повседневных забот. Культ Вакха породил так называемый "энтузиазм",
этимологически означающий вселение бога в поклоняющегося ему человека,
который верит в свое единство с богом. Этот элемент опьянения (16),
некоторый отход, от благоразумия под влиянием страсти имеет место во многих
величайших достижениях человечества. Жизнь была бы неинтересной без
вакхического элемента, но его- присутствие делает ее и опасной.
Благоразумие против страсти - это конфликт, проходящий через всю историю
человечества. И это не такой конфликт, при котором мы должны становиться
целиком на сторону лишь одной из партий.
Грубо говоря, трезвая цивилизация в сфере мышления тождественна науке. Но
наука в чистом виде не удовлетворяет человека, люди нуждаются также в
страсти, в искусстве и в религии. Наука может ограничить знание известными
пределами, но она не должна и не может ставить пределы воображению. Среди
греческих, как и среди позднейших философов некоторые тяготели к науке,
другие - к религии, последние прямо или косвенно многим обязаны религии
Вакха. Особенно это относится к Платону, а через него это влияние
распространилось на те более поздние движения мысли, которые в конце концов
воплотились в христианской теологии.
Культ Диониса в своей первоначальной форме был варварским и во многих
отношениях отталкивающим. Однако не в этом первоначальном виде он оказал
влияние на философов, а в одухотворенной форме, приписываемой Орфею, в
аскетической форме, ставящей на место физического духовное опьянение.
Орфей - неясная, но интересная фигура. Одни утверждают, что он был реальной
личностью, другие считают его богом или воображаемым героем. Согласно
традиции, Орфей, как и Вакх, пришел из Фракии, но, по-видимому, более
вероятно, что он (или движение, связанное с его именем) пришел с Крита.
Несомненно, что орфические доктрины содержат многое, имеющее, по-видимому,
своим первоисточником Египет, а влияние Египта на Грецию осуществлялось
главным образом через Крит. Говорят, что Орфей был реформатором, которого
разорвали на куски бешеные менады, побужденные к этому вакхической
ортодоксией. Склонность Орфея к музыке не столь заметна в ранних формах
легенды по сравнению с более поздними. Первоначально он был жрецом и
философом.
Чем бы ни было учение самого Орфея (если он существовал), учение орфиков
хорошо известно. Они верили в переселение душ; они учили, что в будущем
душу ожидает либо вечное, либо временное страдание от пыток в зависимости
от их образа жизни здесь, на земле. Они стремились к "очищению", отчасти
путем церемонии очищения, отчасти путем избегания осквернения. Наиболее
правоверные из орфиков воздерживались от животной пищи, исключение
составляли только ритуалы (когда пища принималась сакраментально). Они
считали, что человек - отчасти земное, а отчасти небесное существо;
благодаря чистой жизни небесная часть возрастает, а земная часть убывает. В
конце концов человек может стать единым целым с Вакхом и называться "Вакх".
У орфиков существовала разработанная теология, согласно которой Вакх был
рожден дважды: первый раз от своей матери Семелы, а второй - из бедра
своего отца Зевса.
Существует много форм дионисийского мифа. В одном из мифов Дионис является
сыном Зевса и Персефоны; будучи еще мальчиком, он был разорван на куски
Титанами, которые сожрали всю его плоть, за исключением лишь сердца. Одни
говорят, что сердце было отдано Зевсом Семеле, другие - что сам Зевс
проглотил его. Во всяком случае, это привело к вторичному рождению Диониса.
Разрывание дикого животного и пожирание его сырого мяса вакханками
рассматривалось как воспроизведение того, что сделали Титаны с самим
Дионисом, и животное, в известном смысле, выступало как воплощение бога.
Титаны были земного рождения, но после того, как они съели бога, они стали
обладателями божественной искры. Так же и человек - отчасти земное, отчасти
небесное существо, и вакхические ритуалы способствуют приближению его к
полной божественности.
Еврипид вкладывает в уста орфического жреца следующее поучительное
признание:
Сын Зевса, Дионис, я - у фиванцев. Здесь некогда Семела, Кадма дочь, Меня
на свет безвременно явила, Поражена Зевесовым огнем. Из бога став по виду
человеком, Я подхожу к струям родимых рек. Вот матери-псрунницы могила:
У самого дворца обломки дома Еще курятся, - в них еще живет Огонь небесный,
Геры горделивой На мать мою неугасимый гнев...
Спасибо Кадму: сделал неприступным Он дочери святилище, его Со всех сторон
я скрыл и винограда Кистями нежной зелени обвил. Покинув пашни Лидии
златой, И Фригию, и Персии поля, Сожженные полдневными лучами, И стены
Бактрии, и у мидян Изведав холод зимний, я арабов Счастливых посетил и
обошел Всю Азию. что по прибрежью моря Соленого простерлась: в городах
Красиво высятся стенные башни, И вместе грек там с варваром живет.
В гробницах были найдены орфические таблички, содержащие поучения душе
умершего относительно того, как найти ей дорогу в потусторонний мир и что
говорить, для того чтобы доказать, что она достойна спасения. Эти таблички
разбиты и неполны; наиболее полная из них (Петелийская табличка) содержит
следующее:
Ты найдешь слева от дома Гадеса источник,
Рядом с ним стоит белый кипарис.
К этому источнику близко не подходи.
Но ты найдешь другой около Озера Памяти,
Холодные воды несущий, и перед ним стоит стража.
Скажи: "Я дитя Земли и Звездного Неба,
Но род мой - только от Неба. Об этом вы знаете сами.
