Социальное реферирование как стратегия власти
Оглавление
Введение
Глава 1. Феномен власти: от политизации к интерсубъективности.
Глава 2. Роль власти в реорганизации пространства социума.
§1. Проявление властных отношений.
§2. Взгляд как антропологическая составляющая властных
отношений. Захват объекта.
§3. Специфика отношений влюбленных в контексте
властного существования.
Глава 3. Модификация объекта.
Заключение
Библиография
Приложение
Лакан Ж. Семинары. Книга XI. Четыре фундаментальных концепта
психоанализа.
Глава 6. Разрыв между глазом и взглядом
Глава 7. Анаморфоз
Глава 8. Линия и свет
Глава 9. Что такое картина?
Введение.
Приоритеты в расстановке целей предпочтения при анализе властного
существования обозначаются таким же, как и сама цель исследования, неявным
способом. Казалось бы, видение власти очевидно, очевидно в своей тотальной
при обхвате всеобщности, проявляемости и определённости. Но такое её
явление есть кажущееся, даже эфемерное. Она сокрыта в своих рычагах,
институтах и последствиях. Проступление на поверхность, «вдруг-явление»
власти не демонстративно сперва, а неудобно, «путано», нечётко и обладает
эффектом вносимого в область её действия беспокойства. Объект, захваченный
её действием, враз лишается всего того, что способно даже намекать о его
волевом проявлении. Игра полей функционирования властных структур и
объектного существования до их встречи не может не обставляться как
маскарадный бал, где переплетаются легкий флирт и грубое ухаживание,
жестокий захват и мимолетное видение и где оказывается все, в конце концов,
таким обезоруживающе бесстрастно нелепым в тот момент, когда маски сорваны.
Проблеск отчаяния, призывающий предмет выказать объективное, есть его
попытка выдержать в поле наступления агрессивные толчки, насылаемые властью
в её, может даже и не воинственной атаке. В то же самое время обслуживание
властными процессами организуется не иным способом, а только указанием
предмету на его определенность. Эта определённость, это называние предмета
не есть то, что предмету вообще необходимо, даже, можно сказать, таковое
именование нагружает излишними для его бытия статусами. Например, неужели
что-нибудь изменилось бы в самом человеке, если бы он не имел имени,
фамилии, отчества? (Речь не о самом качестве имени и том, как оно может
быть понимаемо, например, вслед за Флоренским или Булгаковым, и какое
действие может поэтому порой оказывать.) Имя — это побочный продукт
действия власти в обществе при всей своей определённости. Имя в начальном
счете — это инструмент для удобного манипулирования власти. Не только,
естественно, имя. Сеть властного проникновения настолько широка, что любое
качество предмета может быть выведено из того, что это оказывается нужным
властному существованию. Предмет через власть приобретает «лицо». До того,
как власть, дисциплинируя, присваивает ему обозначение, он существует, но
существует в абсолютной неявленности. Его невозможно определить, о нём
ничего невозможно сказать. Как только на предмет бросается взгляд, он тут
же вовлекается в игру властных отношений, но совсем не значит, что он
исчезает, предмет приобретает ауру собственных характеристик.
Таким образом, в момент соприкосновения предмета и власти
обнаруживается разовое и навечное расслоение предмета в его бытийной
явленности. Происходит раскол в самом предмете. И этот раскол-разрез
производится под скальпелем отношений власти как, с одной стороны,
осуществляющей «лечебные процедуры», а с другой — формирующей новое лицо-
маску пациента. Благое дело производства надреза, да и вообще начала
процедур приподнимания предмета до уровня «нормализации», введения его,
таким образом, в место, чьи окрестности уже осенены продуцирующей рукой,
оборачивается вдруг не только выявлением и удалением «патологически»
существующих органов, но репроизводством предмета, до уровня почти
искусственно функционирующего. Предмет оказывается погруженным в
свойственную ему (может даже по аналогии подобия) среду функционирования,
характеризующуюся замкнутостью и циркулированностью (похожим образом
автобус двигается изо дня в день по своему маршруту). Продолжая примером о
наличии у человека имени как рожденной властью характеристики, можно
заметить, что имя ведь сопровождает человека всю жизнь и меняется либо с
преобразованием, вызванным властью же, социального статуса, либо из-за
порождения у субъекта психоза, который вырабатывается именем (что тоже,
кстати, есть прямой сигнал о вторжении таких властных отношений в мир
субъекта, что выказали ему естественную для имени по происхождению
инородность. Человек же при этом пытался сыдентифицировать себя со своим
именем как сущностным значением.) Таким видится предмет в конечном итоге с
точки зрения власти.
