он не должен был исповедоваться ради того, чтобы на него наложили эпитимью,
то он мог, по крайней мере, сделать это через слово молитвы; о том и шла
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13