И вот я, жаждой томим, погибаю. Дайте скорее
Холодной воды, текущей из Озера Памяти"
И сами они дадут тебе испить из святого источника,
И после этого среди других героев ты место получишь...
В другой табличке говорится: "Привет тебе, пережившему страдание... Из
человека ты стал Богом". И еще в другой: "Счастлив и блажен ты, которому
суждено из смертного стать Богом".
Источник, из которого душа не должна пить, - это Лета, приносящая забвение;
другой источник - Мнемосина, память. В потустороннем мире душа, если она
жаждет спасения, не должна ничего забывать. Напротив, она должна приобрести
память, превосходящую естественную.
Орфики были аскетической сектой, вино для них - только символ, как позднее
причастие для христиан. Искомое ими опьянение - это "энтузиазм", союз с
бором. Они думали, что таким путем приобретают мистическое знание,
недостижимое обычными средствами. В греческую философию этот мистический
элемент принес Пифагор, такой же реформатор орфизма, каким был Орфей по
отношению к религии Диониса. От пифагорейцев орфический элемент перешел в
философию Платона, а от него - в ту более позднюю философию, которая была
уже полностью религиозной.
Некоторые явно вакхические элементы сохранились всюду, где орфизм имел
влияние. Одним из таких элементов был феминизм- Его много у Пифагора, -а у
Платона элемент феминизма привел даже к требованию полного политического
равноправия для женщин. "Женский пол, - говорит Пифагор, - по своей природе
более благочестив". Другой вакхический элемент состоит в уважении к сильной
страсти. Греческая трагедия выросла из ритуалов Диониса. Особенно Еврипид
чтил двух главных богов орфизма: Диониса и Эроса. Он не уважал холодного и
самодовольного, благонравного человека, которого в его трагедиях обычно
сводили с ума или как-либо иначе ввергали в беду боги, возмущенные его
богохульством.
По традиции считается, что грекам свойственна восхитительная безмятежность
(serenity), позволявшая им с олимпийским спокойствием созерцать страсть со
стороны, подходя к ней с эстетической точки зрения. Но это весьма
односторонний взгляд. Это верно, быть может, относительно Гомера, Софокла и
Аристотеля, но это в высшей степени неверно применительно к тем грекам,
которые прямо или косвенно были затронуты вакхическим или орфическим
влиянием. В Элсвсине - а элевсинские мистерии составляли наиболее священную
часть афинской государственной религии - пели гимн, в котором говорилось
следующее:
С твоей высоко поднятой чашей,
С твоим безумным пиршеством
В Элевсинскую цветущую долину
Приходи ты - Вакх, гимн и привет тебе!
В "Вакханках" Еврипида хор менад являет собой такое сочетание поэтичности и
дикости, которое прямо противоположно безмятежности. Они прославляют
удовольствие отрывать конечности диких животных и поедать их сырыми тотчас
же:
О, как мне любо в полянах,
Когда я в неистовом беге,
От легкой дружины отставши,
В истоме на землю паду,
Священной небридой одета.
Стремясь ко фригийским горам,
Я хищника жаждала снеди:
За свежей козлиною кровью
Гонялась по склону холма...
Танец менад на склоне горы не был только неистовством, он был бегством от
бремени и забот цивилизации в мир нечеловеческой красоты и свободы, ветра и
звезд. В менее безусом настроении они поют:-
Милая ночь, придешь ли?
Вакху всю я тебя отдам,
Пляске - белые ноги,
Шею - росе студеной.
Лань молодая усладе
Луга зеленого рада.
Вот из облавы вырвалась,
Сеть миновала крепкую.
Свистом охотник пускай теперь
Гончих за ланью шлет,
Ветер у ней в ногах,
В поле - раздолье.
Берегом мчаться отрадно ей,
Даром, что члены сжимает усталость;
Тихо кругом - она рада безлюдью,
Рада молчанию чащи зеленой.
Прежде, чем повторить, что греки были "безмятежными", попробуйте вообразить
матрон Филадельфии, ведущих себя таким же образом, даже в пьесе Юджина
О'Нила.
Орфик не более "безмятежен", чем прежний поклонник Вакха. Для орфика жизнь
в этом мире является страданием и скукой. Мы привязаны к колесу, которое,
вращаясь, образует бесконечные циклы рождения и смерти. Наша истинная жизнь
- на звездах, но мы прикованы к земле. Только путем очищения, самоотречения
и аскетической жизни можем мы избежать этого круговорота и достигнуть,
наконец, экстаза единения с Богом. Это вовсе не взгляд тех людей, для
которых жизнь легка и приятна. Это больше напоминает религиозную песню
негров:
Я собираюсь поведать Богу обо всех своих невзгодах,
Когда попаду домой.
Не все греки, но большинство из них были людьми, обуреваемыми страстями,
несчастливыми людьми, боровшимися с собой, влекомыми интеллектом по одному
пути, а страстями - по другому; они были наделены воображением, чтобы
постигать небо, и своевольным притязанием, творящим ад. У них было правило
"золотой середины", но в действительности они были невоздержанны во всем: в
чистом мышлении, в поэзии, в религии, в грехе. Именно сочетание интеллекта
и страсти делало их великими, пока они оставались таковыми, и никто не
преобразовал бы так мир на все будущие времена, как они. Их прототипом в
мифологии является не Зевс Олимпиец, -но Прометей, принесший с неба огонь и
претерпевший за это вечные муки.
Однако если и эту только что приведенную характеристику отнести ко всем
грекам в целом, то это будет такой же односторонностью, как взгляд,
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17