Оформление взаимоотношений между предметом, встречающим порабощающее,
и источающим его опосредуется различными по степени интенсивности своего
воздействия вещами. Их проявление путём изменяющего объект действия может
быть и агрессивно обставленным, и морально оправданным, и неосознаваемым из-
за своей невидимости объектом, и доставляющим объекту безмерное
удовольствие. Так или иначе, существо взаимодействия субъекта и объекта
легко описывается в терминах обманной стратегии.
Глава 1. Феномен власти: от политизации к интерсубъективности.
Власть политически осуществляет свою деятельность в государстве в
форме господства, руководства, управления, организации, контроля, используя
при этом методы авторитета, права, насилия. Власть — инструмент выражения
«воли государства». Реализация этой воли подкрепляет «интересы политики».
При самом поверхностном взгляде власть, как кажется, сводится к сети
управляющих, контролирующих институтов, проявляющихся в своих функциях
ограничения и регламентации социального пространства. Вина же открывается
здесь как сопровождающая власть характеристика, власть обретает морально не
оправдываемое лицо. Подобный дискурс отторгает.
Возможно ли сведение многовидовой представленности власти, как то
политической, экономической, государственной, семейной к единому облику,
сохранившему бы все черты, что ей присущи? Каким понятием или же системой
взаимосвязанных понятий властные структуры могут быть заменены? Определение
того, что подлежит, обосновывает бытие власти — вот задача, при попытках
разрешить которую и формируется данная работа.
Политическая поляризация, указывающая на взаимозависимость
«господствующий — подчиненный» и структуры, окрашенные подобным действием
принуждения, которые встречаются, борются, поглощают, уничтожают друг
друга, — вершины того айсберга, который есть власть.
Несомненный интерес сопутствует процессу перевода парадигмальных
установок вообще, в случае же социально адаптированных наблюдение за этим
особенно призывающе. Да и происходит подобное с ними же наиболее часто.
Привычка обращаться к проблемам власти соответствует практически
фиксируемым случаям встречи с ней. Поэтому и наиболее частый взгляд при
начале анализа функционирования власти бросается на её политическую
ориентированность. Верчение же смысловыми оттенками при встрече с
наукообразным обоснованием процессов властоопределения неизмеримо. Не
значит определённо, что частота обращаемости к проблемам власти однозначно
будет свидетельствовать за многообразие подходов при их освещении. «Просто»
политический еще не значит, что в сфере функционирования структур
подчинения и подавления достаточно пространства для функционирования
социального, и более — межличностного. Но сама власть демонстрирует порядки
такого уровня, что концентрация на социальном взаимодействии является
сущностно выразимой для всего порядка власти. Политологический подход к
отслеживанию процесса не вполне удовлетворителен, поскольку оставляет за
скобками сами причины вдруг появления властного, не сосредоточен на
изучении мест их появления.
Проблемы интерсубъективного, реализованные в социальном поле напрямую
или же завуалировано (через посредство символически организованного
взаимодействия) ведут к проблематике тем путем, который и поможет вскрыть
способы, характер, методы властного существования.
Продолжение анализа власти в «старых» традициях по подобию
политически обоснованного институтоучреждающего организма бесперспективно.
Трансформируется как в целом взгляд на эту проблему, так и на её
порождения. Например, видение идеологии постструктурализмом распространяет
живучесть этого явления вообще на язык. «Идеология — это процесс, который
совершает так называемый мыслитель, хотя и сознанием, но сознанием ложным.
Истинные побудительные силы, которые приводят его в движение, остаются ему
не известными, в противном случае это не было бы идеологическим процессом.
Он создает себе, следовательно, представление о ложных или кажущихся
побудительных силах»[1]. Идеологическая машина — нечто, помещаемое между
миром и индивидом, которая сознание индивида реорганизует в ключе
искаженного восприятия. Речь идет о подмене подлинных, но «неприглядных»
мотивов поведения человека теми, которые хотя и ложные, но имеют морально
оправданный вид. Ролан Барт выделяет целую систему кодов, типологических
единиц, которые возникли из-за способности языка расслаиваться на
коннотативное и денотативное, означающее и означаемое. Сам язык не является
нейтральным средством коммуникации, а пропущен через механизмы вторичного
означивания (идиоматические смыслы, жанровые конвенции и т. п.), которые
имеют идеологическую природу и обеспечивают языку социальную действенность
и статус дискурса. Барт связал идеологию с феноменом коннотации, т. е.
рассматривает идеологию как некое знаковое образование. Таким образом,
власть, по Барту, осуществляется в форме дискурсивных стратегий, на службе
у которых оказывается индивид в силу самого факта употребления языка, и
которые в совокупности образуют первичный уровень принуждения. Идеология
непрерывно ведет борьбу за свое существование, конкурирует с другими за
первое место и за широту охвата в принуждении, в котором она стремится
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15
